ЭРВИН ОЛАФ: Я не люблю реальность

Жанна ВАСИЛЬЕВА

Э.Олаф. "Кафе-мороженое". Из серии "Дождь". 2004 г.

Финалом фестиваля "Мода и стиль в фотографии"- 2009 стала выставка "Последние события" голландца Эрвина ОЛАФА в Манеже. "Московский дом фотографии" привез ее при поддержке Посольства Нидерландов, Фонда Мондриана и компании "Volkswagen".

Слава нашла Олафа в 1999-м, когда он снял рекламную компанию джинсов "Diesel", получившую "Серебряного Льва" на фестивале рекламы в Канне. Пару лет спустя он повторил успех - на этот раз с проектом для "Heineken". Впрочем, еще за десять лет до этого его проект "Шахматные фигуры" (1988) получил первый приз на конкурсе молодых европейских фотографов.

Олафа отличают перфекционизм и чувство юмора. В момент, когда ты первый раз видишь красоток с пирсингом, имплантантами на лбу, клыками на щеках, которые изящно отставляют пылесос, чтобы выпить чашечку кофе, кажется, что перед тобой триллер. Но "Последний крик" вовсе не про вампиров, а про горячие новости из будущего - с переднего края пластической хирургии. Или про то, что не только красота, но, главным образом, стремление к ней - это страшная сила.

Э.Олаф

У Олафа не найти ни трэша, ни трагедии. Хотя одна из последних его серий и называется "Горе" (2007), надо признать, что горе это точно дозировано и эффектно подано. Никаких тебе отвлекающих мотивов или даже намеков, помогающих представить, с чего это застыли соляными столбами со слезами на глазах импозантные красавицы с тщательно уложенными прическами. Больше всего они напоминают скульптуры, в которых внешняя неподвижность контрастирует со стремительностью остановленного движения. Правда, статуарность моделей Олафа сковывает не бег или бросок копья, а бурю эмоций. Только не подумайте, что страсти тут проступают в гримасах, воздетых руках или других барочных спецэффектах. Ни-ни... Мимика персонажей либо не видна, поскольку они стоят к нам спиной, либо предельно сдержанна. Но, собственно, откуда же тогда эмоциям взяться? Остается свет, интерьер, выверенная до миллиметра композиция кадра. Короче, пространство в фотографиях Олафа - род камертона, задающего восприятие. Основной тон - печаль, одиночество, сдержанность.

Но Олаф не был бы Олафом, если бы уныло тянул одну ноту, как погонщик отар где-нибудь в степях. В серии "Мода New York Times" он эффектно обыгрывает нераздельность модели и пространства. Героини в платьях от-кутюр, словно в фантастическом фильме, влипают в разноцветье стен, серый пластик лестницы, извиваясь в попытке вырваться... И выглядят чем-то средним между моделью и ожившим экзотическими цветком. Равно и фотографии Олафа похожи одновременно на скульптурные портреты и тщательно поставленные натюрморты. Благо натюрморт - отличный жанр, позволяющий препарировать натуру. Разумеется, в целях изучения.

- Признаться, серии "Дождь", "Надежда", "Горе", показанные на выставке, одинаково невеселы. Надежда у вас почти неотличима от печали?

- Я не согласен. Они близки, потому что делались для одной книги. Когда я показал издателю серию "Дождь", он ответил, что неплохо бы сделать еще один проект. Я сделал серию "Надежда", в которой использовал стилистику 1950-х. Но мне было сказано, что для книги этого все равно недостаточно. И следующие два года пришлось поработать над проектом "Горе". Я тогда был увлечен живописью и фотографией начала 1960-х. Это время трагедии в Далласе, когда был застрелен Джон Кеннеди. Так что это разные эпохи и разные настроения.

Но кроме путешествия во времени, меня интересовали, конечно, эмоции. В цикле "Надежда" мне хотелось поймать момент, когда эмоция еще не выплеснулась. Между двумя людьми в кадре уже начат диалог. Уже сказаны какие-то важные слова. Вроде: "Я не люблю тебя..." Но ответной эмоциональной реакции нет. И кто знает, может быть, собеседник не захочет услышать эти слова, не поверит, примет за шутку... Остается надежда, что это не разрыв, а только очередная ссора. А в проекте "Горе" эмоции уже выражены. Это слезы в глазах, согбенные плечи...

