Алексей СЛАПОВСКИЙ: "Страна не знает своих героев - народ не знает своих писателей"

- Скажи, Алеша, а зачем ты свысока глянул на Саратов в своем романе "Качество жизни"?

- Там есть фраза, принадлежащая герою, ставшему звездой и ведущему дневник во время своего турне, которая звучит примерно так: Саратов. Даже не помню, был я там или не был. Эта фраза определяла мое настроение на тот момент, когда мне саратовское прошлое казалось каким-то просто-напросто сном. У меня было ощущение, что я живу второй жизнью. Это у многих перемещенных лиц бывает. Оно и оправданно, и обманчиво одновременно. А у моего героя прошлое тоже оторвалось. Человек оглядывается назад и не верит: боже мой, неужели все это было? Это мое личное и сложное ощущение вообще. Оно двойственное. С одной стороны, я безо всякого кокетства не чувствую себя и никак не могу психологически почувствовать на свой возраст, а мне полтинник уже долбанет этим летом. А с другой - чувство такое, что давно я уже живу на свете. Очень давно. Когда из четырех самых близких друзей остается один, то это, согласись, накладывает отпечаток.

- Давай о хорошем. Я тебе звонила про интервью договариваться, ты в Польше был. Что там?

- В Польше в двух городах поставили мои пьесы, я был в Белостоке на премьере "Женщины над нами", которая меня очень утешила. Она мне понравилась, а это бывает редко, соотношение примерно пять к одному. Поляки перевели еще несколько моих пьес, сейчас будут переводить прозу. Был перерыв у меня "зарубежный", если можно так выразиться, неизвестно с чем связанный. А теперь снова внимание возникло и проявляется.

- Как твой роман с телевидением развивается?

- От сериальных проектов я отошел, и очень этому рад. Поскольку то, что я делал с интересом вчера, а тем более позавчера, сегодня совсем уже неинтересно. Если и хочется что-то делать для телевидения, то совсем иное - не в формате "Участка" или "Остановки по требованию". Может, в таком жанре, который там еще не придумали. Есть у меня новые замыслы, но телевидение они пока не заинтересовали. Ну, нет так нет. Буду заниматься своим коренным делом. Роман с телевидением временно прекращен.

- Что-то поменялось в твоем отношении к ТВ после периода активного с ним сотрудничества?

- Неизменным осталось убеждение, что, несмотря на постоянно звучащие в его адрес обвинения, телевидение наше не настолько плохо, что с ним невозможно работать. Творческий беспредел там не допустят никогда. Конечно, сугубо авторские проекты не проходят по причине того, что аудитория массовая, а телевидение - дело коммерческое. Сериалы по моим сценариям были сделаны вполне пристойно и вреда никому не принесли. Напротив, знаю точно, что "Остановка по требованию" после вала кровавых боевиков вызвала к жизни множество лирических мелодрам, а "Участок" вдруг обратил внимание телевизионщиков на деревенскую тему, к которой, считалось, ТВ не вернется уже никогда.

Что изменилось? Слишком много всякого рода развлекаловки и низок ее уровень, слишком мало вкусной и здоровой пищи. Никогда не кривил губу и не говорил: я телевизор не смотрю. Редко, но смотрю. Выборочно, но смотрю. Я даже "Дом-2" как-то посмотрел, потому что мне интересно было поглядеть и понять, чего люди там находят. Пиршество развлекаловки - это, конечно, Рим времен упадка. Все скоро кончится. Телевидение станет цифровым и начнется естественный отбор - каждый человек будет сам определять свое меню.

- А как сложилось с кино после выхода экранизации твоего романа "День денег"?

- Кончилась эпоха телевидения и началась эпоха кино. Посмотрел я "День денег" и понял, что кино, конечно, интересное, спасибо режиссеру Рудакову, он молодец, но если бы я написал сценарий, то получилось бы все-таки ближе к роману. И я решил подстраховаться. Почему бы, думаю, не попробовать написать сценарии по собственным книгам. И написал - по романам "Первое второе пришествие" и "Я - не я", повести "Висельник", а сейчас закончил по только что вышедшему роману "Синдром Феникса". Ощущение, что в 2008-м году жизни на Земле уже не будет. Потому что продюсеры и режиссеры именно в этом сезоне захотели практически все из того, что я назвал, - снять! Часть запустилась, часть запускается, по одному роману завершаются переговоры. Я доделываю одновременно три сценария - с ума уже схожу, они у меня путаются. За что боролись, как говорится. Разбрасывал камни, а они все собрались в одной корзине. Я ее тащить должен, а она тяжелая.

