БОРИС ЭЙФМАН: "Только в Петербурге я могу сочинять..."

Беседу вела Елена ФЕДОРЕНКО
Фото Нины АЛОВЕРТ

Б.Эйфман

В 1977 году Борис ЭЙФМАН создал свой театр, который сегодня официально называется Санкт-Петербургский государственный академический театр балета. Но всему миру он известен как Балет Эйфмана. В годы становления эйфмановские премьеры воспринимались как глоток чистого воздуха, все выступления труппы проходили в переполненных залах, встречи с москвичами были частыми. С тех пор немало воды утекло. Теперь театр в столице - редкий гость. Акценты сместились в сторону Запада, где коллектив проводит основное время, там его выступлениям сопутствуют неизменное поклонение и безоговорочное признание. Мой телефонный звонок удивил и даже - так мне показалось - раздосадовал Бориса Яковлевича. И я его понимаю. Поначалу отечественная критика театр Эйфмана только хвалила, теперь жалует далеко не всегда, все чаще молчит, не замечает. Понятно, что на беседу хореограф согласился без особого энтузиазма.

    

- Так сильно обижены на критиков?

- Дело не в обиде. Просто странно: в юбилейной статье, кстати, опубликованной на страницах вашей газеты, в статье, посвященной 25-летию театра, которым создано более сорока спектаклей и который - нравится это кому-то или нет - отражает балетную жизнь России рубежа веков, используется оскорбительный тон.

    

- Разве критика должна быть только комплиментарной?

- Я не против отрицательных рецензий. Пожалуйста. Но сегодня авторы не разбирают спектакль, их хлесткие словоблудия обращены на то, чтобы развенчать, распять, осудить. На мой взгляд, балетной критики как таковой сегодня не существует. Есть журналисты, владеющие острым пером, но нет балетных аналитиков. Критерием становятся собственные вкусовые пристрастия: "мне не нравится, и - все". Для того чтобы перешагнуть через личные амбиции и субъективное восприятие, нужны талант, культура, знания.

А что касается обиды, то ее нет. Я знаю, кто и что стоит за каждой статьей. Но больно за моих талантливых танцовщиков, чей труд отмечен "Золотыми Масками" и "Золотыми софитами", чье искусство в мировой критике рассматривается как уникальное, новаторское, а на страницах прессы они читают оскорбительные отзывы. Зачем же их травить, если журналисту не нравится лично Эйфман? В этом есть какой-то непорядочный, нечестный подход.

    

- Вы более четверти века назад создали свой театр. Что такое авторский театр?

- Авторский театр - форма самовыражения. Это театр одной мощной творческой энергии, реализация предназначения. В таком театре художник создает собственный мир и в нем существует.

Думаю, я был рожден для того, чтобы стать хореографом. В тринадцать лет начал сочинять хореографию, в шестнадцать у меня была уже своя маленькая танцкомпания, в двадцать один снял свой первый балетный фильм. Судьба дала мне редкую возможность: в советское время, в 1977 году, в пик расцвета тоталитарной системы, преследования инакомыслия в любом виде творчества, собрать театр, который с первых же шагов заявил о себе как о независимом творческом коллективе.

    

- Вас часто называли в то время ниспровергателем традиций...

- Я никогда не разрушал традиций русского балета, а, наоборот, занимался и занимаюсь их развитием. Но всегда искал новые формы для реализации новых идей, отстаивал возможность оставаться свободным художником в несвободной системе. Сопротивление, которое я преодолевал, выработало инстинкт борьбы за право быть художником, зародило ту колоссальную энергию, которая до сих пор движет моим творчеством.

Борьба за выживание сформировала меня. Сейчас, когда наступили иные времена и можно спокойно заниматься сочинительством, я по-прежнему пребываю в состоянии борьбы. Теперь уже не с властью, нет, а с самим собой. Это обязывает: как и раньше, я ежедневно провожу в балетном зале от семи до десяти часов. И все ради того, чтобы приблизиться к тому совершенству, о котором мечтаю.