Наконец, в разных проектах я старался показать разные слои общества. В одном случае - респектабельные господа верхушки среднего класса, в другом - персонажи чуть попроще. А про "Дождь" и говорить нечего: там школьник в уличной кафешке, старушка в парикмахерской, толстяк в школе танцев...

- "Дождь" - символ настроения? Дождя-то в кадре особенно не видно.

- Ну, если вглядываться, то он виден за окном, чувствуется в освещении. В детстве дождь для меня означал испорченный день. Уроки кончились, можно было бы погулять, а приходилось сидеть и смотреть на мокрую стену дома напротив. Дождь - это темное небо и паршивое настроение.

Конечно, все эти серии о грустной стороне жизни. Отчасти вы правы: можно сказать, что все три проекта воспроизводят атмосферу печали, но в разной степени. Позитива там не сыскать.

- Эта серия об Америке?

- Вы будете смеяться, но первый раз в жизни я пытался сделать политический проект.

- В "Дожде"?!

- Я был в ярости, когда узнал об атаке самолетов на башни-близнецы 11 сентября 2001 года. Я хотел как-то выразить солидарность с американцами в этот трагический момент. На самом деле Америка чрезвычайно много значила для моего формирования, становления, понимания, что такое свобода. Для меня терракт 11 сентября был атакой на свободу. И я вспомнил полотна Нормана Рокуэлла. Жил такой художник в 1950-е годы и писал оптимистические картины о жизни людей в Штатах. Я подумал, что можно сделать проект в его духе. Со счастливыми людьми, очень позитивный. Даже придумал название - "Счастье". Потом я начал снимать. А начал со "Школы танцев". Нашел моделей - пожилого пианиста, двух крупных людей и одного тощего. Короче, чем больше я добивался оптимизма, тем хуже мне казался результат. Я совершенно отчаялся и в какой-то момент попросил актеров остановиться и не двигаться, пока не установлю правильный свет. Сделал пробный кадр. Он и стал началом "Дождя": люди просто плачут, ни о чем не думая, ничего не ожидая.

В общем, вместо бодрого позитива у меня получилось нечто сумрачное и грустное. Наверное, дело в том, что мир со времен 1950-х принципиально изменился. Ощущение радости и свободы, характерное для тех лет, ушло.

- Откуда такая любовь к 1950-м?

- Это эстетический выбор. 1950-е были красивой эпохой. Интересные прически, изящные платья. Эффектные интерьеры.

- Но вы родились в 1959-м...

- Я помню наряды мамы, сияние солнца...

- Если уж речь зашла об эстетическом выборе... Фотографы 1950 - 1960-х выводили своих моделей на улицу. Вы, несмотря на любовь к эпохе беби-бума, предпочитаете студийную съемку?

- Я не люблю реальность. Мне нравится создавать собственный мир. Мир воображаемый, иногда - фантастический. Как режиссер ставит фильм, так я ставлю фотографии. Продумываю декорации, ставлю свет. Мне также нравится пересоздавать и убирать все некрасивые вещи. Обычно всегда найдется что-то не слишком симпатичное на заднем плане. Кто-то слишком большой или слишком неприятный... А в студии я могу смоделировать именно то, что хочу показать.

- Например, странных женщин с имплантантами на лбу и подобием клыков на щеках... Это пародия на индустрию красоты? Или вы решили ответить французской художнице Орлан с ее операциями-хеппенингами?

- Нет, Орлан - забавная, но не имеет отношения к моде. Я снимал серию "Кутюр" для "Нью-Йорк таймс" в Париже. И был по-настоящему очарован этим сумасшедшим фэшн-миром. Поэтому и сделал фильм о пластической хирургии, о трансформациях тела. Кто знает, может, в недалеком будущем имплантанты на лбу войдут в моду. А что? Носили же в XVIII веке женщины корсеты и считали себя без них раздетыми.

- Я-то думала, что вы вдохновлялись фильмами про киборгов и вампиров. Персонажи проекта "Расставание", который был показан в Москве в 2005-м, очень походили на героев культового фильма Ридли Скотта "Бегущий по лезвию бритвы".

- Скорее такими фильмами вдохновлен проект "Шахматные фигуры" (1988). А "Расставание" отсылает к фетишистской культуре, которая распространена в Европе. Моде на кожу, латекс. Одежда из латекса подтягивает фигуру, делает ее более стройной. Когда трогаешь латекс, кажется, что прикасаешься к телу. Но это обманка. Наоборот, латекс становится "второй кожей", которая отделяет от людей. Я использовал одежду из латекса как символ дистанции между матерью и ребенком. Обычно в юности все переживают конфликт с отцом, но серия "Расставание" - о дистанции между матерью и ребенком.

