Полное бездраконие

Читаем Шварца мимо строк

Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Сцена из спектакля

Какая, право, афористичная фраза, которую всегда предпосылают новому прочтению пьесы Евгения Шварца "Дракон": "У каждого времени - свой дракон". В программке, изготовленной к премьере спектакля Владимира Мирзоева в Театриуме на Серпуховке, без нее тоже не обошлось. Да к тому же прибавили: "Сказочки кончились. Впереди - битва на выживание..."

Зря написали. Мимо кассы. Не той, конечно, куда зритель понесет свои денежки за возможность лицезреть Екатерину Гусеву и Ефима Шифрина. Мимо кассы смысловой, душевной, если хотите. Шварц "сказочек" не писал никогда. "Сказочку" как раз Мирзоев сделал - красивую, зрелищную, вокально-пластическую и абсолютно выхолощенную, формальную. Поступать так со Шварцем, - по-моему, верх цинизма. Для режиссерско-сценографических самовыражений есть масса других текстовых экземпляров. Мы все люди грамотные и театральную историю знаем - как настрадался Николай Акимов все с тем же "Драконом" в Ленинградском театре комедии, как не все гладко было с фильмом Марка Захарова (который так некстати показали через день после мирзоевской премьеры), созданным в сложные, но уже менее страшные времена. Не хочется впадать в пафосные банальности, но как не сказать о том, что не стоит самонадеянно отнимать у авторов смысла их творений, тем более смысла выстраданного. "Дракон" по определению не может существовать без политической подоплеки и нравственных бурь внутри каждого персонажа, без прямого обращения к мысли и совести каждого ныне сидящего в зале. Иначе ничего не надо. Обидно становится и страшно - и за режиссера, и за выпотрошенный театр, да и за себя, собственно, тоже.

Впрочем, на все это можно посмотреть и с другой стороны. Не упрекать Мирзоева в пристрастии к красивой пустоте, а наоборот, отметить его чутье на современные умонастроения российского обывателя, у которого и впрямь есть свой "дракончик" - абсолютный, всепоглощающий пофигизм. Этот "дракон" любим до умопомрачения, бережно взлелеян и вознесен на пьедестал. Только вот, видимо, идеалисту Шварцу такое и в голову не приходило. А коль так, то текст многострадальной пьесы наспех изрезан кривыми ножницами, дабы не осталось ничего, тревожащего слух и будоражащего душу. К тому же персонажи Шварца, за редкими исключениями, могли быть циничными злодеями, провокаторами, трусами и резонерами, но уж никак не полными идиотами, порой находящимися в абсолютной прострации.

Режиссер поместил всех в опрокинутую металлическую полусферу с лесенками и крошечными окошками на самом верху (сценография и костюмы Аллы Коженковой). По лесенкам то и дело кто-то карабкается и отчаянно скатывается вниз. Аналог мрачного подземелья или адова котла, что ли, в который загнали сами себя упомянутые обыватели. Они - никакие, ни к месту, ни ко времени не привязанные. Замотанные в грязные тряпки, бредут чередой, словно сойдя с картин то ли Босха, то ли Брейгеля или начитавшись "Слепых" Метерлинка. Лиц не видно - толпа каких-то амеб, которые тем не менее совершают свои странные телодвижения под песни на стихи Иосифа Бродского. Да, Бродского, еще одного "непустого" человека, в этой заторможенной вакханалии явно не хватало.

Сколь трудно выделить среди этих гомункулусов персонажей "с человеческим лицом". Их, впрочем, вообще в спектакле поубавилось наполовину. Кажется, лица не нужны Мирзоеву по определению, потому что не выражают ничего - глаза пусты, взгляд отсутствующий. Лицо Эльзы (Екатерина Гусева) занавешено волосами, у Шарлеманя (Владимир Антипов) шляпа надвинута на глаза. Кто они, зачем здесь? Разве что материализация странной и формальной режиссерской мысли? Под стать им и Ланцелот (Егор Пазенко) со столь же отсутствующим видом. И даже когда из обкорнанных диалогов станет ясно, что к чему, жизни отнюдь не прибавится.

