"Сын мандарина" - парадоксов друг

Опера Цезаря Кюи в Камерном театре Покровского

Лариса ДОЛГАЧЕВА

Если последние постановки Камерного хотелось запить бромом, то новейшая, осуществленная не мэтром, а Михаилом Кисляровым, - сама что домашняя чудо-настоечка, правда, парадоксального свойства. Парадокс по существу оставим на потом, а парадокс формальный вот он: простой и ясный на вид спектакль по своей структуре есть немыслимое смешение разнородных линий. Разве что объяснений, почему одноактная безделка, названная кем-то из современников даже и "музикеткой", в течение 40 лет (до 1921 года) победно шествовала по российским театрам, включая Большой и Мариинский, здесь не найдешь. А собственно оперную историю, личную историю композитора, историю первой постановки, даже кое-что из истории Отечества - пожалуйста. Только все реальные, вполне узнаваемые факты парой- тройкой штрихов превращены в вымысел. Что и следует помнить отправляющимся со мной сейчас в дом Бамбергов (кто не знает - тестя и тещи Кюи).

Здесь в полном составе собрались богатыри "Могучей кучки", дабы разыграть новый опус своего собрата со следующим сюжетом: богатый мандарин, разыскивающий некогда выгнанную по наущению близких любимую супругу с младенцем, попадает в трактир, где бурлит своя драма: дочка хозяина, влюбленная в одного работника своего отца, обещана в жены другому. В результате нехитрых перипетий мандарин обретал в ее возлюбленном сына, а в ней самой, конечно, невестку. Бородину дали роль мандарина, Мусоргскому - роль трактирщика, Римского нарядили влюбленным мальчуганом, Балакирева назначили его соперником. Главную же партию красавицы Иеди без разговоров отдали молодой мадам Кюи, для которой она, собственно, и была написана. Мало того, вся опера, вторая на счету ее супруга, была посвящена дорогой Мальвине, до замужества мечтавшей об оперной карьере.

А что же сам супруг? Он, конечно, у фортепиано. Сопровождает "китайский" сюжет совершенно отечественной музыкой: какой-нибудь квартет "пахнет" глинкинским "Русланом" (в чем можно предположить шутливый умысел), одна ария отдает русской песней, другая, что уж совсем чудеса, - "Князем Игорем", за которого Бородин возьмется лишь через десять лет после появления оперы Кюи. А все вместе дышит обаянием детства и влюбленности - ведь композитору-молодожену было всего-то 23... Роль Кюи, в хлопотах о диезах-бемолях успевающего и полюбоваться на жену, и приревновать ее к оперному возлюбленному, сыграл концертмейстер Камерного театра В.Апекишев, к которому в иные моменты, например, на увертюре, требующей "мощного звучания" в четыре руки, присоединялась Т.Аскоченская. На самом деле на этом втором стульчике в день премьеры сидел Балакирев (позже своей властной рукой переинструментовавший всю оперу). Впрочем, к чему мелочные придирки, если в реальности не было... самой "Могучей кучки".

Она сложится лишь спустя несколько лет после описываемых событий, а пока, в 1859-м, реальные Кюи с Балакиревым вряд ли знают вообще, кто такие Бородин или Римский-Корсаков, - чего режиссер отнюдь не скрывал. Более того, он вынес свой обман в подзаголовок к спектаклю: "Анахронический апокриф из жизни композиторов "Могучей кучки", что в переводе на обычный язык может означать вымысел, полученный смещением хронологических рамок. Но зачем ему понадобилась эта занятная, но механическая "кучкинизация" оперы? В поисках ответа дальше простейшей схемы продвинуться не удается, а она выглядит так: справа вверху горит первый режиссерский постулат - "театр живет единственно приращением смысла", слева внизу лежит оригинальный материал, судя по всему, не имеющий потенций к развитию. А прыгать через пропасть все равно надо, постановка "Сына мандарина" - желание мэтра.

Другая пропасть, давно разверзшаяся в Камерном, была преодолена более органичным способом. Вот тут и кроется второй парадокс спектакля: он явил столь идеальное совпадение художественного материала и актерско-вокальных возможностей театра, что уж было воскликнешь: "Виват, удача!" Но задумаешься, что это за материал, что за возможности и - опечалишься... Недаром режиссер вытянул из небытия историю с любительской премьерой, действительно имевшей место в доме Бамбергов, - она спасла его творение. Задаем игру в домашний спектакль - и претензии, почему это, скажем, господин Радионик поет, не как Баттистини, а госпожа Пьянова, не как Лина Кавальери, отпадают сами собой. Взамен зритель получает захватывающее ощущение, невозможное, наверное, сегодня ни в одном другом академическом театре столицы: "И я так могу!" Что означает - его коснулось скромное обаяние самодеятельности.

ОПЕРА

• ОЛЕГ КУЛЬКО: "Люблю музыку от сердца и для души"
• "Сын мандарина" - парадоксов друг
  Опера Цезаря Кюи в Камерном театре Покровского
• Быть или не быть русским Зальцбургам?
  В Казани прошел XVII Международный оперный фестиваль имени Ф.И.Шаляпина
• Главный персонаж - человек во фраке
  "Франческа да Римини" в Большом театре
• ЗАРА ДОЛУХАНОВА: "Мне нравится Киркоров в "Норме"