"Не хвастай, время, властью надо мной"...
Фотографии Макса Пенсона в "Галеев галерее"
Елена ТИТАРЕНКО
 |
| "Колесных дел мастер" |
Выставка эта в сегодняшней Москве выглядит изрядной экзотикой. Страна, упрямо не забывающая о своем имперском прошлом, но вынужденная принять иные реалии, может вновь взглянуть в лицо, кажется, давно знакомой, но изрядно подзабытой Азии - той, что недавно была советской, вместе со всеми "возводя коммунизм". Те самые "стройки века", отмеченные местной спецификой, но все еще узнаваемые, - ведь так быстро не стереть из памяти сотни кинолент и документальных кадров, зачастую утративших авторство и превратившихся в своего рода эпос ХХ века. Странная и диковинная техника - для нас, нынешних, допотопная, а каких-то 70 лет назад по последнему слову, донесшемуся из столицы империи до ее национальных окраин. Традиционный уклад, не менявшийся не то что сотни, а и тысячи лет, - и грубая, невероятно жестокая ломка устоев. Наверняка болезненная, но мы не увидим этой боли: лица серьезны и полны достоинства, но чаще озарены широкой, порой лукавой улыбкой (а как же, Восток - дело тонкое, как нам объяснили в культовом фильме!). По барханам, степи, вязкой грязи - ничего, большевикам преграды не страшны - колеса велосипеда и арбы, трактора и автомобиля, а также примитивной вековечной тачки либо пулеметной тачанки. Лопасти турбин, станки и трубы растущих заводов, гнутые линии пропеллера аэроплана. И рядом - диагональ шеста канатоходца или кирки, поднятой над теперь уже колхозной, но все такой же выжженной землей; вертикали стародавних горнов, призывающих на праздник байрама, горб верблюда, холмик старого колодца, глинобитная стена убогого дома. Халат, тюбетейка, паранджа бок о бок с буденовкой, шинелью, пионерским галстуком или - о ужас! - открытой спортивной формой на стриженых комсомолках, совсем недавно туго заплетавших длинные волосы: из детских стихов мы помним, что у москвички две косички, у узбечки - 25. Вот вам и разгадка: Советский Узбекистан - главная тема Макса Пенсона (1893 - 1959), совместившего фотоавангард и пикториализм, документальный подход и художественную традицию, восходящую к передвижникам. Выпади ему иная эпоха - была бы в кадре иная материя, возможно, европейская, а может, все та же Средняя Азия, исхоженная им вдоль и поперек. Не с иным лицом, но, вероятно, с иной судьбой. Впрочем, напрашивается парадоксальный вывод: как ни ломай этот уклад, сложившийся веками, как ни перекраивай психику человека, ставшего советским, все трансформации останутся лишь на поверхности. Ведь ничем не вытравишь это философское спокойствие, это приятие реальной жизни, которое может быть внешним и подневольным, и за погруженностью в себя и свое нехитрое ремесло, за маской сосредоточенной доброжелательности останется подспудное сознание, что пройдет время, протекут через эту плодородную и многострадальную землю новые завоеватели - и канут в вечность, как много поколений им подобных... Нет, пожалуй, Пенсон, отлично понимавший, в какой стране и эпохе он живет, и безропотно выполнявший возложенную на него задачу "в лучшем виде" отразить результат грандиозного социального эксперимента, не стремился столкнуть открывшуюся ему восточную мудрость и эфемерность перемен, привнесенных новой властью. Скорее всего, это сделала помимо его воли простая, но хитрая штука - тот самый фотоаппарат марки "Leica", что лежит в одной из витрин выставки в "Галеев галерее". Художник по образованию и призванию, за объективом не забывавший о тонкостях композиции, волшебник светотени, сорок лет верно служивший фотографии со всеми ее заморочками (ночами проявлять и печатать отснятые кадры надо было самому - теперь эти авторские, винтажные, дивного качества отпечатки почти на вес золота), Пенсон стал летописцем
 |
| "Устранение неполадок" |
