Россия в последней мировой войне

Размышления в год 55-летия Победы

Андрей ФУРСОВ
кандидат исторических наук
директор Института русской истории РГГУ
зав. отделом Азии и Африки ИНИОН РАН

В.Васнецов. "После побоища Игоря Святославича с половцами". 1880 г.

Май 2000 года - последнего года ХХ века и второго тысячелетия от Рождества Христова, пятидесятипятилетие Победы. Какой контраст с сорокалетием! Россию - победительницу Гитлера - вытолкали из Европы, как когда-то, после Крымской войны, из Европы вытолкали победительницу Наполеона. Нынешняя ситуация чем-то напоминает 1856 год - год русского позора в Крыму. С той лишь разницей, что после Парижского трактата положение России на ее южных и восточных рубежах было прочным.

1856 год - не последняя отметка в колодце Истории, по которой можно мерить нынешнее внешнеполитическое состояние России. Пространственно мы как бы оказались в середине XVII века, в самом начале правления Алексея Михайловича; только вот 350 лет назад Россия ширилась, прирастала и с запада, и с востока, а теперь сжимается, скукоживается, превратившись во "внутреннее государство" с проблематичным выходом к морям.

Таким - печальным и досадным одновременно - оказался долгосрочный итог участия России/СССР в последней мировой войне. За десять лет - между Мальтой и Косово (1989 - 1999) - мы проиграли войну за советское наследство.

"Холодная война" закончена, и союзникам Штатов повезло больше, чем союзникам Советов. Как и Штатам повезло больше, чем Советам. Последние (точнее их - наше - руководство), наделав ошибок, оступились и отступили, начали пятиться, покинув в 1991 году Историю практически по Кибирову:

Ленивы и нелюбопытны, бессмысленны и беспощадны,

в своей обувке незавидной пойдем, товарищ, на попятный...

Мы сами напрудили лужу со страха, сдуру и с устатку.

И в этой жиже, в этой стуже мы растворились без остатка.

Мы сами заблевали тамбур. И вот нас гонят, нас выводят.

Здесь все точно: нас вывели из Европы (из Германии) - мы же еще и уход себе продирижировали; в 1980-е мы действительно оказались ленивы и нелюбопытны и наделали - "со страха, сдуру и с устатку" - много глупостей, совокупность которых привела к крушению СССР.

Теперь объективно на кону оказывается наследство российское, и война за него, по сути, уже началась. Достаточно вспомнить текст выступления Клинтона (он же - "друг Билл") и целый ряд положений "Великой шахматной доски" Бжезинского о том, что происходит в Средней Азии, на Кавказе, вокруг Каспия.

В любом случае, наши отношения с Западом вступают в новую фазу, происходит очередная "перемена участи": в начале 1990-х годов мы из одной крайности (громыковское "нет") бросились в другую (козыревское "да", точнее - "yes, sir"). Теперь, когда наобнимались и нацеловались, пора заканчивать с крайностями и трезво взглянуть на положение России в мире. Однако нынешняя ситуация - результат нескольких веков развития России и мировой системы, частью которой она была, причем частью очень важной - об этом свидетельствует такой феномен, как мировые войны (две из которых для России оказались отечественными). 55-летие Победы - хороший повод поразмышять об этом.

За мировую корону

Мы, люди ХХ века, высокомерно считаем мировыми войнами те, что происходили только в нашем веке, поэтому мировых войн насчитываем только две - Первую (1914 - 1918) и Вторую (1939 - 1945). С эмоциональной точки зрения это понятно. В количественном измерении катаклизмы этих мировых войн действительно не имеют аналогов в прошлом. Однако если взглянуть на проблему с качественной, системно-исторической точки зрения, то обе эти войны оказываются лишь наиболее мощным примером феномена, впервые обозначившегося в XVII веке и возникшего вместе с капитализмом, капиталистической системой.

Капитализм - система мировая по определению, и, естественно, борьба за гегемонию в этой системе является мировой, а войны за эту гегемонию - мировыми, которые, как правило, длились тридцать лет (беспрерывно или с перерывом).

