Смерть космополита

Памяти Юзефа Юзовского

Борис ПОЮРОВСКИЙ

Ю.Юзовский. 1962 г.

Юзеф Ильич Юзовский (1902 - 1964) - выдающийся театральный критик, литературовед, журналист, эссеист, автор многих статей и книг. С его суждениями считались Маяковский, Олеша, Погодин, Булгаков, Станиславский, Немирович-Данченко, Мейерхольд, Таиров, Попов, Завадский, Охлопков. Его отзыва ждали во всех театрах - даже если не всегда могли с ним согласиться. Потому что его мнение никогда не было предвзятым, он никогда не обслуживал чьи-то групповые интересы, а лишь думал о достоинстве искусства.

Ростислав Плятт писал когда-то в нашей газете: "Я очень любил Юзовского. Однажды возникнув, он с тех пор всегда занимал положение мэтра в мире театральной критики... Я думаю, не надо теперь объяснять, почему в дни актерской молодости моего поколения фраза "Сегодня смотрит Юзовский", проникая за кулисы, становилась сигналом к посильной мобилизации талантливости в актерских душах, несмотря на то (а может быть, именно потому) что далеко не всегда написанное Юзовским звучало сладостно для актерского уха и глаза, увы, далеко не всегда. Омерзительная история с "антипатриотической группой театральных критиков", одним из "лидеров" которой он был объявлен, сильно подточила его жизнь и, думается, ускорила его смерть".

Однако жизнь Ю.Юзовского, оборвавшаяся непростительно рано, продолжается и сегодня. К его публикациям обращаются новые поколения режиссеров и театроведов, когда приступают к работе над произведениями Горького, Шекспира, Мольера, Брехта, Чехова, Толстого, Достоевского, Пушкина, Гоголя, Островского. И пытаются с его помощью реконструировать спектакли, поставленные Станиславским или Мейерхольдом с участием Бабановой, Хмелева, Баталова, Андровской, Яншина, Топоркова, Добронравова, Ильинского, Райх... Даже в тех случаях, когда эти отзывы занимали всего-то 100 строк в газете на следующее утро после премьеры.

О нем сегодня вспоминает ученик Ю.Юзовского, театральный критик Борис Поюровский.

Могила Ю.Юзовского на Новодевичьем кладбище (скульптор Л.Берлин)

18 декабря 2007 года Юзефу Ильичу Юзовскому исполнилось бы 105 лет. Но он ушел из жизни 15 декабря 1964 года, чуть-чуть не дожив до 62-х. И так вышло, что похороны его совпали с его же днем рождения. Но обо всем по порядку...

В конце 1963 года Юзовский по приглашению министерства культуры Польши отправился туда в длительную командировку. Еще за два года до этого он задумал написать книгу о стране, где прошло его детство. "Литературная газета" из номера в номер с удовольствием печатала очерки своего специального корреспондента, преисполненные дружескими чувствами, обязательно приправленные доброй улыбкой и особым юмором. Но автор хотел как можно глубже погрузиться в жизнь современной Польши, не забывая и о ее непростой истории.

Однако последняя поездка неправдоподобно затянулась: в те времена находиться за пределами нашей страны почти год могли разве что дипломаты. В Москве стали говорить, что Юзовский в Польше заболел и попал в госпиталь. Позже выяснилось, что это был вовсе не госпиталь, а клиника, расположенная в окрестностях Варшавы, рядом с действующим монастырем. В палате у Юза был городской телефон, так что при желании можно было услышать его голос. Настроение больного не вызывало особой тревоги. Он по-прежнему интересовался московской жизнью и не слишком охотно распространялся на медицинские темы.

В конце сентября 1964 года Юз сообщил мне, что 1 октября он возвращается в Москву и хотел бы вечером того же дня повидаться. Пожелание Учителя было воспринято не просто с пониманием, но с восторгом: ведь мы расстались почти год назад!

В назначенный час спешу в Лаврушинский переулок; дверь отворяет Юзеф Ильич и без особых эмоций, которые могли бы быть уместны в данном случае после столь долгой разлуки, по-деловому протягивает для пожатия руку. Заходим в комнату, хозяин предлагает сесть в кресло, а сам как следует прикрывает дверь.

Последнее обстоятельство следует отметить отдельно: в течение 14 лет, что я бывал здесь, Юз просил никогда не закрывать дверь и объяснял это тем, что его сосед по квартире - заведующий отделом конфискаций Замоскворецкого КГБ - не должен слишком напрягать свой слух во время моих визитов к космополиту № 1.

Еще я обратил внимание на то, что Юз встретил меня не в халате и шлепанцах, что было бы естественно, а в парадном черном костюме, в белоснежной крахмальной сорочке с новым, красивым галстуком.

