|
Знаете, по каким материалам точнее всего устанавливаются "герои сезона"? По курсовым работам театроведческого факультета. Когда одновременно на разных курсах возникают статьи на одну и ту же тему - это верный признак: здесь - центр сезона. Бывало, накатывалась волна текстов о Додине, были "сезоны Чхеидзе", потом все разом кидались описывать В.Туманова и К.Воробьева (вариант - Д.Воробьева и А.Праудина), потом рекорд популярности бил А.Девотченко... В конце этого года девятым валом прокатились работы об актере А.Баргмане, замечательно сыгравшем три роли подряд (две из них - в спектаклях Г.Козлова), о самом Г.Козлове и об актерах в его спектаклях: раз, два, три... Кто больше? "P.S." в Александринке, "Лес" в Театре на Литейном, учебный спектакль "Декамерон", "Яма" в Новосибирском "Красном факеле"... Это, несомненно, был "сезон Козлова"!
До этого Григорий Козлов довольно долго "держал паузу" (со времени его знаменитого "Преступления и наказания" в Петербургском Тюзе прошло четыре года). Учил режиссерский курс, делал моноспектакль с А.Девотченко, рассказывал о будущих спектаклях на различных отрезках Моховой улицы, где стоит Театральная академия (долгие годы Гриша Козлов, разговаривающий с кем-нибудь о театре, - неотъемлемая часть "Мохового пейзажа"). Когда-то так же стоял у входа в институт, беседуя со всеми, А.И.Кацман, так что традиции любви к театральным людям живут...
...И согревают спектакли Г.Козлова. Он действительно любит актеров. Средства, которыми сделаны его спектакли, просты и могут казаться тривиальными (падают листья, звучит живая музыка, горит огонь), в их языке нет головокружительных метафор. Это театр, где Человек есть мера, где листья, музыка и огонь одушевлены людьми, которые рядом, где личность суверенна и неприкосновенна.
Чтобы написать о спектакле "P.S. капельмейстера Иоганнеса Крейслера, его автора и их возлюбленной Юлии" (подзаголовок - "Каденции на темы произведений В.-А.Моцарта и Э.Т.А.Гофмана"), нужно сварить чудесный напиток, какой варят герои для чисто романтического восприятия действительности, - и уйти в зазеркалье...
Впервые за 200 лет вы сидите не в зале Александринки, а на императорской сцене. Здесь, в черной выгородке, у рояля, страдает болезнью нетрезвого сочинительства гофмановский Крейслер. Два Крейслера, ибо у всякого уважающего себя романтического героя есть зазеркальный двойник.
Мы привыкли к тому, что из зеркала появляется черт, бес - мелкий или крупный - словом, злой искуситель. Романтическая ирония нашего сюжета заключается в том, что из темного зазеркалья в комнате полусумасшедшего Крейслера, страдающего комплексами невоплощенной любви, появляется кудрявый красавец и воплощенная гармония. Он (А.Баргман) искушает Крейслера жить, а не стреляться, радоваться и творить, а не сходить с ума. Он его слуга и одновременно - дирижер, открывающий спектакль Крейслерианы. Он - друг и саботажник, провокатор вдохновения и "двужилетный хам" - низкий исполнитель высокого искусства.
Они - двойники, эти Крейслеры, но один из них принадлежит миру повседневности, при появлении Юлии судорожно цепляется за крышку рояля, истерит и готов провалиться сквозь землю, а другой живет в мире творческих фантазий, Моцарта, Красоты и - одновременно - театральной пошлости... Девотченко и Баргман играют этот поединок с замечательным юмором, понимая при этом серьезность темы: мир повседневности и мир творчества, действительно, всегда сопротивляются один другому.
Это спектакль о невоплотимости любви в реальной жизни и возможности существования Прекрасной Дамы только в полупьяных видениях художника - в его творчестве. Близорукая Юлия (Н.Панина) рождает Юлию - Донну Анну в зазеркалье, но любое соприкосновение с нею Крейслера - Девотченко в реальной жизни нелепо, печально и даже уродливо.
Изысканная красота, безукоризненный эстетизм и литературное многословие "P.S." прочувствованы лирически и присвоены всей компанией сочинителей. Только будучи творцом, можно отрефлексировать творческие муки. Только зная, что такое бутылка и зеркало поздно ночью, можно отрефлексировать пьянство. И позволить себе романтическую иронию по этому поводу. Эта ирония в "P.S." не отчуждает предмет, отсылая его обратно в Германию, а приближает его, соединяя классический романтизм с романтизмом русским. Как писал Кугель, наш романтизм "следует понимать совсем не так, как принято понимать романтизм в немецкой, тем паче французской его транскрипции... Этот романтизм того особого рода, к которому принадлежит... пьяный, но благородный герой, которому дайте шире дорогу". В этом герое больше воображения и мечтательности, чем интеллектуальной игры ("Я болен сердцем", - говорит Крейслер - Девотченко), он прозакладывает душу за миг вдохновения, даже если он бледен, как немец, играет на фортепиано с близорукой ученицей Юлией и общается с темным двойником.