Первой среди таких войн называют Тридцатилетнюю (1618 - 1648), в которой сошлись Габсбурги с их континентальными владениями и антигабсбургская коалиция, решающую роль в которой объективно играли интересы Голландии - морской державы. Итог войны известен: Габсбургам не удалось создать мировую империю, а Голландия стала гегемоном формирующейся мировой системы.

Пик гегемонии Голландии пришелся на 1620 - 1672 годы, затем мощь Голландии идет на спад, и за "корону" нового гегемона начинают бороться сухопутная держава Франция и морская - Великобритания. Они выясняют отношения в два раунда: Семилетняя война (1756 - 1763) и революционные и Наполеоновские войны (1792 - 1815), то есть в целом получается еще одна тридцатилетняя, на этот раз - англо-французская - мировая война. То, что войны 1618 - 1648 и 1756 -1763 плюс 1792 - 1815 годы были мировыми, несомненно.

Хотя Тридцатилетняя война велась в Европе, оперативным экономическим пространством Голландии был мир (торговля в мировых масштабах), а за Испанией Габсбургов стояли их американские колонии. Что касается семилетне-революционно-наполеоновской войны, то она вообще велась на трех континентах и четырех частях света - от форта Тикандероги до Москвы и от Пондишери до Каира.

Пик британской гегемонии - 1815 - 1873 годы, и по его прошествии начался новый тур борьбы за гегемонию, на этот раз между континентальной Германией и морской державой США. В двух войнах (1914 - 1918 и 1939 - 1945 годы) США взяли верх и стали новым гегемоном капиталистической системы; при этом многие историки склонны считать 1914 - 1945 годы единым военным периодом, по сути, непрекращающейся или почти непрекращающейся мировой войной, в которой морская держава в очередной раз взяла верх над континентальной, причем, как подчеркивают западные специалисты, в таких победах не большую роль играл тот факт, что на стороне морской державы - претендента на гегемонию - выступал старый гегемон, старый "морской волк".

В этой схеме многое правильно, но что-то явно не учтено, что-то пропущено, забыто.

В чужом пиру похмелье?

Нехорошо то, что в схемах, о которых идет речь, "забыта" Россия - она из них просто выпала. А ведь Россия не только участвовала во всех мировых войнах ("боком" даже успела повоевать в Тридцатилетней - Смоленская война 1632 - 1634 годов), но в четырех из пяти сыграла решающую роль. Именно Россия нанесла поражение Фридриху II, русские войска взяли Берлин - "едут, едут по Берлину наши казаки", - да так, что город долго приходил в себя. Именно Россия силами "Барклая, зимы и русского Бога" сокрушила Наполеона. Именно Россия с одного удара - по принципу каратэ - вырубила в 1915 году Австро-Венгрию из войны (и из Истории) и в течение всей войны оттягивала на себя немцев, ослабляя их на Западном фронте и позволяя ситуации там стабилизироваться по принципу "на Западном фронте без перемен". Наконец, именно Россия сломала хребет Гитлеру, перетерев своей людской массой и своим пространством вермахт. О том, как могло прийтись союзникам в двух последних войнах без России, свидетельствуют немецкая наступательная операция в Пикардии в марте - апреле 1918 года, когда немецкий молот обрушился прежде всего на 5-ю Британскую и 3-ю Французскую армии, и немецкое наступление в декабре 1944 года в Арденнах силами трех потрепанных немецких армий (6-й и 5-й танковых армий СС и 7-й армии), показавшее американцам, что война - это прежде всего плоть и кровь, а не техника.

Иными словами, в англо-французских и американо-германских "тридцатилетних войнах" морская держава побеждала не потому, что на ее стороне выступал прежний морской гегемон, а прежде всего потому, что ее союзником каждый раз была одна и та же континентальная держава - Россия (СССР). Более того, решающий театр военных действий в мировых войнах начиная с наполеоновских находился на территории России. Судьба этих войн решалась на русском пространстве и русской кровью.

Парадоксально, но факт: войны за гегемонию в капиталистической мировой системе разыгрывались на территории и на крови страны, которая либо не претендовала на такую гегемонию, так как не была достаточно плотно включена в эту систему (Россия, XIX - начало ХХ века), либо вообще содержательно не была частью капиталистической системы, противостояла последней как система антикапиталистическая (СССР, середина ХХ века).

