Между делом было слово
Геннадий Рождественский в БЗК
Анна ВЕТХОВА
Фото Э. ЛЕВИНА
 |
| Г.Рождественский |
Приступы обострения чувств по отношению к качеству звучания оркестра случаются с каждым дирижером. Но такого безусловного гения, как Геннадий Рождественский, недовольство уровнем оркестровой игры провоцирует, как оказалось, на действия самые радикальные. Недавно он перед самой премьерой отстранился от репетиций "Иоланты" и "Медведя" Вальтена в Монте-Карло, причем, получив извинения от приглашавшей стороны: маэстро недоволен оркестром, значит, оркестр действительно плох. В Москве случились две отмены концертов, долженствовавших пройти в рамках юбилейного (к 70-летию со дня рождения) абонемента Геннадия Николаевича: оба - с оркестром МГАФ, оба - по причине плохой, по словам маэстро, организации репетиций. За последнюю отмену (1 марта) Рождественский решил извиниться перед держателями абонементов, поскольку поставил в известность дирекцию БЗК только за два часа перед началом концерта. Маэстро сделал это 17 апреля, в тот вечер, когда дирижировал Симфонической капеллой Валерия Полянского (концерт прошел в рамках юбилейного фестиваля в честь БЗК). Рождественский оформил свою речь в жанре парабазы (отступление, обращенное к публике в древнегреческой комедии) и, следуя избранному стилю, не ограничился парой фраз. В течение двадцати пяти минут слушатели БЗК пытались вернуть маэстро к реальности (выкрики из зала, попытки "захлопать"): в парабазе Рождественского были не только извинения, но и многочисленные детальные аргументации своего поступка, обсуждение прессы, появившейся по этому случаю, и т.д. и т.п. Жаль, что Геннадий Николаевич снял из программы свои традиционные комментарии к исполняемым сочинениям (рассказать он мог бы очень много интересного), заменив их столь странной и пространной преамбулой. Но когда началась музыка, все вроде бы встало на свои места. Шестичастная гайдновская симфония, построенная по принципу сюитного цикла, развеяла уже изрядно накалившуюся атмосферу своим чарующе-простым до мажором. Оркестр небезупречно, но справлялся с текстом, однако контрасты между частями, близкими в темповом отношении, не были яркими, а внутреннее движение, долженствовавшее при таком прочтении цикла придать естественность и живость форме целого, периодически оркестром терялось. Но вот кто-то из слушателей по привычке захлопал после четвертой части (лишнее доказательство того, как бы не помешали музыковедческие комментарии дирижера!), и... Рождественскийобъяснил, сколько в симфонии частей. Заиграли финал, и... маэстро прервал оркестр, заставив скрипки подстроиться. А потом скомандовал: "С тридцать третьего такта!" Не помню, доводила ли до подобных радикальных поступков борьба за качество звучания оркестра кого-нибудь из дирижеров. Гайдн оказался совершенно потерян для слушателей, ведь концепция симфонии ломалась дважды!
Потом, после пережитого шока, явилась Вторая симфония Прокофьева - не любимая дирижерами, почти неиграемая, безумно яркая, ошарашивающая конструктивистскими напластованиями линий. И случился шок второй, но иного рода: никто бы не сыграл ее так здорово, современно и качественно, как Рождественский. Потом он создал интерпретационный шедевр Шестой симфонии Шостаковича, вытянув бесконечные мелодические линии, создав ощущение застылости, великолепно выстроив соло (замечательно играли деревянные духовые) и безупречно расставив кульминации. А в финале вечера, после колоссального музыкального и ситуационного напряжения, подлил меломанского бальзама - сыграл "Жар-птицу" Стравинского, поставив залихватскую точку "Поганым плясом".
"Я боготворю свободу слова и презираю свободу лже", - сказал Геннадий Рождественский. Думаю, что многие были с ним согласны, но оценили не слово. Недаром же ему кричали: "Музыку давай!" И таки ее получили.