Не спрашивая ни о чем, Юз с первых же слов решил посвятить меня в свои проблемы. Он говорил о себе в третьем лице, будто к нему самому все сказанное не имело прямого отношения. А ведь речь шла о том, что он смертельно болен. Что жить ему осталось всего ничего. Что польские друзья уговаривали его не уезжать из Варшавы, где он был окружен не просто вниманием и заботой, но и всеобщей любовью. Однако вся сознательная его жизнь связана с Москвой, и потому без колебаний он сделал свой выбор.

Говорил Юзеф Ильич с трудом, но просто, без сентиментальности, не предполагая ни дополнительных вопросов, ни возражений. Ему важно было донести до меня эту страшную новость и заручиться поддержкой в весьма деликатном вопросе: архив, архив, архив!!! Времени совсем мало, а бумаг!.. Дети этим заниматься не станут, к тому же он не хочет посвящать их в подробности поставленного в Варшаве диагноза, хотя понимает, что рано или поздно они все равно узнают правду.

В другой ситуации я, вероятно, стал бы уверять больного, что не стоит придавать особого значения мнению медиков, они ведь не боги и тоже иногда ошибаются. Но в данном случае понял, что Юз ждет от меня не сочувствия и утешения, но реальной помощи. И потому тут же приступил к делу.

Мы договорились, что с завтрашнего дня я буду приходить сюда ежедневно, и мы вместе займемся архивом. Так и сделали. Правда, теперь Юз встречал меня уже не у двери: он лежал на своем диване и терпеливо ждал моего появления. Любое письмо, записка, рукопись подвергались изучению. Иногда надо было лишь указать адресат или название, чтобы получить распоряжение сохранить или, напротив, уничтожить бумагу. Особенно безжалостно Юз обходился с личными письмами от женщин, удивляясь, что они до сих пор находились в его архиве. Читать их не полагалось никому, они тут же рвались или резались на мелкие части.

Если первые дни мы трудились по два-три часа, то спустя какое-то время Юз попросил удвоить нагрузку. Не потому, что ему стало лучше: напротив, день ото дня состояние больного заметно ухудшалось, он явно опасался не успеть привести архив в порядок.

В середине октября Юз вспомнил, что год назад Париж прощался с Эдит Пиаф, с которой он неожиданно случайно познакомился в ее последнюю новогоднюю ночь. И попросил настроить радиоприемник на французскую волну: кроме польского и немецкого, Юзовский в совершенстве владел французским. В тот день почти все передачи французского радио были посвящены памяти великой певицы. Юзеф Ильич слушал воспоминания о ней и ее песни с таким вниманием, будто это были какие-то необыкновенно важные сообщения...

* * *

Владимир Поляков, забавный, легкомысленный человек, автор комедий, киносценариев и эстрадных представлений, писавший для Марии Мироновой, Аркадия Райкина и Сергея Образцова, в 1959 году создавший в Москве Театр миниатюр, преобразованный позже в Театр "Эрмитаж", где начинали Марк Захаров, Зиновий Высоковский, Марина Полбенцева, Фаина Иванова, друг Юза, обеспокоенный его состоянием, обратился лично к Е.А.Фурцевой и благодаря ее помощи добился места в седьмом, особом корпусе Боткинской больницы, куда мы и поместили Юзефа Ильича 1 декабря 1964 года. Он понимал, что это конец, но вел себя удивительно мужественно и достойно. Лечить его уже было невозможно, речь шла лишь о том, чтобы избавить больного от ужасных страданий. Многие люди в тот момент пришли ему на помощь, особое спасибо Сергею Сергеевичу Смирнову, который благодаря своей телевизионной популярности сумел достать через Минздрав СССР лекарство, которое тогда только появилось, и не у нас, а во Франции.

...14 декабря 1964 года ничем особенно не отличалось от других дней. Разве что накануне врачи перевели Юзовского в отдельную палату. Благодаря наркотикам он не чувствовал особых болей и почти все время дремал. Его сын Миша и невестка Тоня постоянно находились рядом. Тоня, по специальности медицинская сестра, давно догадывалась о диагнозе свекра. Миша всячески гнал от себя подобные мысли, он был уверен, что отец вскоре поправится. Днем я заехал в больницу, но Юзеф Ильич спал, и мы решили не тревожить его. Вечером в Доме актера планировался юбилей Анастасии Павловны Георгиевской. Мне поручили открыть его небольшим вступительным словом, а затем я уехал в больницу. И хотя время было позднее, я неожиданно застал Юза бодрствующим. Воспользовавшись тем, что Тоня и Миша вышли куда-то из палаты, Юзеф Ильич попросил меня достать у него из-под подушки чековую книжку, после чего сказал буквально следующее:

- Вероятно, сегодня все кончится. Выслушайте меня внимательно и, пожалуйста, не перебивайте. В чековой книжке - всего 252 рубля, к сожалению, больше у меня ничего нет. Ни в коем случае не показывайте ее детям! Хоронить меня будет Литфонд, они начали готовиться к этому еще в 1949 году, но дело как-то застопорилось. Теперь, наконец, операция подходит к завершению, можете не сомневаться, они с удовлетворением воспримут эту новость и выделят необходимые средства.