Что же заставляло Россию участвовать в этих войнах, каков был ее интерес в войнах за гегемонию в капиталистической мировой системе, что подчиняло ее трехсотлетней геополитической "миросистемной" логике? Согласно этой логике сухопутная Россия словно обречена была вместе с морской державой противостоять другой сухопутной державе, будь то Франция или Германия.

Итак, в чем был интерес России - по крайней мере в наполеоновских войнах и в Великой войне? Будучи континентальной державой, а потому завися от торговли с державой морской, Россия экономически должна была разворачиваться в морскую сторону. Будучи континентальной державой, не претендующей на гегемонию в капиталистической системе, Россия, как правило, не имела сверхострых потенциально военных противоречий с морскими державами на мировом уровне (локальные противоречия были, достаточно вспомнить русско-английское соперничество в Средней Азии во второй половине XIX века). Наконец, будучи континентальной державой, на региональном уровне Россия почти автоматически вступала в противоречия с другими континентальными державами, особенно если те были соседями (Германия) или оказывались соседями (почти соседями) в ходе экспансии (Франция). Отсюда - "категорический императив" выбора России позиции в мировых войнах, обеспечивавшего в мировом масштабе победу "государства-моряка" над "государством-пехотинцем".

Разумеется, говоря о победах в мировых войнах, не надо забывать и принижать значение мощного экономического потенциала "морских держав" - будущих гегемонов, Великобритании и особенно США. Так, уже в 1928 году США обладали энергетическим потенциалом 896 млн. лошадиных сил, тогда как Европа - 261 млн., а весь остальной мир - 193 млн.; к середине 1940-х годов доля США в мировом валовом продукте подошла близко к 50 процентам. Вот эти проценты Америка и бросила как "гирьку" на чашу весов. Но другой "гирькой" были советский народ и русское пространство, и, при всей важности экономической мощи, войны выигрываются людьми, кровью и смертями.

Военные кануны

По оценке экспертов (да из мемуаров Шпеера это отчасти видно), немецкая экономика конца 1930-х не похожа на экономику страны, нацеленной на тотальную (то есть в данном контексте - мировую) войну. Известный американский экономист Дж.Гэлбрэйт в своих воспоминаниях писал, что, вопреки распространенному мнению, именно Великобритания в 1940 - 1941 годах была "натянутой военной струной". В 1941 - 1944 годах при экономике с общим объемом производства примерно на 30 процентов меньшим, чем у Германии, англичане выпускали больше самолетов, почти столько же танков и гораздо больше других бронированных машин. В 1941 году английское военное производство превосходило таковое Германии по очень многим показателям, что же тогда говорить об американском военном производстве?

Все это - разительный контраст со степенью подготовленности Германии к войне 1914 - 1918 годов, накануне которой немецкая промышленность производила 250 тысяч снарядов в день, а английская - 10 тысяч снарядов в месяц. Неудивительно, что, например, в боях на линии Дунаец - Горлице в мае 1915 года немцы продемонстрировали фантастические результаты: за четыре часа они выпустили по 3-й Русской армии 700 тысяч снарядов (для сравнения: за всю франко-прусскую войну 1870 -1871 годов немецкая артиллерия выпустила 817 тысяч снарядов).

Германия (правда, с Австро-Венгрией, но это незначительная добавка) в 1914 году превосходила как Россию и Францию вместе взятые, так и Великобританию в отдельности по доле в мировом промышленном производстве, и по общему промышленному потенциалу, и по потреблению энергии; по производству стали она превосходила все три страны вместе взятые. По военным расходам и общим затратам на мобилизацию Германия превзошла США (19,9 млн. долл. против 17,1 млн. долл.) и лишь немного уступила Великобритании (23 млн. долл.) (для сравнения: Россия - 5,4 млн. долл., Франция - 9,3 млн., Австро-Венгрия - 4,7 млн.). Вот это подготовка!