Спектакль поделен на двадцать три музыкальные цифры: "Увертюра", "Пролог. Самоубийство", "Я принят сюда на должность...", "Ah, pieta, pieta, signora!" и так далее. Собственно, его нужно смотреть и слушать, как концерт, подглядывая порядок номеров. Тогда все складывается в последовательный сюжет. Если же не смотреть в программку, то спектакль окажется единым поэтическим движением - диалогом двух половинок одного целого, двух виртуозных артистов (рояль, гитара, вокал, ирония и партнерская любовь одновременно...) в присутствии их возлюбленной Юлии и... Абсолюта.
У Гофмана есть статья о моцартовском "Дон Жуане" - романтическом Абсолюте. Герой (сам Гофман?) оказывается в гостиничном номере, соединенном маленькой дверкой с театральным залом, - и попадает в ложу на оперный спектакль...
...И вот однажды раздвинется зеркало в комнате Крейслера, и откроется зеркало Александринской сцены, а за ним - Абсолют, высшая гармония, к которой стремится художник, - откроется зал, построенный Росси! Поверьте, эту красоту невозможно описать. Ни одна декорация никогда не явит нам совершенства, а партер и ярусы Росси - совершенство, и в этот мир Абсолюта, подсвеченный ровным театральным светом, выходят три драматических артиста, с абсолютной чистотой поющие моцартовского "Дон Жуана"! Моцарт и Росси дают тот Идеал, с которым, собственно, только и может соотноситься творческая мука любого не-гения. Тут-то и становится понятно, отчего бредит, пьет и к чему стремится капельмейстер Крейслер. Нам явлено недостижимое. Актеры уходят в пустой золотой партер, распевая арии, они плывут в дымке тумана нереальностью большого искусства, иногда возвращаясь к "урокам рояля" в каморке Крейслера...
"P.S." был показан на 125-летии Мейерхольда, хотя по природе Г.Козлов никак не мейерхольдовец. Только разве что по части традиционализма, который был для Всеволода Эмильевича лишь одним из "измов" и к которому Григорий Михайлович тяготеет постоянно.
Г.Козлов любит актеров. В "Лесе" он любит не только Несчастливцева и Аркашку, но и Гурмыжскую (Т.Ткач), Восьмибратова (В.Захаров), Улиту (Т.Щуко)... Эти герои - актеры плохие, но люди симпатичные, хотя смысла жизни не чуют, все хотят любви да денег, а не театра. Вот Несчастливцев (А.Баргман) и Счастливцев (А.Девотченко) - те настоящие, и комары, сосущие их кровь на "дороге цветов" (через весь зал) по пути в усадьбу Пеньки, - не помеха, чтобы говорить о театре (как на Моховой) и не думать о грядущей встрече с более крупными кровососами.
Любовь требует жертв. В жертву актерам (а в "Лесе" в Театре на Литейном сделаны, выпестованы все роли до одной!) приносятся структура и ритм. Потому что если роскошная женщина Гурмыжская хочет выразить свою жажду любви, не стоит ограничивать актрису Ткач, а если актер Баргман находит в Геннадии Демьяныче идеальные черты русского неврастеника - то что может быть слаще? И пусть, вопреки Островскому, Аксюша - М.Солопченко бросит в "лес" презренные купюры, данные ей на приданое, и бросится по "дороге цветов" в актерство - туда, через Вологду в Керчь, за Счастливцевым и Несчастливцевым! Такой вот гуманистический XIX век...
Театрально-художественный Петербург в отличие от Москвы не нацелен на успех, результат, звездное кружение. Он живет процессом - от спектакля к спектаклю. Горит огонь, звучит живая музыка, плещется "режиссерская волна"...
Иногда она выплескивается за пределы северной столицы. В этом сезоне Г.Козлов поставил в Новосибирском "Красном факеле" спектакль по купринской "Яме". В основе его - пьеса В.Вербина "Два вечера в веселом доме". Словосочетание "два вечера" дает ассоциацию с "Пятью вечерами" - и вот уже обитательницы публичного дома запели "Миленький ты мой..." (помните, как пела Тамара в товстоноговском спектакле?), а дальше эта мелодия зазвучала маршем, вальсом - как "Прощание славянки". Г.Козлов ставит спектакль человеческий, где предлагаемые условия - не бордель, а собственно жизнь. В которой есть место любви, предательствам, дури, болезням, дракам, слезам, драмам и трагедиям. В "едином человечьем общежитьи" перемешаны судьбы проституток и их клиентов, и каждый имеет право на личную драму. Даже бесчеловечная хозяйка Эмка в замечательном исполнении Л.Байрашевской.
Такое ощущение, что успехом спектакль опять обязан любви. Как будто режиссер-создатель долго-долго мял в руках "актерскую глину", согревал, лепил человечков, а потом вдохнул в персонажей душу и сказал: "Идите". И они доверчиво и безоглядно пошли за ним - С.Плотникова (Женька), В.Левченко (Соня), Н.Голубничая (Манька), Н.Мазец (Генриетта) - это я перечисляю несомненные удачи спектакля.
Наверняка скоро на всяких золотых "Софитах", "Масках" и стамесках Григорий Козлов и его актеры получат призы и награды. То есть нет сомнения, что получат. Но хочется думать, что это не суть для режиссера Г.Козлова и его актеров, занятых процессом в разных точках театрального пространства. В планах будущего сезона - "Золотой теленок" на Литейном, идет работа над "Лешим" в Тюзе. А еще ходят слухи о совместных планах Г.Козлова и К.Ю.Лаврова. И, может быть, в следующем "сезоне Козлова" мы увидим в БДТ "Перед заходом солнца"...
|
