Софья Петровна и ее сны

Групповой сеанс у психотерапевта

НОВОСИБИРСК

Александра ЛАВРОВА

Четвертый спектакль, поставленный на сцене Новосибирского молодежного академического театра "Глобус" питерским режиссером Вениамином Фильштинским, совсем не похож на предыдущие. Повесть Лидии Чуковской "Софья Петровна" требовала от постановочной команды Фильштинского принципиально иного подхода, нежели классика. И спектакль получился совершенно неожиданным - как для артистов, уже вошедших в контакт с приглашаемым не впервые режиссером, так и для зрителей.

Поскольку режиссер ставит прозу (инсценировка Фильштинского не является жесткой законченной пьесой, отбор материала для постановки осуществлялся всей командой во время репетиций), он ищет для ее передачи адекватные театральные средства: сцены психологически детализированной жизни героев в быту и на службе чередуются, а порой переплетаются с мифологической панорамой - кадрами фильмов 30-х годов, проецируемыми на экран-занавес и на занавес, рассекающий сцену по диагонали, музыкой Дунаевского, танцевально-пластическими массовками, воспроизводящими обстановку ретро-танцплощадки, атмосферу физкультурных парадов с неизменными пирамидами-упражнениями.

В начале действия жизнерадостная интонация всеобщего единения пронизывает рассказ Софьи Петровны о ее жизни и успехах на службе, лица героев, одетых в белое, светятся верой и оптимизмом, время их жизни спрессованно-радостно. Вот сидят они, счастливые и прекрасные, полные надежд и сил, перед экраном, на котором кадры из прекраснейшей иллюзии ХХ века - фильма "Цирк". Как будто позируют для фотографии, призванной запечатлеть минуту счастья, сказочные кадры будто бы проецируются и на их лица тоже. Вот просто и документально свидетельствуют из времени: "Люди 30-х годов любили кино". Любили бодрые песни. Любили Любовь Орлову. Любили танцевать. "Лидия Чуковская - дочь Корнея Ивановича Чуковского. Одеяло убежало, улетела простыня..." Что плохого может приключиться с такими открытыми, прекрасными людьми? Но фотография оживает... Мать и взрослый сын живут в маленькой комнатке после уплотнения, но не унывают - привыкли. Работы у Софьи Петровны много, возвращается домой поздно, она еще и общественница, и не отказывается ни от каких нагрузок - ей радостно, что дело организовано ею хорошо, что она приносит пользу людям. Вот сын-студент упоенно читает Маяковского, молодежь мечтает о будущем, энергия и целеустремленность в каждом слове, в каждом движении.

Фильштинский не превращает своих героев в оболваненных уродов. Он просто и честно обозначает точку психологического и социального отсчета. Его герои жили в ТАКОЕ время. Причем жизнь их была настоящей, подлинной, хотя толчком для ее энергетики была химера.

Постепенно, изящно, продуманно Фильштинский начинает разрушать абсолютность подлинно-иллюзорной картины всеобщего счастья: появляются люди в сером и черном, вот белый занавес, разделяющий сцену, полетев слишком быстро, заклубился и явил зрителям свою черную изнанку. На уровне мизансцены: вот пространство, четко поначалу разделенное на личную, частную жизнь героев - слева и казенную, служебную - справа, теряет свою функциональную четкость. Если поначалу герои "левого" пространства появлялись в сценах "справа", то теперь и герои "правого", настораживающего безличностью мира переходят налево. Вот неуловимо изменяются и пластические массовки, чтобы из демонстрации красоты и молодости превратиться в чудовищный символ: задушевные танцы сменяются нервозно-взвинченным, явившимся как бы из измененного болезнью сознания фокстротом; юные физкультурники начинают проделывать свои фигуры, встав каждый на два стула, поначалу это воспринимается как эффектный трюк, но вдруг зловеще-неестественным маршем юноши начинают движение вперед, к авансцене, передвигая ноги со стульями, превратившись в единый безликий механизм.

Все эти вроде бы визуальные изменения общей картины сопровождаются сюжетными пронзительными сигналами: Софья Петровна узнает об арестах; на собраниях издательства, в котором она служит, осуждают диверсантов-вредителей; жертвой репрессий становится директор издательства, еще недавно подававший жене повод к ревности, оказывая внимание Софье Петровне. Круг тьмы сужается. Актриса Тамара Седельникова, играющая Софью Петровну, создает образ удивительно светлый, наивный и жизнерадостный, в ее героине органично сливаются внутренний покой и энергия деятельности. Софья Петровна, имеющая взрослого сына, слишком долго просидела в домохозяйках, и для нее нынешняя служба - компенсация социальной невоплощенности. Она так искренне рада своим и чужим успехам, что признаться себе в том, что она обманута, - выше ее сил. Не внутреннее убожество, а инстинкт самосохранения заставляет ее искать оправдания арестам. Когда ужас происходящего касается ее лично, героиня Седельниковой начинает сходить с ума: она отказывается принимать разочарование в реальности. Самоубийство Наташи Фроленко, самой грамотной и умной машинистки в издательстве, которую Софья Петровна искренне опекала, за которую не побоялась вступиться на собрании (страх ей чужд, потому что ее любовь к миру в своем роде совершенна), арест сына, известие о том, что юноша признался в своих террористических планах, - абсурдность этого рождают не протест, не возмущение, а ужас и успокаивающие сны-галлюцинации, в которых неизменно сына оправдывают и отпускают, все живы и здоровы, как прежде, до начала алогичного кошмара реальности. "Сны" для героини более реальны, чем реальность, - смещение в восприятии мира логически приводит ее к настоящему, убедительно, детально сыгранному актрисой безумию.

