Победа над землей
Александр Лабас в ГТГ на Крымском Валу
Ирина КУЛИК
Фото Елены ТИТАРЕНКО
|
На выставке |
Выставка “На скорости ХХ века”, открывшаяся к 110-летию художника, которое отмечали в прошлом году (лучше поздно, чем никогда), – как ни странно, первая в Третьяковке персональная выставка Лабаса. Впавший в немилость по причине “формализма” в начале 1930-х годов, Александр Лабас, вновь открытый в оттепельные времена и с тех пор горячо любимый многими ценителями искусства, не попал ни в официальные соцреалисты, ни в мученики авангарда и, в общем-то, остался героем некоего почти приватного, но оттого не менее искреннего культа. Несмотря на все свое энтузиастическое видение советской власти, Александр Лабас – художник, на удивление далекий от социального пафоса. Кажется, что главным достижением коммунизма для него была бы победа над гравитацией. В мире Лабаса силы тяжести словно бы уже не действуют. И даже отсутствие перспективы, характерная плоскостность его композиций, в которых почти никогда нет горизонта, кажутся следствием отмены еще ветхозаветного отделения земли от небес. Не то чтобы небо становится ближе – земля уходит из-под ног, и все и вся воспаряют в воздух. Воздухоплаванию посвящена первая же часть экспозиции, незатейливо выстроенной по тематическому принципу. Любимым лабасовским летательным аппаратом был, несомненно, самый воздушный, а именно – дирижабль. Словно бы невесомые, почти призрачные цеппелины выглядят не столько чудом прогресса, сколько неким природным феноменом. Они не покоряют небеса, не стремятся все выше, и выше, и выше, не преодолевают и так отмененное земное притяжение, но просто пребывают в небе, подобно облакам. Впрочем, такими же воздушными, не нуждающимися ни в каких технологических усилиях и затратах энергии, у Лабаса выглядят и трамваи, поезда или корабли, зависшие в пространстве, где вода продолжает берег и продолжается небом без всяких видимых границ, – почти так же, как на полотнах современника Лабаса, сюрреалиста Ива Танги. И даже метро у Лабаса оказывается не спуском под землю, но вознесением вверх – эскалаторы у него выглядят какими-то настоящими лестницами в небо.
Как бы ни восхищали художника всевозможные средства перемещения, название выставки – “На скорости ХХ века” – кажется странно неуместным. Во-первых, движение на лабасовских полотнах не кажется таким уж стремительным – его путешественники и пассажиры вроде бы никуда не спешат и не столько стремятся попасть “из пункта А в пункт Б”, сколько живут в движении, словно некие новые кочевники – вполне в духе утопических проектов русских футуристов, придумывавших летающие города и жилые ячейки, которые можно перемещать вместе с их обитателями. Во-вторых, не так уж и очевидно, что речь идет о ХХ веке: работы Лабаса живописуют не столько строящееся настоящее, сколько будущее, которое уже воздвигнуто и стало привычным. В Третьяковке можно увидеть два откровенно футуристических полотна Лабаса – “Город будущего” (1935 г.), с радиовышками, антеннами и чем-то на удивление похожим на ветряки современных электростанций тянущийся к гигантским монгольфьерам, и “Полет на Луну” (того же года), где за краснозвездной советской ракетой, устремляющейся к Луне, оставляя на Земле высотку Дворца Советов, наблюдают вполне дружественные на вид летающие тарелки. Но и другие его полотна представляют, как кажется, не столько героическое настоящее, сколько грядущее, исполненное почти пасторальной беззаботности. Лабас – этакий футуристический мирискусник, его будущее столь же условно, сколь и, скажем, XVIII век Бенуа, а дирижабли оказываются такой же театральной декорацией, как и версальские боскеты. И даже включенные в экспозицию работы Лабаса, посвященные вполне конкретным событиям, отлынивать от запечатления которых не мог ни один советский художник его поколения, – Октябрьской революции и Великой Отечественной войны, не слишком помогают. Кажется, что все эти катаклизмы для художника – события не столько исторические, сколько природные, почти метеорологические. “Октябрь в Петрограде” – это время года, где пороховой дым и зарево сражений – те же тучи, что над городом встали, а лучи прожекторов, рассекающие небеса над военными городами, – жуткое небесное знамение.
В ГТГ Лабаса очень хотели вернуть в историческую реальность, на землю. Рядом с его полотнами про бескрайнюю свободу перемещений поставили по-своему трогательные макеты городского и воздушного транспорта тех лет; на картину “В метро” 1972 года спроецировали хронику тех лет с толпой на эскалаторах, совсем не похожих на “лестницу Иакова”. Экспозиционерам словно бы хотелось придать прозрачным, визионерским лабасовским произведениям немного материальности. В качестве свого рода “гвоздя” выставки предлагается реконструкция утраченной скульптуры “Электрическая Венера”, созданной Лабасом в 1930 году для павильона электрификации и механизации Сельскохозяйственной выставки в Минске. Четырехметровая роботоподобная фигура, утыканная горящими лампочками, в свое время была, видимо, очень впечатляющей. Но реконструкторы явно прокололись с материалами – например, с оргстеклом приземленно-современной, какой-то евроремонтной фактуры, убившей весь тот ретрофутуристический шарм, которым, наверное, обладало диковинное измышление витавшего в облаках и так и не смогшего вернуться с утопических небес на соцреалистическую землю Лабаса.