    

- В нынешнем году балетный мир отмечает столетие Джорджа Баланчина. Насколько известно, вы будете ставить спектакль, посвященный этому хореографу.

- В этом сезоне совпали два великих столетия: в одном и том же городе Петербурге, в один и тот же 1904 год и даже в один и тот же месяц январь родились два гения хореографии: Георгий Баланчивадзе, известный миру как Джордж Баланчин, и Леонид Якобсон. Это потрясающее совпадение. Их судьбы сложились по-разному: счастливо у Баланчина и трагически - у советского художника Леонида Якобсона, чья изломанная, раздавленная жизнь не дала возможности реализоваться в полной мере великому таланту... Оба сыграли в моей судьбе важную роль.

    

- Леонид Якобсон был вашим педагогом, не так ли?

- Он не был моим педагогом в привычном понимании, но был более чем педагогом - духовным учителем. Мне посчастливилось часто бывать у него дома на правах друга семьи. Якобсон был для меня не только близким человеком, он был близок мне как художник. Именно он показал безграничные возможности пластического мышления и полета хореографической фантазии в каком-то импровизационном процессе, когда человек приходит в зал и сейчас, в конкретное мгновение, в пустом пространстве рождается та хореография, которая передает энергию, мысли, эмоции художника. Тайну рождения танца открыл мне Якобсон.

Спектакли Баланчина мы увидели в 60-е годы, когда он впервые приехал в СССР. Его танцевальные симфонии напоминали зримую партитуру, поражали удивительным слиянием музыки и хореографии, которая виделась точечным выражением музыкальной структуры. Опыт этих художников, думаю, повлиял на всех хореографов моего поколения.

    

- Какой спектакль к юбилею Баланчина вы ставите?

- Я получил приглашение от дирекции "Нью-Йорк сити балле" - труппы Баланчина - поставить спектакль к юбилею хореографа. Это будет балет "Мусагет" на музыку Баха, в финале спектакля прозвучит Финал Четвертой симфонии Чайковского. Этим спектаклем мне хочется выразить свое восхищение творчеством великого хореографа: создать балет на стыке двух разных эстетик, соединив кристально чистые танцевальные баланчинские формы и драматизм, свойственный моему театральному опыту.

В американском спектакле будут заняты ведущие солисты "Нью-Йорк сити балле", премьера состоится в июне. Сейчас работаю над сочинением этого балета со своей труппой и, надеюсь, смогу представить его петербургским зрителям этим летом.

    

- Могли бы вы, как человек, склонный к аналитическому мышлению, определить особенности своего художественного стиля?

- Ваш вопрос похож на провокацию. Подводить итоги? Сделано немало, но я все-таки думаю, что самое значительное и важное впереди и формулировать особенности собственного стиля как завершенной формы преждевременно. Тем более что я стараюсь постоянно выходить за границы, ищу новые возможности своей хореографии. Сознательно создаю каждый спектакль в оппозиции к предыдущему. Это естественно, так как в нашем театре нет других хореографов и я должен думать о том, чтобы избегать самоповторений.

Главное - не просто разрушить, а взорвать ту стену, которая разделяет зрительный зал и сценический планшет, создать единое энергетически сильное пространство, в котором актеры и зрители становятся соучастниками. Спектакль - это попытка погрузиться в тайны человеческой души, и мы сообща стараемся найти новые формы психологического балетного театра. В этом, кстати, продолжение традиций русского театра. Мы пытаемся раздвинуть границы балета, наша эстетика рождена в союзе драматического и балетного театров. Неслучайно танцовщиков наших называют актерами. Успех театра в том, что он открыл новые драматические возможности балета. Больше - балетного театра XXI века. Мы еще не вышли на финишную прямую: предстоит многое сделать.

    

- Чем вызван ваш повышенный интерес к жизни замечательных людей - Чайковского, Спесивцевой, царевича Павла - и к образам серьезной литературы: Достоевский, Булгаков, Бомарше?

