Апельсины на снегу
Премьеры балетов Начо Дуато в Петербурге
Екатерина БЕЛЯЕВА
Фото Стаса ЛЕВШИНА
Санкт-Петербург – Москва
|
| Сцена из спектакля “Nunc demittis” |
Назначенный еще летом на пост худрука балета Михайловского театра испанский хореограф Начо Дуато с первого января 2011 года приступил к своим новым обязанностям. Он начал с подготовки к презентации своего фирменного стиля в авторской программе, которая состояла из двух старых работ – “Без слов” и “Дуэнде” – и мировой премьеры балета “Nunc demittis” на музыку Арво Пярта. Речь шла об эксперименте, на который пошел театр, находящийся сегодня на перепутье между классикой и современностью. Дело в том, что до сих пор такие солидные российские труппы, как балет Большого, Мариинки, Михайловского, Музыкального театра имени Станиславского и Немировича Данченко, Пермского и Новосибирского театров, крайне редко готовили вечера, полностью составленные из спектаклей неклассического направления. Это были разовые попытки, а не политический ход, Михайловский же театр пошел ва-банк: грянул тремя балетами Дуато разом. Вопрос был в том, хватит ли испанскому хореографу пороха в пороховницах, чтобы вслед за Петипа и Баланчиным заколдовать на три акта многообразием форм своего искусства строгого балетоцентричного петербуржца.
В первом отделении шел спектакль “Без слов” – хореограф поставил его в 1998 году в АБТ на музыку сонаты “Арпеджоне” Шуберта. Дуато привлекло это необычное произведение своей нетипичностью для венского романтика, наличием в нем нарочитого баховского величия, которое диктует здесь “серьезная” виолончель (Вадим Мессерман). Танцовщики облачены в телесного цвета купальники, намеренно обезличивающие всех участников. Получается такая своеобразная “поэма без героя” о жизни и смерти, хотя два виртуоза выделялись своим премьерским мастерством – это Леонид Сарафанов, с января выступающий за Михайловский театр, и одна из главных местных прим Ирина Перрен. Занятая здесь же Екатерина Борченко – звезда предыдущих классических постановок театра, осуществленных Михаилом Мессерером, едва ли добавила что-то интересное к своей биографии эталонной лирической балерины. Структура этого стерильного, как кабинет для забора крови, спектакля незамысловата – в темном пространстве сцены с висящим справа черным занавесом-экраном для диапозитивов мальчики-девочки (пол артиста особой роли не играет) поочередно соединяются в пары-тройки, раскачивают друг друга в воздухе, немножко прыгают, немножко бегают, пока тот, на кого, по всей видимости, возложена роль протагониста, не сворачивается на авансцене калачиком и не засыпает-умирает. Лирический герой песенных циклов Шуберта, как мы знаем, чаще всего так и поступает в финале – уходит куда подальше из этого бренного мира.
Балет “Дуэнде” ставился гораздо раньше, в 1991 году, в Гааге для труппы NDT. И если первый спектакль можно со скрипом назвать в определенном смысле неоклассикой, то “Дуэнде” – это фирменный фольклор от Начо Дуато, полностью оторванный от традиционного балета. От него всегда веет жарким ветром Валенсии, откуда хореограф родом, пахнет апельсинами и миндалем, а также этот фольклор обладает удивительной цветностью – такой экзотичной, такой нерусской. Лесные существа сплетаются в причудливые фигуры, мелькают стеклышки калейдоскопа под немыслимо знойные трели флейты, альта и арфы от Дебюсси. Льющийся как ручеек танец под музыку наконец усыпляет разморенного зрителя. Возникает такое сладкое ощущение, что все в природе связано со всем, мозг перестает реагировать на происходящее, так как искать эти смыслы бесполезно. Ты отдыхаешь перед третьим актом, на который приходится, собственно, мировая премьера – посвящение русским танцовщикам, артистам Михайловского театра, так вдохновившим знаменитого испанца. Голая средиземноморская мода балета “Без слов” отбрасывается – балерины надевают теплые бордовые сарафаны, ибо действие “Nunc demittis” (“Ныне отпущаеши ” – первые слова Молитвы Симеона Богоприимца) разворачивается в сумрачной прохладе храма. Слово “действие” в привычном понимании обычно неприменимо к танцам Дуато, но долгая русская зима – снег, холод, метровые сосульки – вынудила хореографа обратиться к драме, спеть в лучших традициях Бориса Эйфмана, о существовании которого на свете Дуато едва ли знает. Но суровая зима в Петербурге действует на уровне коллективного бессознательного. И новоявленную жертву (то ли это мученица д’Арк, то ли сердобольная полька, идущая на плаху за спасение еврейских душ во времена Холокоста, историю которой москвичам недавно живописно рассказал Кшиштоф Варликовский в своей “(А)поллонии”, то ли гонимая из советской России Ольга Спесивцева – героиня балета Эйфмана “Красная Жизель”, или даже одна из жен самого мрачного русского царя, изничтожаемая за приписанное ей, но не совершенное, прелюбодеяние) уже заставляют вновь пройти тернистый путь Иисуса на Голгофу. На какие-то немыслимые шпагаты через голову при полной растяжке и другие не менее опасные гимнастические кульбиты обречена героиня-мученица Екатерины Борченко в руках бравых мальчиков, затянутых в элегантную черную сетку. Важная деталь спектакля – темно-красная гардина на заднике. Над ней под финальные ноты религиозного опуса Пярта вознесется к колосникам душа этой праведной девы. Вот такое странное подношение сделал России человек, родившийся в солнечном крае. От нежно-белого бессюжетного “Без слов” через лоснящееся радужное “Дуэнде” Дуато подвел нас к красно-черной драме “De mittis”, балету на русскую тему.
Трудно себе представить, что Дуато в роли худрука будет делать дальше, когда все его карты, по сути, раскрыты. Пути могут быть разные. Например, превращение классической труппы Михайловского в “босоногий” авторский театр, как у Бориса Эйфмана, – за это говорит стилистика вышеописанного премьерного балета. Или более мягкий вариант внедрения старых симпатичных, но недееспособных самостоятельно постановок мастера в классические программы, однако одноактовок в репертуаре театра пока раз и обчелся. В этом случае Дуато надо будет стать не столько хореографом, сколько директором, заказывающим для своего театра опусы у других хореографов. Однако интересует ли креативного человека подобная перспектива? Ясно, что он хочет работать и может, но еще не знает спроса на свой товар, не знает who cares.