- Давай вернемся к театру. Мне показалось, что в пьесе "Представление о театре", которую опубликовал альманах "Современная драматургия", есть интонация обиды от так и невыясненных ваших взаимоотношений. И режиссер-то у тебя там слепой, и с артистками свирепо обращается.

- Могу себе уже позволить, написав достаточное количество пьес, из которых довольно много поставлено, написать пьесу о театре. Не один режиссер прибегал к такому приему, в том числе и Товстоногов, - отвернуться от зала и прослушать репетицию. Голос обнажает суть.

- Буду придираться: одно дело - зрячий человек, отвернувшийся от сцены, и совсем другое - слепой режиссер.

- Но человек этот как раз утверждает: когда я ослеп, я понял, как нужно ставить спектакли, обнажилась некая суть. Он недостаток свой пытается превратить в достоинство, но впадает в те же заблуждения. Следы некоторой обиды на театр там можно обнаружить, потому что мы с ним, конечно, до сих пор как следует не сошлись. Идет спектаклей сорок по России, я точно не считал, и наиболее широко идут, может, как раз не самые удачные пьесы. Это успех внешний. Нашлось у меня несколько коммерчески привлекательных пьес, я бы так сказал. Тема живенькая затронута, как в "Блин-2". Блинов по стране напекли много, а получилось хорошо только у нашего с тобою земляка Сергея Пускепалиса в Магнитогорске. О других читал отзывы не самые лучшие. Может, где-то и неплохо тоже поставили, не знаю. Есть в моих пьесах некая середина, которую необходимо нащупать, между фарсом и драмой. Я их называю для себя придуманным словом - комитрагедии. Но ты права: ощущение недовоплощенности остается.

- В "Представлении о театре" есть еще такое определение - "не новая драма". Ты с "новой" в контрах?

- Ой, ну не надо! Какого шута! Атомоход со шлюпками спорить будет? А если серьезно - там есть хорошие ребята, которых по отдельности люблю.

- Как у Виктора Славкина во "Взрослой дочери...": каждого по отдельности люблю, всех вместе - ненавижу.

- Мне глубоко чужды все и всяческие театральные тусовки и знамена, на которых начинают писать - новая драма. "Скинем с корабля современности Чехова! - объявляет прекрасный человек и драматург Миша Угаров. - Будем писать про жизнь. Хватит этой вашей театральщины!" Хватит? Нет, ребята! Я ею никогда не наемся! Я люблю эту самую театральщину. Люблю театр в театре. Люблю театр в его игровой сути, черт подери!

- Такой театр, что хоть топор вешай!

- Именно. И можешь смеяться! В "Представлении о театре" я хотел подчеркнуть как раз то, что не хочу восприниматься частью какого-то общего движения, никаким течениям не принадлежу - это во-первых. А во-вторых, что конфликт, о котором пишу, по существу старый - это конфликт человека со своей собственной жизнью, которую он почти что прожил. Очень не новая драма.

- Давай с тобой к событию привяжемся. А событие - выход твоей новой книги "Синдром Феникса". Она написана тоже, по-моему, скорее как сценарий к многосерийному фильму. Ты осознанно это делаешь? Пожинаешь плоды прежних успехов?