- В отношениях с литературой я не первооткрыватель. Еще Новерр в своих "Письмах о танце и балетах", изданных в 1760 году, говорил о серьезности нашего искусства, о его драматическом потенциале, о литературе, которая изначально близка балетному театру. В этом смысле я новеррист, развиваю его идеи. Когда читаешь "Историю балета", узнаешь поразительные вещи: в XVIII веке ставили "Гамлета"! Другое дело, как ставили.

Погружаясь в мир литературных образов, я стараюсь выразить то, что находится между строк, те эмоциональные состояния по отношению к героям, к коллизиям, которые мы ощущаем по прочтении произведения. Ощущения, которые можно выразить движениями, а словами не сформулировать. Язык тела гораздо более откровенен и проникновенен, чем слова. Жест, рожденный эмоциональным импульсом, пронзает сердце. Если слова обращены к разуму, то "крик движения" - к сердцу. Танец - это очень сильное оружие, таящее как созидательную, так и разрушительную силу. В искусстве шаманов движение приводило в экстатическое состояние множество людей.

Связь с литературными первоисточниками для меня возможна не на иллюстративном уровне. Литературные образы скорее знаковая модель. В балете "Карамазовы" я, конечно, обращаюсь к роману Достоевского, к его философии, но иду дальше: во втором действии я сочинил спектакль на темы задуманного Достоевским, но ненаписанного романа о судьбе Алексея Карамазова. Пытаюсь поднять проблемы, которые, несомненно, есть в романе, но выражены на эмоциональном, невербальном уровне. Такой образ "крика души". Под сценический характер не "подкладывается" литературный подстрочник, но создаются совершенно другие, самостоятельные образы. Честно говоря, можно было и не называть спектакль "Карамазовы", но я хочу, чтобы зрители могли отталкиваться от чего-то уже накопленного и с этим погружаться в новый мир - мир спектакля.

Так же и с историческими личностями, которые мне интересны: Спесивцева, Чайковский, Павел. Мне важна не история их жизни, а таинственный, внутренний мир их душ.

    

- Мы заговорили о Достоевском. Петербург - город Достоевского. Кажется, что такой исповедальный театр мог родиться только здесь. Для вас есть мир своего Петербурга как некоей реальности или театр появился по "месту прописки"?

- Театр с его репертуаром не мог родиться нигде: ни в Москве, ни в Париже, ни в Нью-Йорке. Только в Петербурге. Мое искусство аккумулируется энергетикой этого города, где жили русские гении, - я постоянно ощущаю их духовную энергию. Когда я долго гастролирую по миру, то жду и не могу дождаться дня возвращения. Только в Петербурге я могу сочинять. Если говорить о жизни, то можно жить в любом другом городе. Замечательно и комфортно - в Париже или в Вене, но как художнику мне необходим Петербург.

    

- Вы планируете открыть в Санкт-Петербурге Дворец танца. Каким вы его видите?

- Хочу подчеркнуть, что Дворец танца - не театр для Эйфмана. Это уникальный учебно-театральный комплекс, в котором планируется создать такую систему творческой жизни, которая, на мой взгляд, должна спровоцировать новые импульсы развития российского, а значит, и мирового балета.

Во Дворце будут сосуществовать три труппы, которые представят три эпохи русского балета: классический балет Мариуса Петипа - образ балета России ХIХ века, театр Эйфмана как современный балет, рожденный ХХ столетием, и экспериментальная труппа ХХI века - лаборатория будущего. На ее базе хочу создать студию молодых хореографов, которые могли бы целенаправленно и ежедневно работать с артистами, нацеленными на эксперимент. Появление такой студии способно разрешить кризисную ситуацию, которая возникла в России в связи с отсутствием хореографов. У нас сегодня множество балетных театров, а хореографов - считаные единицы. Такого в России не было никогда. В этом комплексе откроется академия современного балета, где будут готовить универсальных артистов. Они смогут танцевать все: и модерн, и классику, воплощать любые фантазии балетмейстера.

    

- Создание во Дворце хореографической академии не станет ли вызовом вагановской школе?