252 рубля ни в коем случае не отдавайте детям сразу, я подписал 5 чеков по 50 рублей каждый, разделите это на 5 месяцев. У Миши стипендия 18 рублей, у Тони зарплата 45, пусть учатся экономить. Конечно, будет трудно, но зато я расплатился со всеми долгами.

Еще поблагодарите Плятта за его замечательную заметку о моей книге. Мне неловко, что я не успел так хорошо написать о нем, как он обо мне. Но пусть не огорчается: когда встретимся там, обязательно сочтемся, я не люблю оставаться в должниках. Это не к тому, чтобы он туда торопился, упаси Бог! Но рано или поздно мы все туда отправляемся.

В связи с этим прошу вас, не стоит меня оплакивать. Ведь я мог вообще не родиться. Мог погибнуть в годы Гражданской войны, в 1937 году, на фронтах Великой Отечественной, не говоря уже о незабываемом 1949-м!.. Как только я там окажусь, первым делом постараюсь встретиться с Пушкиным, Шекспиром, Мольером... У меня к ним накопилось, и давно, столько вопросов!

А теперь поезжайте в Дом актера, а то опоздаете к концу вечера. Обязательно поздравьте от меня Анастасию Павловну! Ах, как она играла в "Достигаеве"!..

То была наша последняя встреча. Где-то в самом начале второго часа ночи мне позвонил из больницы Миша:

- Папа умер...

* * *

Эпопея с похоронами - особая тема. Друзья и близкие хотели придать земле тело Юза на Новодевичьем кладбище. Ходатайство об этом на имя председателя Моссовета В.Ф.Промыслова подписали Е.А.Фурцева, К.А.Федин и М.И.Царев. Действительно, Литфонд в лице Ария Давидовича Ротницкого - незаменимого специалиста в деле погребения писателей - уже ранним утром выразил мне соболезнование и поинтересовался пожеланием родственников. 16-го утром Ротницкий сообщил, что в захоронении на Новодевичьем получен категорический отказ и потому он на свой страх и риск оформил кремацию на 18 декабря, что тоже было непросто: ведь в Москве в ту пору работал единственный крематорий. Там же, в Донском, предполагалась и гражданская панихида.

Р.Я.Плятт, Ю.А.Завадский, М.М.Штраух, Л.П.Сухаревская, В.П.Марецкая, Ф.Г.Раневская, В.О.Топорков и другие друзья Юзовского считают, что сдаваться рано. Забираю письма у Ротницкого и вместе с М.И.Жаровым отправляюсь на поклон к Н.И.Алимкину, начальнику Управления по специальному обслуживанию Моссовета, ведающему исключительно вопросами захоронения. Николай Иванович, увидев Михаила Ивановича, пришел в неописуемый восторг:

- Чем могу служить? - поинтересовался Алимкин.

- Да ты садись, - по-свойски предложил ему Жаров. И тут же протянул уже известные три письма.

Николай Иванович внимательно их прочитал, достал из стола какую-то бумагу, подписанную еще в 1928 году В.М.Молотовым, согласно которой точно определялся круг лиц, подлежащих захоронению на Новодевичьем кладбище. Ясно было, что наш покойник явно не вписывался в эту номенклатуру, где числились политкаторжане, члены партии с дореволюционным стажем и герои Гражданской войны...

- Ты мне это не читай, - сказал Жаров. - Я прошу тебя как русский человек русского: сделай лично для меня такое одолжение!

- Михаил Иванович, дорогой, да если речь идет о вас, можете не сомневаться, хоть сейчас выделим самое лучшее место!

Жаров, как ужаленный, бросился вон из кабинета Алимкина: он не привык к тому, чтобы ему в чем-то отказывали. А тут еще такое "заманчивое" предложение...

