Вперед, к Ван Эйку!

Ретроспектива Дмитрия Жилинского в Третьяковке

Дмитрий МОРОЗОВ
Фото ИТАР-ТАСС

Д.Жилинский. "Строители моста". 1959 г.

Выставка Дмитрия Жилинского, анонсированная в планах Третьяковской галереи, вызывала интерес еще до вернисажа. Что-то делает теперь 80-летний живописец, который в советские времена, в пору давления официоза, стойко ему сопротивлялся? Более того, был одним из властителей интеллигентских дум, что для художника - редкость: все-таки Россия - страна логоцентричная, это вам не Франция, живопись никогда не была у нас главным из искусств. Посмотреть его работы, в свое время гремевшие и поражавшие, сегодня удается нечасто - автор показывает их по особым поводам. Да и собрать картины нелегко: они рассеяны по музеям всего бывшего СССР и частным коллекциям, нередко зарубежным. Ведь действительный член Российской академии художеств и член ее президиума, народный художник РСФСР и дважды лауреат - Государственной премии имени Репина (1977) и Госпремии России (1998) - принадлежит к числу тех, кого принято называть "живыми классиками".

И это вовсе не преувеличение, коль скоро имя Жилинского еще 30 лет назад произносили с придыханием. Причем не только потому, что так писать картины умеет далеко не всякий: перекинув мостик через пять столетий, он призвал в свои учителя Ван Эйка, Мантенью и Дюрера. А также Александра Иванова, немецких романтиков и древнерусских живописцев, которых считает наивысшими образцами для подражания. Духовность (субстанция эфемерная, но упрямая), подкрепленная ренессансной техникой темперной живописи, буквально сочится с картин Дмитрия Дмитриевича, у которого даже имя-отчество нечаянно совпали с другим величайшим классиком русского ХХ века, правда, музыкальным - Шостаковичем. А чтобы зритель, грешным делом (скажем, в силу нехватки эрудиции), не прошел мимо эталонной духовности персонажей его картин, автор иной раз впускает в них не связанные условностями земного притяжения фигурки бумажных ангелов. Примерно такие же вы могли бы увидеть в знаменитом "Красном доме" в Новогирееве, где живут представители известных арт-династий Фаворских и Шаховских, Ефимовых и Голицыных и где обитал сам Жилинский с 1930-х по 1970-е. Вырезанный из картона трубящий ангел - "гений семейного очага" - перелетает из картины в картину, намекая на нравственную силу, заключенную в героях Жилинского.

Конечно, трубящие посланцы Бога присутствуют не в каждом произведении, зато в портрете Святослава Рихтера их сразу три. Правда, увидеть этот "этапный" портрет можно лишь в альбоме - подготовленный сотрудниками музея специально к выставке, он содержит целый ряд произведений, в галерею не доставленных. Увы, мы не встретим в Инженерном корпусе ГТГ ни портрета скульптора Ефимова, который "проживает" в Элисте, ни панно "Студенты" (Саратовский музей имени Радищева), ни портретов художника Фаворского (Волгоградский музей ИЗО) или физика Петра Капицы с женой (Новосибирск), ни композиции "Зима на юге"... Понятно, что Третьяковке не хватило средств на транспортировку работ из регионов и тут даже не спасла финансовая поддержка бизнесмена-мецената Алишера Усманова, в очередной раз помогшего галерее. Но когда смотришь, например, на эскиз картины "Адам и Ева", невольно хочется увидеть и финальный вариант.

Тем не менее юбилейную экспозицию Жилинского устроители считают масштабной: здесь около 90 живописных и графических работ из фондов ГТГ и Русского музея, частных коллекций и собрания художника. Эволюцию мастера можно проследить от совсем ранних произведений, созданных в середине 1940-х, вплоть до сегодняшних. Разумеется, тут все-таки есть и те картины, которые потом назовут переломными, с которыми Жилинский ворвался в середине 60-х годов в советскую живопись, дружно приплывшую от лакировочного соцреализма в "суровый стиль". Странно, что до сих пор можно прочитать о Жилинском как о представителе все того же "сурового стиля": сам он убежден, что "только жил одновременно" с его адептами. Даже по вполне "советским" вещам вроде триптиха "На новых землях" видно, что его занимали художественные задачи другого рода, менее всего интересовали социальные процессы, а более - материи вневременные, связанные с "вечными ценностями". Отсюда и любовь к средневековой технике живописи - темперой на доске с левкасом, а не маслом по холсту, с тонкой прорисовкой деталей и локальными цветовыми пятнами, как у старых мастеров.