Обаятельная, даже смазливая, стройная, нравящаяся мужчинам Софья Петровна превращается в безумную, едва переставляющую ноги старуху. Актриса добивается потрясающего внешнего перевоплощения. Контраст не вызывает внутреннего зрительского протеста. Сцена превращается в черный квадрат, в глубине которого вспыхивает адский фонарь - это окошко тюрьмы, перед которым долгие часы проводят в ожидании известий безликие, на первый взгляд черные женщины - матери и жены осужденных и дети... (Дети-актеры в "Глобусе" всегда на месте и справляются с самыми сложными профессиональными задачами). Однородная черная масса, в которую должна влиться героиня. Лязг засовов, сладострастно-циничные или жестко-деревянные голоса уродов (буквально) - прокуроров, бодро-унизительные шутки вертухаев. Фонарь в окошке вспыхивал в первом действии из черноты, изображая поезд, увозящий сына героини на свердловский завод ударно трудиться и воплощать мечты. В финале на этом месте разверзается дверь в ад, в топку уничтожения, и обнаженный Коленька произнесет обращенные к матери слова о том, как следователь бил, топтал его ногами, чтоб он признался в преступлении, которого не совершал, выкрикнет мольбу о помощи и спасении. И зрители понимают, что безумие Софьи Петровны необратимо. Письмо она может только сжечь, оставляя зал наедине с едким запахом гари. После этого - полный мрак и тишина. Занавес. Который абсолютно логично должен подняться вновь, чтобы открыть нам ту же "фотографию", тех же и не тех людей 30-х годов, сидящих перед "фотоаппаратом" времени. Или вечности?

В спектакле нет плохих актерских работ. Характеры, являющиеся из "массы" (то белой, то черной), разнообразны и разноплановы. Тонкость внутренних взаимодействий, лиричность диалогов без слов сочетают актеры с изображением некоего объединяющего их коллективного бессознательного. Одинаково успешны в этом спектакле-эксперименте и актеры - опытные, и молодые. Здесь действительно нет эпизодических ролей: равноправные по значению герои обступают Софью Петровну, чтобы поведать нам о трагедии личности и народа. Здесь нет злодеев - каждое "злодейство" психологически точно мотивировано режиссером и актерами. Лифтерша народной артистки Анастасии Гаршиной самозабвенно готова на собрании обличить ни в чем не повинную девушку машинистку, которая "слишком часто ездит на лифте", потому что купается в возможности заявить: "У нас нет маленьких людей". Стерва-профорг и косноязычный хромой парторг заслуженных артистов Ольги Стебуновой и Александра Смышляева не только зловещие карикатуры, актеры умудряются показать их одиночество, усиливающее обличительное рвение. Удивительна пара директора издательства и его жены (Вячеслав Калиниченко и Светлана Прутис) - сначала преуспевающие и уверенные в себе советские начальники, снисходительно демократичные с подчиненными, затем - жертвы (а Светлана Прутис еще и прозревшая жертва, превратившаяся в женщину из очереди перед тюрьмой). Великолепны молодые актеры: Сергей Мурашкин, играющий сына Софьи Петровны как романтического максималиста, потрясенного случившимся; Илья Паньков, Алик Финкинштейн, Елена Ивакина.

Новый спектакль Фильштинского я уподобила бы его групповому сеансу у жесткого психотерапевта, который говорит незнакомым людям, собравшимся вместе, убийственную правду и заставляет их публично отказаться от поддерживающих их иллюзий. И делается это вовсе не из стремления немедленно облегчить их страдания. Но - чтобы, выйдя из "кабинета", они посмотрели на мир другими глазами. Этот тяжело. Но сегодня, в современных социальных реалиях, наверное, необходимо.

ТЮМЕНЬ

• АНТОН ШАРОЕВ: "Я приехал в провинцию создать оркестр международного класса"

НОВОСИБИРСК

• Софья Петровна и ее сны
  Групповой сеанс у психотерапевта
• Палата резных дел

ХРОНИКА

• "Белый театр"
• "Классика"
• Супермарафон по льду Байкала