В 1930-е годы ситуация изменилась. С 1929 по 1938 год доля Великобритании в мировом промышленном производстве снизилась с 9,4 до 9,2 процента, Германии - увеличилась с 11,1 до 13,2 процента, СССР - увеличилась с 5 до 17,6 процента, США - снизилась с 43,3 до 28,7 процента. При этом в 1937 году США из национального дохода в 68 млн. долл. тратили на оборону 1,5 процента, Великобритания из 22 млн. долл. - 5,7, Германия из 17 млн. долл. - 23,5, СССР из 19 млн. долл. - 26,4 процента. Относительный военный потенциал держав в том же 1937 году оценивался так: США - 41,7 процента, Германия - 14,4, СССР - 14, Великобритания - 10,2, Франция - 4,2 процента.

Все это говорит о том, что за период с 1913 по 1939 год Германия существенно отстала от своего главного соперника в борьбе за мировую гегемонию в капиталистической системе и новая мировая война теоретически оказывалась крайним средством не допустить увеличения разрыва - по крайней мере к такому выводу приходят многие западные исследователи в объяснении конкретного механизма возникновения последней мировой войны. Однако, как показывают уже упоминавшиеся исследования, именно к мировой войне в 1930-е годы Германия не была готова.

Чтобы тягаться с англо-саксами за мировое господство, немцам нужен был тыл - так же, как Наполеону в начале XIX века. И так же, как в начале XIX века Наполеон, Гитлер в конце 1930-х годов не был уверен в прочности все того же тыла под названием "Россия". При этом положение Гитлера было хуже положения Наполеона: захват русскими нефтеносной Южной Буковины, по сути, обездвиживал немецкую армию.

Советский удар был вполне возможен, а воевать на два фронта Гитлер не был готов. Единственным решением этой дилеммы был блицкриг. Поэтому-то Гитлер вполне рационально и ставил на него. И сам же, кстати, эту рациональность нарушил, потеряв темп во время последовавшего за Смоленским сражением наступления на юг.

Планируя блицкриг, Гитлер понимал, что другого шанса в войне на два фронта, по сути, нет и что можно в любой момент получить удар в спину от Сталина.

Я не буду вдаваться здесь в споры о том, готовил ли Сталин войну против Германии и собирался ли первым нанести удар, - это отдельная тема и особый разговор. Ограничусь следующим. Сталин как политик должен был не только думать о войне с Германией и готовиться к ней, но думать именно об упреждающем, превентивном ударе, о том, чтобы нанести удар первым. Как политик Сталин не мог не понимать, что в случае победы над Англией следующей жертвой (в Евразии) усилившегося рейха будет СССР. В такой ситуации нельзя было не думать о первом ударе. Но дело здесь не только в тактике и стратегии. СССР и Германия рано или поздно (и уж тем более в случае победы Германии над Англией) должны были столкнуться в соответствии с логикой борьбы социальных систем - капиталистической и антикапиталистической (коммунистической). Столкновение произошло в 1941 году.

Особенная война

У последней мировой войны в целом, особенно у периода 1941 - 1945 годов, который для нас был Великой Отечественной, и благодаря этому периоду есть несколько особенностей, существенно и сущностно отличающих эту мировую войну от предыдущих. В последней мировой войне к противостоянию главных претендентов на роль гегемона внутри капиталистической системы добавились, во-первых, открытая борьба одного из капиталистических претендентов (Германии) с антикапиталистическим (СССР); во-вторых, скрытое противостояние этого антикапиталистического социума своим капиталистическим союзникам по антигитлеровской коалиции в ходе войны с Германией, и чем ближе к концу войны, тем более острым и менее скрытым становилось это противостояние. Таким образом, последняя мировая война по своему социальному содержанию на порядки сложнее предыдущих мировых войн, выходит за рамки выяснения вопроса о гегемонии в капиталистическом мире. Другое дело, что в ходе этой войны логика капиталистическо-капиталистического противостояния не стала главной по отношению к логике борьбы за гегемонию в капиталистической системе, не подмяла ее, скорее, наоборот. Однако как только война закончилась, именно эта логика вышла на первый план.

Повторю: социосистемное противостояние помимо государственно-гегемонического, антикапиталистическо-коммунистическо-капиталистическое помимо внутрикапиталистического - серьезнейшее качественное отличие последней мировой войны от предыдущих. Но было и еще одно отличие.