Только не подумайте, что в этом есть что-то личное. У меня с мамой были замечательные отношения. Мне просто нравилось играть с этой темой.

- Темой отчуждения?

- Да. Дело не только в том, что вас неверно иногда понимают. Но, наверное, у всякого бывают моменты, когда ты чувствуешь себя очень одиноким, даже сидя в окружении друзей, родных. Странно, но вдруг откуда-то поднимается печаль. Думаю, это связано с темой смерти. Мы рождаемся одни и умираем в одиночку. А между этими двумя событиями - множество встреч, дружб, расставаний...

- В серии "Новые воины" вы снимали футболистов в декорациях картин Веласкеса, Эль Греко. В вас говорила любовь к Испании или к футболу?

- Скорее, к живописи золотого века. Мне как фотографу нравится исследовать все, связанное со светом. Если вы приглядитесь к картинам Рембрандта или Эль Греко, то обнаружите, что они работали с одним источником света. Собственно, у них не было выбора: только свечи и дневной свет. И мне было интересно вернуться к их опыту - освещению сцены одной лампой. Это очень непросто.

Для меня это был познавательный процесс. Фактически я вернулся к истокам фотографии. Потому что фотография и живопись образуют единую область. И изучая и делая новые интерпретации знаменитых полотен, я узнаю больше об искусстве фотографии.

А идея серии была простая - показать футболистов как супергероев. Типа суровых спартанцев или римских атлетов.

- Да, но супергерои на многих ваших фотографиях одновременно жертвы. Жертвы папарацци, как принцесса Диана в серии "Королевская кровь". Или жертвы возраста, как старушки в серии "Зрелость". Вас интересует слабость?

- Да, очень. Думаю, она в природе человека. Мне не нравится культ мачо. Мне симпатичны люди, которые не боятся показать свою слабость. Из этого не следует, что я люблю нытиков и плакс. Скажем так: меня интересуют сильные личности в момент слабости. В эти моменты лучше понимаешь себя и другого.

- Что-то мне не кажется, что жертвы моды - прототипы вашей одноименной серии - считают свое увлечение брэндами слабостью...

- На самом деле мы все немного жертвы моды. Одежда, прически, оправа очков - выбор в любом случае сообщает что-то об их обладателе.

Возможно, моя шутка над жертвами моды получилась слишком жестокой. Но это лишь шутка. На рекламных снимках 16-летние девочки выглядят так, будто мечтают соблазнить вас. Но мы им вовсе не нужны. Они просто делают свою работу - продают машины, бриллианты и прочее. Они выступают в роли упаковки, правда, очень эротической. Так что снимая обнаженных моделей с пакетами, украшенными логотипами модных домов, я просто хотел показать, что в рекламной коммуникации задействована эротика. То, что некоторые модели оказались сверхсексуальными, делу только помогает.

- Как вам удается не стать жертвой фэшн-индустрии?

- Свобода художника связана, конечно, с деньгами. Поэтому я не хочу зависеть только от одной какой-то работы. Я снимал рекламу - плюс в том, что при этом вы много узнаете и много зарабатываете. Я выполнял заказы журналов, которые могут позволить себе эксперимент. Мне также нравится снимать рекламные проекты для театра, танцевальных групп. У них обычно с деньгами туго. Но зато ты работаешь с фантастически интересными людьми, которые дают импульс мысли, вдохновению. Когда ты задействован сразу в нескольких сферах, это очень удобно. Обеспечивает независимость, публикации и приток идей. Плюс остается возможность делать свои проекты. Так что я довольно независим.

- Сегодня мало кто этим может похвастаться.

- Наверное. Но я не люблю зависеть от денег. Я говорю двум своим ассистентам почти каждый месяц, что если дела пойдут не очень, то закрою студию. Пойду преподавать, придумаю еще что-то. Но не буду брать кредит. Да, я люблю покупать вещи. Но все же дороже я ценю свою свободу художника.

ПАЛИТРА

• ЭРВИН ОЛАФ: Я не люблю реальность
• Большой деревянный взрыв
  Николай Полисский в Люксембурге
• Чтение в сердцах
  Дмитрий Шагин в Литературном музее