- Мне бы хотелось, чтобы она не конкурировала с вагановской, а наоборот, дополняла ее. Петербургская академия - альма-матер классического русского балета. Академия же современного балета должна дать совершенно иную систему обучения с использованием классического танца, современных пластических систем и спорта.

Дворец танца - новое явление в мировом балетном пространстве. Когда я рассказываю об этой идее в Америке, Европе, Азии, все с восторгом принимают ее и готовы поддержать. Но я хочу это сделать не в Нью-Йорке, не в Токио, а в Петербурге.

    

- Приступили ли уже к строительству Дворца?

- Пока нет. Хотя проект имеет поддержку и Президента, и губернатора нашего города. Есть земля, которая отдается под инвестиционный проект, и одной из составляющих проекта будет Дворец танца. Есть все предпосылки для того, чтобы задуманное осуществить. Но так сложилось в нашей стране, что кто-то должен мощно "закрутить" колесо.

Я говорю о своем проекте без ложной скромности только потому, что критически и строго отношусь к тому, что делаю и как живу. Сегодня я накопил сумасшедший опыт: и руководящий, и творческий, и интеллектуальный, и мне хотелось бы создать условия для того, чтобы балет в России не деградировал, чтобы Россия вновь удивила мир. Потому что балет в России - это больше, чем балет. И я обеспокоен его судьбой.

    

- Что вас настораживает?

- Россия, а точнее Петербург, всегда была движущей силой развития мирового балета. Вспомните Петипа и Дягилева. Скоро мы будем отмечать столетие дягилевских Русских сезонов, и настало время для нового витка развития балета, идущего из Петербурга. Все, что создали в ХIХ и ХХ столетиях, дошло до кульминации развития. Чтобы двигаться дальше, нужны новые формы, новые идеи, новые условия.

    

- Вы говорите почти как Костя Треплев...

- Мы должны думать, что оставим будущим поколениям. Только "Лебединое озеро" или "Баядерку"? Сегодня достижением мы считаем реставрацию классики. Не может же вкладом поколений считаться реставрация!

В поступательном развитии балетного искусства что-то надломилось. Сегодня у нас все театры, кроме двух величайших трупп, Мариинского и Большого, брошены на выживание. Это полураздетые, полуголодные театры. Вопрос должен быть поставлен очень серьезно: может ли Россия содержать столько балетных театров и нужны ли они? Если нужны - их следует достойно финансировать. Или закрывать их. Третьего пути не дано.

К сожалению, сложилось непривычное для России охлаждение власти к балетному искусству. Всегда балет был элитным искусством, поддерживался государством: и в царское время, когда он развивался под патронатом императорской семьи, и в советские годы, когда Политбюро курировало театры. Балет был предметом национальной гордости.

Сегодня театрам дана свобода, но она граничит с безответственностью. Потому что нельзя давать свободу искусству, которое не может прожить без государственной поддержки. Распались взаимоотношения между властью и искусством, и печальный результат этого мы наблюдаем.

Что сегодня происходит? Каждый год четыре вуза - два в Москве, два в Петербурге - выпускают пятнадцать-двадцать хореографов. Но появилось ли за последние годы хоть одно имя, которым мы можем гордиться? Каждый год из училищ страны выходят сотни артистов балета, но сегодня даже ведущие театры не могут получить для себя квалифицированных артистов, которые потенциально могли бы стать звездами. Существует процесс, но никто уже не ждет результата. Мы все понимаем, что мы бедные, несчастные, убогие, - какой уж тут прорыв? Выжить бы. Меня это не устраивает. Я нацелен на результат, но для того, чтобы он был, мне необходима поддержка государства. И тогда с меня вправе спрашивать: куда уходят деньги?

    

- Вы хотите сказать, что власти не проявляют к вам должного внимания?

- Дело не во мне и не в моем театре. Я говорил о судьбе балета в России, куда входят не только наши колоссы - Большой и Мариинский, но и вторые-третьи театры столиц, и провинциальные труппы.