Мировая война (1939 - 1945) была первой по-настоящему глобальной. Дело не в том, что она физически охватила весь мир и в ней было больше государств-участников, чем в войне 1914 - 1918 годов, то есть дело не в количественном аспекте, а в качественном; мир, как любил говорить Эйнштейн, - вообще понятие качественное. Глобальный характер последней войны, которая является и мировой, и глобальной одновременно, обусловлен прежде всего тем, что два из участвовавших в ней социума не просто стремились к гегемонии в мировой системе, к очередному мировому переделу, но выступали с глобальными проектами целенаправленного системного переустройства мира (большевики, то есть интернационал-социалисты) или как минимум (у национал-социалистов) кардинального изменения вековых правил игры.

Первым в истории капиталистической системы практическим социосистемным глобальным проектом целенаправленного мирового переустройства - на основе отрицания капитализма ("отречемся от старого мира") - был русский. Русский большевистский проект. Цель - мировая революция и торжество коммунизма во всем мире. Капитализм был мировым явлением, но он стихийно и постепенно охватывал весь мир, у большевиков же речь шла о плановой (целерациональной, как мог сказать бы Макс Вебер) социосистемной перестройке мира в целом на антикапиталистической основе. При этом проект был универсалистским, он основывался на признании разума, всемирно-исторических законов и на вере в прогресс. В этом смысле, несмотря на противостояние капиталистическому миру с господствующей в его ядре идеологией либерализма, у коммунизма был универсальный лексикон для общения с западными демократиями. Марксизм, как и либерализм, - идеология универсалистская, направленная на создание универсалистского глобального порядка.

Нацистская Германия тоже выступила с проектом нового мирового порядка. Однако порядок этот не посягал на капитализм, не предполагал его разрушения. Он должен был изменить правила игры в капиталистической системе - с универсалистских на партикуляристские. Иерархия и месторасположение в капиталистической системе, согласно нацистскому проекту, должны были определяться расово-этническим критерием: да здравствуют циркуль и линейка!

"Коммунизм был попыткой построить антикапитализм ("посткапитализм") на универсалистской основе, иными словами, покинуть капитализм по универсалистским рельсам. Национал-социалисты играли не только по другим правилам, но и на другом поле. Они хотели уйти не из капитализма (он сохранялся), а из современного (modern) общества и создать капиталистический социум и рейх на партикуляристской, антиуниверсалистской основе. Отсюда - неприятие как христианства, так и либерализма и, естественно, либеральной (буржуазной) демократии" (А.И.Фурсов. Колокола Истории. М., 1996. С.289).

Аналогичное неприятие было характерно и для советского коммунизма - с существенным, однако, нюансом. Коммунизм отрицал христианство и либерализм как частные формы универсализма с позиций другой частной (для коммунистов, естественно, единственно верной) формой универсализма же. Таким образом, по линии "универсализм - партикуляризм" советский коммунизм парадоксальным образом оказался ближе к западным демократиям, чем к национал-социалистическому рейху.

Избрав партикуляристскую, антиуниверсалистскую идеологию в качестве идейного средства борьбы за мировую гегемонию вообще и гегемонию в капиталистической системе в частности, нацисты социокультурно противопоставили себя доминирующей либерально-марксистской геокультуре современности (1789 - 1991) в целом - геокультуре, коренящейся в Просвещении, бросили ей вызов. И не только ей, а всей цивилизации модерна. С этой точки зрения, в известном смысле правы те, кто квалифицировал нацистский проект как бунт темных сил прошлого против Просвещения и Великой французской революции (а еще точнее - Великой европейской революции 1789 - 1848 годов), как контрреволюцию в самом широком смысле этого слова. На знамени этой контрреволюции было начертано: Государство, Раса, Воля. Так, Воля была противопоставлена Разуму, Раса - Человечеству, Государство - Индивиду и его обществу, то есть гражданскому.

