Утро началось

В Петербурге завершился XI фестиваль "Early music"

Гюляра САДЫХ-ЗАДЕ Фото Юрия РУМЯНЦЕВА Санкт-Петербург

А.Решетин, А.Листратов, М.Крестинская и А.Пенюгин на заключительном концерте фестиваля

Три белых нефритовых слоника стоят на панцире черепахи и держат на спинах плоский диск Земли. Изящная статуэтка, представляющая древнюю космогоническую модель мироздания, красовалась на буклете и афишах прошедшего 11-го фестиваля "Early music" неслучайно. В этом году фестиваль решительно раздвинул географические и временные рамки, обратившись лицом к Востоку. Теперь Early music - раннеевропейская музыка - стала в контексте фестиваля частным проявлением World music. А темой прошедшего фестиваля - девиз "Вокруг света с Early music".

Смыкание "старинщиков" с популярнейшим ныне направлением World music и Запада с Востоком оказалось неожиданно свежим и плодотворным культурным шагом. Фестиваль застолбил за собой репертуарную нишу, доселе никем в городе не занятую. Перспективы открылись самые радужные: мы ведь, в сущности, очень мало знакомы с традиционной музыкой Ирана, Индии, Японии, Китая, и вообще - Азии. В этом смысле концертное поле Питера представляет собою непаханую целину. Редкие фанаты индийских раг и японского гагаку довольствуются записями, в реальном же пространстве филармонической жизни World music никак не отрефлексировано.

Андрей Решетин, художественный руководитель "Early music", интуитивно почуяв созревший спрос, поспешил удовлетворить его. "Первыми ласточками" с Востока стали иранские музыканты, исполнившие мугамный цикл Хумайюн в пышном Николаевском зале Эрмитажа. Концерт назывался "Розы Ирана" и был приурочен к закрытию тематически родственной выставки "Во дворцах и шатрах. Исламский мир от Китая до Европы".

Ансамбль, составившийся из двух профессионалов и двух любителей, наполнил зал звучаниями тара, тростниковой флейты - ная, бряцанием сантура и гулким грохотом ударных - томбака и двух дэфов (род бубна). Фрагменты мугамного цикла прослаивались ритмической декламацией газелей Саади и Хафиза. Это было не вполне по правилам, но Фархад Саиди, просвещенный любитель и литератор, читал стихи превосходно: никто в зале не понимал по фарси ни слова, но сам ритм и строй стихов, гармонические рифмы газелей свидетельствовали о совершенстве формы и исключительной музыкальности поэтической речи.

"Мне весть была, что все пройдет и что невзгод не будет...", - пел Маджид Рахнама. Его звучный, прекрасно обработанный голос взвивался, облетая колонны, и улетал дальше, в соседний Георгиевский зал, где разместились уникальные экспонаты выставки. Затейливая узорчатая вязь мугамных напевов, виньетки мелодических украшений рифмовались с узорами резных дверей, каскады секвенций корреспондировали с ритмическими ковровыми орнаментами, обнаруживая онтологическое единство стиля и принципов формообразования.

С Ближнего Востока фокус фестиваля переместился на Дальний. "Меланхолия островов" - так назывался второй концерт, прошедший в зале Капеллы. Искусная исполнительница на кото Каёко Накагава представила программу из трех пьес разных веков. Самой трогательной и красивой показалось исполненная благородной простоты и меланхолии пьеса Есидзава Кэнгё "Песни куликов". За ним последовала виртуозная, свободная по форме фантазия "Мидаре" ("Хаос"), созданная слепым музыкантом начала XVII века Яцухаси Кэнгё - великим преобразователем игры на кото.

Странный контраст между рафинированным, отшлифованным веками каноном мугама и относительно незатейливыми японскими пьесами обнажил сущностную, глубинную разницу между островной и материковой культурами. Как правило, материковые культуры отличаются большей изощренностью и детализированностью: стоит вспомнить в этой связи, как отличны принципы китайской и японской кухни или кухни Англии и Франции.

Еще один представитель "островной" культуры - англичанин Эндрю Лоурэнс-Кинг - заполнил собою второе отделение концерта. Бурно и эффектно бряцал на итальянской барочной арфе, исполняя самые известные пьесы Доуленда и Пёрселла (между прочим, написанные для вёрджинала), и перемежал игру еще более эффектной и пафосной декламацией сонетов Шекспира и Джона Донна. Выступление сопровождалось популярной лекцией на английском языке: несокрушимая уверенность британца, что все в зале понимают английский язык, даже веселила, ибо невзначай выдавала неистребимое имперское мышление, присущее, наверное, всем его соотечественникам. Подобный музыкально-поэтический вечер, вероятно, был бы вполне уместен на сельском утреннике в английской глубинке, по случаю окончания школьного сезона. Но в зале Капеллы гиперболически заостренная актерская интонация, яростная жестикуляция и выкатывание глаз выглядели смешно. Когда дело дошло до хрестоматийного "To be or not to be", стало ясно, что Лоурэнс-Кинг старательно подражает классической английской театральной традиции и в этом смысле вполне аутентичен. Тут в памяти моментально всплыли колоритные, карикатурные персонажи актеров передвижных театров, с неподражаемым юмором описанные Диккенсом во множестве его романов - в "Жизни и приключениях Николаса Никльби", например.

Завершающий концерт фестиваля носил красивое название: "Песни любви и смерти". Арии из опер Генделя, Арайи и Маттезона с утонченным артистизмом спел британский тенор Эндрю Маккензи-Уикс. Ему аккомпанировал ансамбль "Солисты Екатерины Великой", возглавляемый Андреем Решетиным. Вокальные номера прослаивались инструментальными: "золотое барокко" цвело и переливалось осенними красками музыки Вивальди и Шевалье де Сен-Жоржа - по словам Решетина, "лучшего фехтовальщика Европы и лучшего скрипача при дворе Людовика XIV". Парадоксальное сочетание тембров балалайки и альта в "Русской песне с вариациями" показалось чудовищно неорганичным: на самом деле, неведомый Дубровский писал пьесу для баса и скрипки, было непонятно, ради чего предприняли столь странное переложение. Может, чтобы подчеркнуть "русскость" вариаций?

Зато жалобно-меланхолическая Соната ля минор Ариости, раскрывшая всю тщету и бренность бытия, пробрала до слез. Красивая, грустная музыка; и сыграна она была Марией Крестинской (виоль де амур) и Андреем Пенюгиным проникновенно и очень нежно.

Завершили концерт и фестиваль торжественные танцы "Барочного балета Анджолини" - того самого, что год назад участвовал в постановке "Бориса Годунова" Маттезона. Наряженные в костюмы "от Ларисы Погорецкой", артисты важно приседали в полупоклонах, воздевали руки и составлялись в изящные танцевальные фигуры. А потом выстроились попарно и медленным церемониальным шагом проследовали за кулисы, под звуки "Траурного марша" Люлли в ритме сарабанды: шаг вперед, два шага назад.

МУЗЫКА

• Утро началось
  В Петербурге завершился XI фестиваль "Early music"
• Под знаком Феллини
  Завершился "Московский форум"

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

• На сцене МХАТа имени М.Горького состоялся вечер памяти Георгия Алексидзе
• Давиду от Владимира
  Москва отметила 100-летие со дня рождения Д.Ойстраха