Ослепительный свет и ощущение столь же ослепительной гармонии с окружающим миром (наверное, это и есть вечно ускользающее счастье!) в картине 1964 года "У моря. Семья" - работе, которую считают одним из первых образцов манеры зрелого мастера, - не должны отвлекать от других характерных моментов. Уже здесь проявилась его тяга к автобиографичности, но трудно не заметить, что сам Жилинский подобен Нептуну с трезубцем, его супруга, обнимающая дочь, напоминает античную статую, а маленький сын похож на младенцев с алтарных образов. Да и знаменитый групповой портрет "Гимнасты СССР" (1964 - 1965), где все персонажи совершенно конкретны, скорее навевает ассоциации с каким-нибудь Беноццо Гоццоли и его "Шествием волхвов" из Палаццо Медичи-Рикарди во Флоренции, а вовсе не с заказным изображением советских чемпионов. Трудно удержаться еще от одной цитаты из автокомментариев художника, поясняющей, почему он предпочел привычной тональной живописи - линейную, напоминающую манеру графика, без теней и с четким силуэтом: он стремился показать "не данный момент, а сущность изображаемого, его цвет, существующий независимо от состояния и освещения".

Независимо от размера картин в них ощутимы монументальность и созерцательность, отказ от суеты и бытовой заземленности, классические ясность и сдержанность жестов. И это при том, что портрет "чистый", однофигурный и лишенный житейского фона, у художника встречается нечасто. Напротив, он помещает своих героев в среду вроде бы конкретную, окружает их "говорящими" предметами, цветами и второстепенными персонажами вроде чад и домочадцев, вписывает фигуры в ландшафт, а в итоге при точнейшем внешнем сходстве получается образ аллегорический. Не случайно у Жилинского так много лиц "творческой интеллигенции" (они перемежаются учеными, дипломатами, а в последние годы особами королевской крови): из реальных людей он составляет собирательный портрет той тончайшей прослойки, в которой склонен усматривать "соль земли русской". Квинтэссенцией такого подхода служит большое многофигурное полотно "Весна Художественного театра", написанное на заказ к 90-летию МХАТа. Перед ним закрадывается мысль, что Жилинский - это Репин наших дней, при таланте портретиста тяготеющий к историческим обобщениям. Правда, простодушному Репину и не снилась такая нагруженность символами! Впрочем, он не застал те времена, когда приходилось говорить эзоповым языком...

А ведь с кругом художников вековой давности маэстро и впрямь связан - даже родственными узами. Ну кто из начинающих советских художников мог бы приблизиться к великому Валентину Серову! А у Жилинского бабушка, вышедшая замуж за потомка мятежных польских шляхтичей, чьи отец и мать умерли в царской тюрьме, была сводной сестрой классика. Именно она первой заметила у внука необычный дар и отправила его рисунки в письме своей кузине Нине Симонович-Ефимовой. Дальше все почти как в сказке: юношу из станицы под Сочи, тогда сугубо провинциального города, сына репрессированного, успевшего поступить в технический вуз, пригласили в Москву супруги Ефимовы. Убедили в необходимости заниматься искусством профессионально ("Будешь жалеть всю жизнь, если не станешь художником" - такие слова вспоминает академик), посоветовали поступать к Владимиру Фаворскому на факультет стекла в Московский институт прикладного и декоративного искусства (МИПИДИ). Поселили в своем доме, ввели в свой круг, о каком можно было только мечтать. Так что в активе юбиляра - не только филигранная техника и виртуозный рисунок вкупе с отличной школой (из МИПИДИ в 1946 году он перевелся в Суриковский институт, где учился у Семена Чуйкова, Павла Корина, Николая Чернышева), но и годы тесного общения с цветом художественной интеллигенции. Вряд ли стоит удивляться после этого верности своим темам, нежеланию "прислуживаться", способности сохранить себя и быть "приличным" художником в годы, когда власти заигрывали с нужными "творцами". Хотя Жилинский был обласкан, получал медали и премии, с молодых лет участвовал в многочисленных выставках, в том числе за рубежом, официальное признание не сделало из него официозного художника. Недаром к нему питают искреннее уважение коллеги, критики и собиратели, причем не только в России, но и в Западной Европе.