Если Наполеон, по меткому замечанию Ф.Фехера, стремился создать гражданское общество без демократии, то Гитлер хотел свести к минимуму само гражданское общество, сделав его границы пунктирными, а само общество - пористым. Поскольку все это еще и сопровождалось планом создания расово-этнической иерархии капиталистической системы, то ясно, что идейно-политически нацисты загнали себя в угол, противопоставив как остальной части капиталистического мира, так и СССР. Разумеется, во внешней политике ценности и принципы - штука эластичная, особенно по сравнению с интересами: решающую роль играют геополитические и военно-стратегические резоны, что и было доказано лишний раз советско-германским сближением 1939 - 1941 годов и осторожным наведением мостов нашими западными союзниками с Германией с 1944 года - когда ее поражение стало очевидным. И все же определенную роль в раскладе сил в войне идейное содержание партикуляристского глобального проекта нацистов сыграло. Проект большевиков, советский антикапиталистический проект, был предложен извне капиталистической системы и, по крайней мере, пока вопрос о гегемонии в самой капиталистической системе не был решен, казался менее значимым, представлял меньшую угрозу в практическом смысле, с практической точки зрения. Как только после войны у капиталистического мира появился гегемон, выражающий долгосрочные целостные интересы этого мира, то борьба с "антимиром" и его проектом вышла на первый план. В результате в 1945 году заканчивается последняя мировая (миро-глобальная) война и начинается первая глобальная - "холодная".

Если идейные составляющие нацистского проекта и либеральной идеологии разводили Германию и ее западных противников, то культурно-исторические, напротив, соединяли и противопоставляли России. Именно этим объясняется тот факт, что в последней мировой войне немцы по-разному воевали с англичанами, американцами, французами, с одной стороны, и русскими - с другой. Известный немецкий философ и политолог Карл Шмитт писал, что во Второй мировой войне Германия вела две войны: обычную - на Западном фронте и совсем другую, тотальную, - на Восточном. Первая война имела обычные военные цели; целью второй было физическое истребление представителей другой этнической группы, уничтожение противника как Враждебного Иного.

...И дело здесь, конечно, не в противостоянии двух социальных систем - или хотя бы не в первую очередь в их противостоянии, как это представляли и объясняли в середине ХХ века. Ведь песня "Вставай, страна огромная" была написана не в 1941 году и не по заданию Агитпропа ЦК, а в 1914 году по велению честного и простого русского сердца. В 1941 году оставалось лишь заменить "с тевтонской силой темною, с проклятою ордой" на - "с фашистской силой...". Призыв "убить немца" впервые вышел не из-под пера советского писателя Константина Симонова, а из-под пера графа Алексея Николаевича Толстого (когда он еще был писателем русским и не знал, что станет советским). Кстати, на страницах журнала со столь милым советскому уху названием - "Огонек" (Ю.С.Пивоваров, А.И.Фурсов "Проблема НАТО" сквозь призму противостояния "Россия - Запад": конец пятисотлетнего спора? // Русский исторический журнал. М., 1998, т.1, №1. С.162 - 163).

И все же последняя война с немцами выходит за рамки всех прежних войн России с Западом: никогда еще до этого ни одно западное государство не ставило задачу физического истребления значительной части русского населения и превращения остальной части в рабов. Никогда еще культурно-историческое, цивилизационное противостояние не принимало столь брутальной "физико-демографической", "жизненно-пространственной формы".

Все это еще более усложняет социальное содержание последней мировой войны, добавляя к внутрикапиталистическому и социосистемному аспектам цивилизационный и этнокультурный. А поскольку главным и решающим фронтом в войне был Восточный, а театром действий - русский, то по крайней мере для СССР (России) культурно-исторический и этнический компоненты последней мировой войны практически выходят на первый план: нас хотели уничтожить, причем не столько как коммунистов, сколько как враждебный-не-Запад, как русских. Борьба народа за выживание, помноженная на мощь социальной системы, и потенциал этой системы, помноженный на ярость народа, которому ЧУЖИЕ подписали историко-антропологический приговор, - вот что обеспечило Победу. Или, точнее, было решающим фактором Победы.

Победа: кто победил?

Действительно, в чем же причины победы СССР и каковы основные результаты для него последней мировой войны? Что и как выиграли в этой войне США? Что и как выиграл Запад, капитализм, а что и как - исторический коммунизм? Это два взаимосвязанных больших вопроса, по которым уже написаны горы книг и статей и много еще будет написано. Ограничусь несколькими краткими замечаниями, насколько позволяют рамки газетной статьи.