- Я историю написал, которая просилась, чтобы я ее написал. На этом романе лежит отпечаток не сериальности, но сценарности, очень может быть. Эта книжка мыслилась как сценарий. А потом перешла в прозу, пришлось разорвать договор и написать книгу. Она была опубликована в журнале "Знамя", а теперь вышла и книга. Ее киношный дух все равно учуяли сразу, мне тут же позвонили, и в результате она все равно станет фильмом. Существует, наверное, некоторая зацикленность писателя на определенных темах. В моем случае - самоидентификации. Если в первом романе, с которого я начинал, - "Я - не я", был человек, не желающий быть собой - социальная оболочка надоела, окружение надоело, статусность существующая надоела - переселюсь в другое тело, переселюсь в другую душу. В "Синдроме Феникса" другой поворот темы: я - это я, но кто я? Мне дорога весьма простая мысль, которая там есть - мы не догадываемся даже о тех талантах, которые в нас сокрыты. Может, один из тех, о которых мы даже не знаем, и определил бы нашу жизнь, и пошла бы она в другом направлении, и занимались бы мы тем, что нас полностью удовлетворило бы. Я точно знаю, что слишком много людей живет не своей жизнью. Когда меня упрекают в том, что я уперся в эту тему, я думаю, что она просто-напросто самым тесным образом связана с поисками смысла жизни. Хотя ощущение того, что дело не только в зацикленности, но и в том, что некий цикл мною завершен, тоже есть. Процитирую Чухонцева: "Круг завершен, и снова боль моя так далеко, что за седьмою далью кажется снова близкой". Я чувствую себя сейчас опять в начале пути. Я опять должен что-то делать заново - я абсолютно четко это чувствую.

- И ты написал детскую книжку...

- Я придумал ее 25 лет назад в виде страны. Это самое интересное - мир придумать, как придумали его Дефо, Толкин, Ролинг или Носов, хотя говорят, что не Носов - да какая разница, лишь бы интересно! Теперь я дошел до того, чтобы его оживить. Книжка рассчитана на подростковый возраст, но мне хочется, чтобы она и взрослым была любопытна. Это оказалось страшно трудной задачей. Она про отдыхающую семью - папа, мама, дети, - которая попала в Бермудский треугольник, и пропала там. Надо писать просто, серьезно и смешно. Сейчас работаю над текстом. Мне очень близка идея, с которой носились "Серапионовы братья" в 20-30-х годах прошлого века, про творчество, основанное не только на вдохновении, но и заботе о читателе. Они считали, что надо хорошо трудиться и быть благорасположенными к читателю. Мне нравится приветствие, с которым они обращались друг к другу при встрече: "Здравствуй, брат! Писать очень трудно". Моя книжка будет о стране желаний. Психоанализ по Слаповскому. Так меня повело, понял, что хочу написать эту книжку, и все тут. Захотелось, и делаю. Слава богу, что это вещь неподконтрольная. Я знаю людей, которые вроде бы и творчеством занимаются, но в них сидит такое ощущение подконтрольности и самоцензуры, да еще и такой, которой прежде не было, - коммерческой. И если бы эта коммерческая самоцензура означала написание хороших текстов, я бы еще понял. Но многие же действуют по принципу, который умненький парнишка из фильма "Доживем до понедельника" назвал "у-2" - угадать и угодить. Это стремление мне так не нравится! Я его ясно вижу в некоторых книгах моих современников. Как говорят издатели: он пишет отвратительно, но куда-то попал. Угадал и угодил.

- Тебе можно больше не беспокоиться - ты тоже угадал и угодил.

- Ты о чем?

- О твоих сериалах, шедших в прайм-тайм на главных телеканалах.

- А я не о них.

- Но Слаповский же не дискретен. Это один человек.

- Для читателей моих книг я как сериальщик практически не существую. Для тех, кто смотрит сериалы, я не существую как писатель. Это одна из причин, из-за которых я решил отодвинуться от телевидения. Литераторы моего поколения разошлись со своими читателями по объективным причинам. Мы пришли на рубеже 80-90-х, когда людям довольно быстро стало совсем не до книжек. Это настоящая драма современной русской литературы - расхождение писателя и читателя. Так далеко от аудитории писатели не были никогда. С полным основанием это утверждаю. Никогда. Страна не знает своих героев - народ не знает своих писателей. Абсолютно. С другой стороны, ведя журнал в Интернете, читая различные отзывы в Сети, да и в обычных СМИ, я понимаю, что многих людей путают мои ипостаси, что называется. Ты говоришь, что я един, что Слаповский - цельный образ. Ничего подобного. С телевизионной аудиторией понятно, она огромна, там доходило до пятидесяти миллионов зрителей у моих сериалов. Но мне же дороги мои пять тысяч читателей! Я стал серьезно думать над тем, не наносит ли моя репутация сериальщика урон моей репутации писателя? Ответа у меня нет пока.