Советского Узбекистана, может быть, и невольно - так распорядилась судьба. Та самая фортуна, что в 1914-м занесла инородца, уроженца Подолии, где ныне находится Витебская область, в Туркестан. Семья бежала к дальней родне в Коканд от черносотенных погромов; злая ирония в том, что та же беда настигнет признанного мастера, неоднократного лауреата, обладателя Гран-при Парижской фотобиеннале (в 1938 году его "Узбекская мадонна" поразит европейцев), в преображенной и "свободной" стране - в 1952-м Пенсона выгонят с работы как "безродного космополита". Последние семь лет жизни он все же проведет в трудах - но не в главной партийной газете Узбекистана, чьим фотокорреспондентом был с 1926 года: в "Правду Востока" он больше не вернется, - а в домашней фотолаборатории, единственном спасении от депрессии. В 1966-м, уже посмертно, новая напасть: землетрясением разрушен дом Пенсона, и его архив героически вытаскивали из-под обломков дочь, Дина Пенсон, и ее муж, кинодокументалист Файзулла Ходжаев. Им выпали труд и честь реставрировать и систематизировать наследие, хлопотать об устройстве выставок, публиковать книги. В последнее десятилетие имя Макс Пенсон на слуху, но главным образом за рубежом: его работы нередко включались в крупные ретроспективы советской фотографии на Западе - "Пропаганда и мечты" в США, "Советская фотография 1920 - 30-х годов" в Вене и швейцарском Винтертуре, "Модернизм. Сотворение нового мира" в лондонском Музее Виктории и Альберта. Были и персональные показы - в Исторической библиотеке города Парижа в рамках парижского Месяца фотографии-2002, где наследием Пенсона удивлял мир Московский дом фотографии, в Швеции, Италии, США и, разумеется, в Узбекистане... Вплоть до того, что в нынешнем году на основе фотографий М.Пенсона построила свою выставку "Фиксируя мир" в петербургском Музее Анны Ахматовой американка Жаклин Госс. Если к этому добавить серию совсем недавних ретроспектив Пенсона в Ташкенте, Екатеринбурге и Казани, нетрудно обнаружить модную тенденцию - или же плод усилий наследников, по-прежнему не сидящих сложа руки, сумевших достучаться до музейных кураторов и хранителей.
 |
| "На работу" |
Однако в Москве персональных выставок мастера из Ташкента до сих пор не случалось. Лишь теперь восполнен этот пробел - причем с лихвой, ибо невозможность выставить в небольшом пространстве "всего Пенсона" компенсирована изданием солидного, на академический манер альбома. Ретроспектива построена на материале, который сохранила Дина Пенсон-Ходжаева. Помимо трехсот без малого снимков, сгруппированных по темам, - полная библиография вплоть до довоенных публикаций в газете "Правда", журналах "Советское фото" и "СССР на стройке" (один из номеров последнего был практически авторским). Проблемы, связанные с развитием фотоискусства в СССР вообще и на примере одной творческой судьбы в частности, особенности стилистики Пенсона, параллели с другими фотохудожниками, включая заокеанских, анализирует Александр Боровский, ведающий в Русском музее "новейшими течениями". Конечно, даже тщательно подготовленная выставка в частной галерее не может произвести того же эффекта, как хорошо "раскрученная" музейная ретроспектива, иначе этот проект мог бы стать гвоздем сезона. Пусть и не все, на взгляд специалистов, гладко и безупречно в экспозиции у галериста, прежде не делавшего фотовыставок; зато он изо всех сил старался привнести дух Востока: манекены в нарядах, многими из нас виденных только в кино, полотнища набивного шелка расцветили черно-белую гамму фотокадров. Наряду с новыми отпечатками экспонируются старые, "доведенные" еще автором, и стеклянные негативы с хитроумной подсветкой. Магия имени, за которым прежде не для всех возникал визуальный ряд, прорастает сквозь магию Азии, в которой Макс Пенсон запечатлел практически все - природу и архитектуру, города и села, стариков и детей, труд и праздники, крестьян и рабочих. Антология Узбекистана - не столько советского, сколько вневременного, который недаром почитает этого трудоголика классиком своей фотографии, - неплохая прививка против вероятной потери того, что именуется исторической памятью.