"В результате последней мировой войны в краткосрочной перспективе на Западе непосредственно выиграла прежде всего не столько система - капитализм, сколько конкретное государство - США, ставшее гегемоном капиталистической системы (мир-экономики). В средне- и долгосрочной перспективе от этой гегемонии (а следовательно, в результате войны) выиграл капитализм как система в целом, добившаяся колоссальных результатов и фантастического благосостояния.

На Востоке ситуация оказалась более сложной. В краткосрочной перспективе победили СССР и коммунизм. В среднесрочной - коммунизм победил в региональном масштабе, точнее "зональном". В мировом же масштабе военная победа СССР и военно-политическая региональная ("зонально-лагерная") победа коммунизма стали неудачей последнего - в том смысле, что мировой коммунизации в результате войны не произошло. Доктрина мирного сосуществования, впервые выдвинутая Маленковым в 1953 году и подхваченная Хрущевым в 1956 году, означала неспособность коммунизма нанести капитализму военное поражение, то есть крушение военного глобального проекта коммунизма. А во "внешней политике СССР", в "холодной войне" эта неудача, этот провал, напротив, обернулись 30-летием побед (до Хельсинки-75)" (А.И.Фурсов. Колокола Истории. М., 1996. С.387-388).

Что касается причин нашей Победы, то до 1953 года победу в войне приписывали сталинскому гению и гению руководимой им партии. После смерти Сталина центр тяжести стал смещаться в сторону партии, к которой холуи очередного вождя пытались примазать своего патрона. В результате мы получали то "хрущевскую", то "брежневскую" истории войны.

В перестроечное время заговорили о том, что победили не партия и система, а народ, причем победил не благодаря Сталину, а вопреки ему, поскольку защищал не Сталина и его систему, а Родину.

Такой вывод на самом деле является всего лишь оборотной стороной, изнанкой официального советского подхода и до боли напоминает традиционные пропагандистские оценки большевиков: поражение потерпел не народ, а царизм (о русско-японской войне 1904 - 1905 гг.). Врете, ребята, поражение потерпели самодержавная система и народ как ее элемент. А вот в русско-японской войне 1945 года (почти блицкриге) победил советский народ как элемент советской (сталинской) системы.

Плохо даже не только то, что подход, разделяющий социальную систему и народ, фальшив, он ничего не прибавляет к нашему пониманию причин Победы, искажает их по-новому, в соответствии с новой политической конъюнктурой. Плохо то, что он ненаучен, строится на основе элементарного нарушения логики. Как дифференцировать народ и (сталинскую) систему? Какими средствами? Народ, что, жил в другой системе? Народ был частью этой системы и, защищая ее, защищал себя. Она была организационным средством - и очень мощным, как оказалось, - его самозащиты.

Нисколько не умаляя героизма русского воина и самоотверженности тех, кто работал на Победу в тылу (как нашем, так и вражеском), приходится констатировать: созданная в СССР в 1930-е годы система (сталинская) оказалась намного мощнее нацистской по своим мобилизационным возможностям как в прямом, так и в переносном смысле.

Под мобилизацией в переносном смысле я имею в виду то, что режим, система смогли - и довольно легко, просто и, я бы даже сказал, органично - поставить на службу себе патриотизм, русские и имперские традиции и даже православие. Это говорит о гибкости режима, о способности работать на победу в широком диапазоне социальных и культурных возможностей.

Если говорить о мобилизации в прямом смысле слова, то это мобилизация усилий всего народа на фронте и в тылу. Да, режим был сверхжесток (а чего еще ждать от народного режима по отношению к народу?), и мы всегда будем помнить и бездарные поражения первых месяцев войны, и огромные потери (абсолютные и относительные), и приказ Ставки № 270 от 16.08.41 г., и СМЕРШ, стрелявший в спины, и то, что солдата не жалели (Эйзенхауэр в мемуарах не может сдержать удивления, когда маршал Жуков объясняет ему: когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, будто этого минного поля нет), и то, что в массовом порядке бросали людей на смерть (ведь победа нам была нужна одна на всех, "мы за ценой не постоим" - это не сталинская система пропела, а Окуджава, выражая принцип системы), и то, что ГУЛАГ во время войны работал не переставая, и многое другое.