Еще в 1966 году маэстро представлял Россию на Венецианской биеннале, с 1970-х годов показывал свои выставки - персональные или вместе с женой, блистательным скульптором Ниной Жилинской, - в Италии, Германии, Испании, Дании. Роттердам и Рим, Милан, Генуя и Болонья, Кельн и Хельсинки... Любопытно, что, по словам художника, это с выставки Жилинских в советском посольстве в Бонне 1980-го началось увлечение советским, а позже российским искусством у "шоколадного короля" Петера Людвига (его с женой двусторонний портрет тоже, увы, в Третьяковку не приехал). Правда, первую персоналку на родине Жилинскому разрешили только в 1977 году, и то в Сочи, чуть позже - в республиках СССР, а в Москве - в 1985-м. Состоялась она в Академии художеств СССР, членом-корреспондентом которой Жилинский стал еще в 1980 году.

Теперь ретроспектива маэстро - честь для национальной сокровищницы. Жаль, подход все тот же, торопливый и юбилейно-случайный. Разумеется, тут есть все основные хиты, включая композиции "Под старой яблоней" (1969), "Семья Чернышевых" (1970), "Воскресный день" (1974). Масса портретов Нины Жилинской - и в юности (холст 1953 года, где жена в ожидании ребенка, выглядит настоящим шедевром), и в последние годы, когда инсульт вывел ее из строя, но она упорно писала картины левой рукой. Автобиографичность стала стилевой чертой маэстро: изображения самого себя, матери, детей и друзей придают человеческую теплоту его холодновато-суховатой манере.

Только ленивый не написал о крупноформатной и яркой, хотя довольно слабой и ученической картине "Строители моста" ("Купающиеся солдаты") 1959 года, которую Третьяковка получила в дар к своему 150-летию от Союза художников РФ и целый год реставрировала, чтобы показать "другого" Жилинского. Впрочем, есть еще "другой" Жилинский: на почетном месте в центре экспозиции помещены парадные, в рост, портреты членов датской королевской семьи. Королеву Маргрете II и ее родных художник писал в Копенгагене в середине 1990-х, и обычно эти портреты никогда не покидают тронного зала дворца. Исключительным случаем стала выставка их автора, на открытие которой прибыл даже принц Йоким Датский. Еще одна параллель с великим Репиным...

О поисках поздним Жилинским некоего третьего пути говорят картины "евангельского цикла", скомпонованные с высоты птичьего полета. Запоминается самая из них ранняя, "С нами Бог" (1991). Маэстро соединяет библейские сюжеты с портретом матери, прибавляет фирменную лилию, как в арсенале Ренессанса, и собственную картину "1937 год". Правда, этот напоминающий распятие триптих - полвека вызревавший ответ тем, кто сломал жизнь семье Жилинских, - все-таки уступает по силе воздействия картине "Человек с убитой собакой" (1975 - 1976). Личная ли драма, или горестное осмысление истории стали импульсом к ее созданию, но с этой картиной, в отличие от сонма других полотен, автор не желает расстаться.

Однако все же были люди в наше время! Могучее, лихое племя... И грустно от сознания, что это племя, к счастью, вовсе не ушедшее из жизни, практически сходит с арт-сцены.

ПАЛИТРА

• Вперед, к Ван Эйку!
  Ретроспектива Дмитрия Жилинского в Третьяковке
• Настоящий советский художник
  Александр Самохвалов из тверского музея в столичной галерее "Ковчег"
• И фонарь горит...
  "Лантерны Толстого" от Тонино Гуэрры в Музее личных коллекций
• Битва с гигантом
  Конкурс проектов памятника Борису Ельцину "Монумент"