Превращение полена в человека и обратно

“Пиноккио” Жоэля Помра

Наталия КАМИНСКАЯ
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Сцена из спектакля

“Пиноккио” – это копродукция, в которой принимали участие французская “Компани Луи Бруйар”, Театр “Практика”, Французский культурный центр в Москве, Центр имени Вс.Мейерхольда, Международный фестиваль театра для детей “Большая перемена”, Французский институт в Санкт-Петербурге, при поддержке Министерства культуры России, “Culturesfrance” и мэрии Парижа. По словам Эдуарда Боякова, художественного руководителя “Практики”, “сегодня это самый дорогой и тяжелый по продюсерским меркам спектакль нашего театра”. Глядя на сцену Центра имени Вс.Мейерхольда, где играют это полуторачасовое представление, трудно догадаться, чем проект так тяжел и дорог. За исключением лазерной проекции моря, в пучину которого, а затем и в брюхо гигантского кита попадает деревянный мальчишка, действие организовано скупо и просто. Почти так же выглядела и “Красная Шапочка” того же Жоэля Помра, довольно сильный и не без мрачности спектакль, показанный прежде в Москве, на одном из фестивалей театра для детей “Большая перемена”. Впрочем, с искусством этого режиссера мы познакомились еще на Фестивале “NET”, где его спектакль “Торговцы” прозвучал весьма интересно. За плечами режиссера – огромный опыт так называемых социальных театральных проектов, он сочинял спектакли и для обитателей рабочих окраин, и для трудных подростков, из чего можно сделать вывод, что его постановки являют собой смесь театральной игры с беседой психолога или социального работника. Но “Торговцы” выросли в жесткую и мощную притчу, хотя в основе лежала острая социальная тема – нивелирование личности в современном мире бессмысленного труда и тотального потребления.

Со сказкой Карло Коллоди “Пиноккио”, казалось бы, можно было придумывать самые невероятные вещи. Однако именно в этом спектакле утилитарные воспитательные задачи торчат на виду, как длинный нос деревянного человечка. Несмотря на то, что спектакль играют русские артисты, разность наших с французами менталитетов и взглядов на реальность весьма очевидна. Начнем с того, что сказку “Пиноккио” у нас практически не знают не только дети, но и взрослые, а знают ее отечественную парафразу “Золотой ключик, или Приключения Буратино”, сочиненную Алексеем Толстым, и когда режиссер сообщает, что “…изменил оригинальный текст Коллоди”, проверить этот факт трудно. Хотя, наверное, и современные обороты речи, и, к примеру, грузовик, увозящий нерадивых детей в волшебную страну, и театр, куда попадает любопытный Пиноккио, куда более напоминающий ночной клуб, и еще многое другое придумано режиссером-драматургом заново.

“Цепляет”, конечно, такое признание Помра в программке: “В эпоху Шекспира и Мольера писатели брали классические версии за основу… Сейчас подобной работой никто не занимается”. Но у нас, особенно в театре предыдущей, не свободной от цензуры эпохи редкий серьезный драматург не занимался именно этим – хотя бы ради того, чтобы через классическое “далеко”, опосредованно, высказать правду о сегодняшнем дне. К слову, драматургия Евгения Шварца и Григория Горина вся на этом построена. И Радзинский переиначивал классические сюжеты, и Володин…

Нынче оригиналы переписываются с иной целью – дабы упростить старый витиеватый язык, сделать его жестче и доступнее. И не место в этих заметках спорить о том, правомерно такое занятие или нет. Все ведь зависит от масштаба художественной идеи. Просто в случае с “Пиноккио” не сам факт вторжения режиссера в оригинал огорчает, а то, что в результате из сказки исчезло волшебство, зато осталось голое назидание, улетучилась тайна и на ее место заступила прямолинейная схема. Особенно неловко слышать клятвы в устах рассказчика: он в начале и в конце представления настойчиво уверяет зрителей, что артисты никогда не лгут, всю жизнь говорят только правду, ничего кроме правды. К чему это, когда красиво и изобретательно созданная морская бездна – не что иное, как театральное “вранье”? И осел, в которого превратился Пиноккио и который так классно страдает в полутьме от издевательств дрессировщика и так его по-настоящему жалко, – тоже “вранье”. И воздушная фея с неестественно длинной, как в снах кэрролловской Алисы, юбкой – тоже неправда. Однако именно эти “враки” и необходимы театру и воздействуют на зрителя куда сильнее прямых назидательных обращений.

На самом деле актерская команда работает в “Пиноккио” хорошо: Алиса Гребенщикова, играющая главного героя, Олег Комаров – тихий безропотный Папа, Светлана Камынина, Дмитрий Готсдинер. Пиноккио – Гребенщикова сперва беззастенчиво хамит отцу, а потом, едва столкнувшись с реальными невзгодами жизни, превращается в беспомощного ребенка. Жаль, нет в его характере развития, нет противоречий, заложенных в оригинале, актриса вполне могла бы с ними справиться. Но у спектакля, похоже, была иная задача – рассказать историю оччень-оччень поучительную. Ну и красивую, конечно. Жоэль Помра владеет особой театральной магией – персонажи у него выныривают из тьмы и в ней скрываются, это красиво и страшновато, что сказке необходимо. И все же кажется, что наши детишки, если не “Пиноккио”, то “Буратино” знают слишком хорошо. Папа Карло достоин любви, а в страну дураков по совету всяких проходимцев соваться не стоит, и подобных выводов из оригинала сказки по-прежнему следует многое множество. Вот и подумаешь, к чему детям лимитированный текст и прямое, “честное” поучение? А уж их родителям – и подавно.

ТЕАТР

• Превращение полена в человека и обратно
  “Пиноккио” Жоэля Помра
• ЖОЭЛЬ ПОМРА: Я – писатель, который ставит свои пьесы
  
• “Дело” об “Урожае”
  Премьеры Нового драматического театра
• И все-таки оно вертится!
  “Колесо” режиссера Семена Спивака доехало до Москвы

ЮБИЛЕЙ

• Иосиф Великолепный