И тем не менее народ, организованный системой, воевал за нее как за свою - жестокую, но свою.

Народ назвал маршала Жукова великим полководцем и героем войны. Народ в лице В.Астафьева назвал Жукова, если не ошибаюсь, "браконьером русского народа".

Обе точки зрения справедливы (я бы только уточнил: "великим полководцем системы, позволявшей не считать потери и не мерить ими победы и поражения"), и в этом смысле памятник Жукову в центре Москвы оправдан. Но если быть последовательными, то с системной точки зрения, как это ни покажется кощунственным (я уже предвижу возмущение), оправдан был бы и памятник Берии - организатору тыла, а после войны - атомной бомбы.

Короче, в схватке двух массовых обществ - советского и немецкого - при прочих равных условиях побеждало то, которое могло эффективнее мобилизовать ресурсы, массы и их энтузиазм - воинский и трудовой. Сталинский режим в этом плане оказался сильнее. В результате, например, Германия, которая даже в 1943 году располагала большими (в 2-3 раза) материальными возможностями для производства оружия и боевой техники, чем СССР, производила меньше военной продукции.

Для жителей гитлеровской Германии было невозможно низвести потребности, потребление и бытовой комфорт до того уровня, на который оказалась способной советская система. Я уже не говорю про питание, электричество и теплую воду; лишь в немногих отраслях промышленности Германии во время войны существовала ночная смена; практически не было мобилизаций женщин для работы на заводах. Еще только один пример, который я почерпнул у Дж.Гэлбрэйта: в сентябре 1944 года в Германии насчитывалось 1,3 млн. домашней прислуги, в мае 1939 года - 1,6 млн., то есть число прислуги за время войны сократилось всего лишь на 0,3 млн. (менее 20 процентов).

Я не рассматриваю вопрос, хорошо это или плохо. Речь о другом - о способности систем мобилизовать массовую поддержку "все для фронта, все для победы" и о социосистемных характеристиках населения как факторе победы.

Одним из показателей эффективности и жизнеспособности советской системы, созданной под руководством Сталина, является следующий факт. В 1941 году в первые месяцы войны был выбит почти весь офицерский (по крайней мере если говорить о младшем и среднем звене) корпус. После того как подобное произошло с русской армией в 1915 - 1916 годах, армия рухнула, а вслед за ней и вместе с ней - (царская) Россия, самодержавный строй. Иными словами, наступил социосистемный крах. Ничего подобного ни в 1941-м, ни в 1942 годах не произошло: места выбитых офицеров заняли новые, они-то и выиграли войну. Новый офицерский корпус стал возможен потому, что в 1930-е годы система подготовила значительный слой - массу - лиц с высшим и средним образованием. В социологии это называется "модальный тип личности"; дореволюционная Россия проблему создания "модального типа личности" не решила, проиграла войну и вылетела из Истории - vae victis.

Победа советского народа в социосистемном смысле была победой сталинской системы. Трагичность этого обстоятельства очень хорошо показана В.Гроссманом в "Жизни и судьбе". Другое дело, что, по иронии Истории, именно победители в войне, спасители (в краткосрочной перспективе) сталинского режима стали если не могильщиками, то той силой, которая этот режим (в среднесрочной перспективе) ослабила, если не подорвала, и стала массовой базой перехода к иной, чем сталинская, исторической форме коммунистического порядка. У поколения победителей в Отечественной войне на всю жизнь сохранилось чувство победительности и социальной правоты, в том числе и по отношению к режиму, а следовательно, и силы. Это чувство существенно отличало их от "шестидесятников" и околошестидесятников, но это уже другая тема. В любом случае война, помимо прочего, выковала специфический тип советского человека - антисталинского. Но не антисоветского и не антикоммунистического.

В этом смысле можно сказать, что во время войны начался процесс десталинизации, но протекал он внутри самой системы и поэтому парадоксальным образом способствовал ее победе.

НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ

• Россия в последней мировой войне
  Размышления в год 55-летия Победы