Но инициативная группа друзей Юзовского решила не складывать оружие и утром 17-го, до начала рабочего дня в Моссовете, ровно в 8.45 собралась у II подъезда. Для большей надежности решено было пригласить в группу ходатаев депутата Моссовета, актрису Художественного театра Г.И.Калиновскую: она знала все входы и выходы в этом уважаемом учреждении. В те годы войти в Моссовет даже во внеурочное время практически мог любой человек, ну а уж такая представительная делегация из самых-самых популярных и любимых актеров и подавно! Постовой милиционер от растерянности или по привычке взял под козырек и сопроводил нас до самого лифта. Если мне не изменяет память, приемная Промыслова располагалась на 5-м этаже. Калиновская уверенно вела нас к цели, но, увы, оказалось, что хозяина кабинета нет на месте и в ближайшие два дня не будет: именно сегодня в Кремле открывается сессия Верховного Совета не то СССР, не то РСФСР, и Владимир Федорович, конечно, там заседает. Совершенно растерянные стоим в коридоре, и вдруг к Ростиславу Яновичу Плятту подходит Лидия Николаевна Богаткова, помощница какого-то здешнего начальника. Выяснив причину нашего визита, она выразила сочувствие, но одновременно и некоторое сомнение в успехе подобного ходатайства. Впрочем...

Лидия Николаевна препроводила нас по другой лестнице ко второму входу в кабинет к заведующему секретариатом Промыслова Л.С.Шубу: "Идите смело по небольшому коридору и попадете прямо в его объятия. Человек он интеллигентный, порядочный, образованный. Может быть, что-то и подскажет".

Словно заговорщики, стараясь никак себя не выдать, пробираемся к заветной двери и без стука входим в просторный кабинет. Хозяин, конечно, смутился. Такие представительные делегации, возможно, бывали здесь и прежде, но чтобы с черного хода!..

- Садитесь, садитесь, пожалуйста! Рад всех вас видеть. Слушаю внимательно, что привело вас в столь ранний час?

Депутат Моссовета Г.И.Калиновская берет инициативу в свои руки и передает Л.С.Шубу уже известные письма. М.М.Штраух прибавляет к ним газеты, в которых опубликован официальный некролог.

- Да, печально, - говорит Шуб. - Но, к сожалению, без Владимира Федоровича этот вопрос никто решить не сможет, а он два дня будет занят в Кремле. Может быть, кремировать пока, а уж потом вернуться к проблеме захоронения урны в стене? Это более реально.

- Не хотелось бы, - говорит Плятт. - Он столько настрадался при жизни, пусть уж душа его упокоится хоть после смерти.

- Ну а если похоронить на Ваганьковском кладбище? - продолжает интересоваться Шуб.

- Нет, - твердо говорит Л.П.Сухаревская. - Только на Новодевичьем! Мы все об этом очень просим.

А Штраух добавляет, что на похороны прибывают официальные делегации из Польши, Чехословакии, ГДР, и они могут просто не понять, почему мы до сих пор продолжаем репрессии по отношению к бывшему космополиту.

Шуб предлагает разойтись до 14 часов. Он постарается за это время связаться с Промысловым и доложить о просьбе общественности. Разумеется, никто не может ничего обещать, но будем надеяться!

В 13.45 получаем от Шуба наши три письма, к которым приколота крошечная бумажка: "тов.Алимкину Н.И. Прошу оформить". И не факсимильная, а подлинная, разборчивая подпись: "В.Промыслов".

На крыльях летим к Алимкину. Он тут же звонит директору Новодевичьего кладбища: ведь похороны в газетах объявлены на завтра! Просит все сделать как полагается, прибавляет к нашим бумагам еще одну, от себя, и рекомендует как можно скорее добраться до кладбища: 17 декабря световой день кончается рано, а уже почти 15 часов. Кто-то едет на кладбище, а я вспоминаю, что Юз просил, если будет гражданская панихида, устроить ее в том самом дубовом зале ЦДЛ, где в 1949 году его вместе с другими космополитами распинали, освистывали, не давали открыть рот, требовали признаться в заговоре, в существовании подпольной типографии... Звоню Плятту, он обращается к К.А.Федину, возглавлявшему в ту пору Союз писателей СССР. Константин Александрович, разумеется, с пониманием отнесся к последней воле Юзефа Ильича.

На гражданскую панихиду собралось столько людей, что гардероб даже не смог у всех принять пальто. Не только зал, но и ведущая на галерею лестница, и сам балкон - все оказалось запружено народом. Гроб поставили не в середине зала, а в том самом месте, где в 1949 году находилась злосчастная трибуна. Конечно, было много цветов, известные певцы и музыканты посвящали Юзовскому свои выступления. Они чередовались с речами выдающихся мастеров искусства, которые благодаря Всесоюзному радио были записаны на пленку. Мне кажется, что их публикация сегодня свидетельствует о том, что 18 декабря 1964 года, в день рождения и одновременно в день похорон космополита № 1 Юзефа Ильича Юзовского, была предпринята первая попытка публичного покаяния, о котором нам не следует забывать никогда.