Что касается нашего театра, который имеет объективный и серьезный успех в мире, он должен поддерживаться государством более принципиально, более кардинально. Потому что балетное искусство - хрупкое, и сохранить его творческий потенциал сегодня достаточно трудно.

    

- Подчас кажется, что работа хореографа из творчески-созидательной превращается в труд по новейшим технологиям, что многие хореографы сочиняют так, словно собирают машины из заготовок. Как вы представляете себе хореографию будущего?

- В свое время во Франции был принят закон о поддержке современного балета, и государство выделило немалые средства на то, чтобы утвердить современную мысль в танце. Конечно, количество появившихся трупп было колоссально, но в конце концов количество перешло в качество: родились заметные хореографы и артисты.

Главная проблема современного танца не только в России, но и в ряде стран Европы, да и в Америке - вопиющий дилетантизм. Большинство хореографов и артистов приходит из самодеятельности или из спорта. Они претендуют на профессиональные сцены, на оплату труда, репетиционную базу, то есть на получение профессиональных условий. По моему глубокому убеждению, они не могут развиваться, так как у них нет профессионального образования. Танец требует профессионализма так же, как музыка и живопись. Ведь Дали и Пикассо отлично владели ремеслом, были хорошими рисовальщиками. Я не против современного искусства, я против дилетантизма.

Во Дворце танца я буду вести борьбу с дилетантизмом и создам все условия для того, чтобы те, кто хочет заниматься современным танцем, имели бы за плечами школу. Тогда мы можем ожидать каких-то результатов. Михаил Барышников танцует современную хореографию самых авангардных хореографов и достигает потрясающего результата, потому что он - профессионал и способен вывести танец на иной уровень, сочетающий высочайшее мастерство и новые формы. Дилетантизм дискредитирует искусство современного танца и тормозит его развитие.

    

- Есть ли какие-то особые требования к тем, кто танцует в вашей труппе?

- В нашей профессии человек должен родиться с предназначением быть артистом балета. Когда я вижу танцовщика, в котором есть помимо профессионализма природная танцевальность, способность движением выражать эмоции, то понимаю, что это танцовщик моего театра. Есть прекрасно технически оснащенные танцовщики, но им трудно в нашем театре, потому что для меня искусство - не физический процесс, а духовный. Через самую совершенную технику не выразишь эмоцию духа. Получается спорт.

Наша труппа имеет имидж одной из самых красивых трупп в мире. У нас молодые, высокие, статные артисты.

    

- Приходилось слышать такое мнение - к Эйфману лучше не идти, там надо много работать...

- Артисты балета сегодня избалованы, развращены случайными заработками. Меркантильные, мелкие интересы заставляют "продавать" свое тело в разные антрепризы, чтобы заработать какие-то средства на жизнь. Артистов, конечно, нельзя винить - жизнь непроста. Но нельзя и не замечать повальной деградации творческого начала.

Стараюсь, чтобы материальное состояние моих артистов не мешало главному - творчеству, потому что если ты платишь человеку меньше, чем ему необходимо на жизнь, то это безнравственно. Стараюсь платить так, чтобы они могли жить, а не существовать. Хотя, не скрою, иной раз это делать непросто.

В нашем театре существует дух какого-то творческого коллективизма, уважения к искусству, труду, репертуару, общим идеям. Добиться этого не всегда просто.

    

- Какие спектакли покажете в Москве, на вашем фестивале в Большом театре?

- С 9 по 12 февраля столица увидит балеты "Кто есть кто", "Красная Жизель" и "Русский Гамлет". За свой приезд я благодарен "Золотой Маске", которая не только дважды сделала наш театр лауреатом, но и подарила нам возможность показать спектакли в Москве. Это - подарок памятный и дорогой, потому что я, честно говоря, уже потерял надежду попасть в Москву, встретиться с московской публикой, которая всегда была к нам благосклонна.

ПОД ЗАНАВЕС

• БОРИС ЭЙФМАН: "Только в Петербурге я могу сочинять..."
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 4 по 11 февраля
• Человек родился