Жизни внутренней. Зато изощренная пластика готова взять все на себя (хореография Артура Ощенкова). И сколь же декоративно мышление режиссера! Живете в грязи, господа? Получайте же! Из многочисленных отверстий вдруг хлынут на сцену потоки настоящей грязи ("состав запатентован", - строго сообщает программка, дабы кто не свистнул ноу-хау). И Эльза - Гусева без брезгливости бросится под этот душ, попутно поглаживая грязными руками лысины всех, под эти руки подвернувшихся (а вот интересно, лысый актер - это талисман мирзоевских спектаклей?). Вдоволь изваляться будет позволено всем. Из-за этого потом надолго затянется антракт, ведь и актерам надо помыться, и грязь с пола тщательно смыть.

А режиссерские импровизации, включая и текстовые, все множатся. Некогда изгнанные шварцевским Драконом из города свободолюбивые цыгане незнамо зачем меняются на евреев. Хотя, если вспомнить времена Моисея, - тоже кочевой народ получается. А, может, это намек на изгнание Бродского? Впрочем, все уже давно ждут появления Дракона. Трехголовое чудище персонифицировано тремя актерами. И вот тут-то Мирзоев, видимо, хотел угадать типовые приметы нынешних "дракончиков". Первая голова (Сергей Лобанов) - распальцованное хамло из братков, вторая (Арман Хачатрян) - более утонченное существо с наркотически-кавказским имиджем, третья (Марина Есипенко) - дамочка, уже оставившая челночный бизнес, но еще не совсем убравшаяся с рынка. Этакие ребятки, то ли крышующие, то ли спонсирующие. Они тяпают по рюмочке водки, закусывают огурчиком и дружно запевают то "черный ворон", то "молодого Ланцелота несут с пробитой головой". И еще периодически фокусничают, изрыгая огонь.

Впрочем, пусть лобово, но придумано же. Но дальше-то ничего не происходит. Да и как всерьез убивать такое безвредное существо, которое, кажется, ничего плохого и не желает индифферентной Эльзе - Гусевой. Не знаю, как другие, но я лично никакого поединка так и не заметила. После того как Эльза, согласно сюжету, отбросила нож, пожалев Ланцелота, Дракон еще раз изрыгнул огонь и тихо куда-то исчез вместе с рыцарем.

Зато далее полет режиссерской фантазии снова обрел высоту. Бургомистр, сыгранный Ефимом Шифриным в лучших традициях "Аншлага", вдруг поименовал себя Президентом (а что, сегодня каждому "вольному городу" подобное положено по статусу). Народ еще вволю покувыркался и стал собираться на свадьбу Эльзы и Президента. И тут, наконец-то, на сцену спустился некий мостик, по которому (вот удача-то!) можно было сбежать из этого ада, ведь пластические попытки делались неоднократно. Но нет, Мирзоев использует мостик в качестве "языка", на котором устраивается модное дефиле - откуда ни возьмись, у оборванцев оказываются вычурные одеяния, которые они нам и демонстрируют. Но тут возвращается Ланцелот.

Впрочем, не забыть бы вот о чем. Уже после невнятной гибели Дракона в городке начинаются активные "растроения" персонажей. На троих делятся Эльза и Генрих (Лера Горин), к которым, кажется, готовы примкнуть и остальные. Вероятно, это визуальное воплощение шварцевской мысли, что в каждом из нас сидит дракон. К чему это? А вот к чему. В финале молодая пара решает, наконец, связать свои жизни. И под последний монолог Ланцелота - Пазенко о том, что стоит остаться в городе для поголовного истребления "внутренних" драконов, Эльза решительно начинает расстегивать будущему супругу рубашку. "Да погоди ты", - смущенно улыбается тот и снова твердит про любовь к ближнему. Да так и не закончив фразы, махнув рукой на город и его обитателей, парочка отправляется за кулисы делать нового человека. Только вот кто родится у них, коль у Эльзы уже появились явные драконьи симптомы, тот еще вопрос.

ТЕАТР

• Полное бездраконие
  Читаем Шварца мимо строк
• Не более, чем ноль
  "Не Hamlet" Андрея Могучего на "Новой драме"
• ЛЕОНИД РОБЕРМАН: "Продюсер - это не денежный мешок"

ЗАНАВЕС

• Московские и провинциальные театры открывают сезон