Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 44-45 (7555) 16 - 22 ноября 2006г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ПровинцияПесни города NВалерий Золотухин сыграл в Калуге Городничего ТЕАТРНаталия КАМИНСКАЯ
Надо бы без поспешного упоминания актерского бренда начинать эти заметки. Валерий Золотухин действительно исполняет роль Сквозник-Дмухановского в спектакле Калужского театра драмы "Ревизор", но и без этого несомненно примечательного факта постановка главного режиссера Александра Плетнева взыскует к ряду размышлений. Это n-тысячное прочтение гоголевской комедии в современном российском театре имеет и отчетливую концепцию, и свою интонацию. Более того, спектакль Плетнева несет на себе признаки активной режиссерской воли, вследствие чего играющий в очередь с Золотухиным местный артист Сергей Лунин никаких кардинальных смысловых смещений в общем строе постановки изменить не сможет. Автор этих строк не видела Лунина в роли Городничего. Но, зная его недюжинные возможности, не сомневается в хорошем качестве результата. Однако убеждение рецензента таково: творческая радость Александра Плетнева от работы с легендарным артистом Таганки Золотухиным вовсе не была для него (режиссера) единственной дебютной идеей при постановке "Ревизора". И не московская звезда явилась в ней центром мироздания, и даже не перспектива аншлагов (хотя чем плоха перспектива?), а поиски собственной логики прочтения хрестоматийной пьесы. Оттого, смею надеяться, и самому Золотухину такая работа оказалась и интересна, и полезна. Комедия поставлена с такой очевидной дозой лирического начала, что иной раз казалось - не "Женитьба" ли это вместо "Ревизора"? Откуда-то вышли на свет мотивы несостоявшегося счастья, милые кантилены захолустного патриархального уклада, мечты о писательстве и вообще о лучшей доле. Как затянули хором украинские страдания "Дывлюсь я на небо/ тай думку гадаю...", так и прошла через весь спектакль подспудная лейттема сострадания маленьким человекам (ну, ясно, не соколы, не летают, а так хотелось бы). Важный момент: ни один из чиновников или купцов не выглядит карикатурой, хотя одеты все в костюмы соответствующей эпохи (художник по костюмам О.Богданович). Но не жмут, не подают текст репризами, а разговаривают как современные люди, отчего возникает этот внутренний контакт с залом, именуемый словом "сочувствие". Художник Борис Ентин сочиняет пространство в традиции, стремительно утрачиваемой не только провинциальной, но и столичной сценой. Его деревянная конструкция двухэтажного дома со старыми балясинами балконов и мощными проемами дверей - это не просто место действия, а целый мирок, добротный и патриархальный, отгороженный от большого мира простым деревянным штанкетом. Как только опустится с "небес" этот театральный шлагбаум, как сгрудятся за ним люди и посмотрят с надеждой вдаль, так защемит что-то в душе: не видать им ни дали, ни иной жизни. Следовательно, надо жить как есть и принимать неприятности в порядке их поступления. Первая сцена, где Городничий собирает чиновников для "пренеприятного известия", так и сыграна - без испуга, без злобы и начальственных окриков, но с пониманием общей для всех, одним здесь миром мазанных, опасности извне. Едва слышная мелодия "Старосветских помещиков" растворяется в действии, и в этом, к слову сказать, есть определенный жанровый ущерб. Порой в спектакле размывается до акварели то, что в пьесе писано сочными масляными красками, и вместо желчной усмешки Гоголя времен написания "Ревизора" возникает снисходительно-добродушная мина Николая Васильевича миргородского периода. Однако есть эпизод совершенно грандиозный по силе обобщения. Кому бы, вы думали, он принадлежит? Бедняге Петру Добчинскому! Вот наш задрипанный помещик несет дамам записку, которую Городничий нацарапал на обрывке ресторанного счета. О, это судьбоносный момент в жизни города N и в бытии самого Петра Ивановича! Как романтический юноша, скользящий по ночным закоулкам Санкт-Петербурга, наш Петр Иванович Добчинский поднимает воротник пальтишка, прячет в него байроническое лицо, таинственно приближается к балкону, где изнывают две дамы, и торжественно подает заветный листок. Это его звездный час - и миг совершения важной гражданской миссии, и единственный в жизни повод вызвать к себе интерес у женщин. Плетневский спектакль сочинялся не в пресыщенной столице, а в тихой Калуге, где все модные магазины можно обежать за полчаса и даже самого губернатора сажают на премьере в партер рядом с простыми смертными. В.Золотухин отыграл присутствие губернатора с поистине таганковским шиком - все апарты Гоголя относительно начальства адресовал этому начальству прямо в глаза. То-то веселилась почтенная публика! Но особый подъем зала вызвала реплика по поводу строительства моста. Как позже выяснилось, - прямо в местное яблочко. А в целом игра Золотухина отличалась замечательной деликатностью, искренним ансамблевым чувством и своей человеческой кантиленой. Вместе с судьей - Е.Суминым, Хлоповым - С.Корнюшиным, Земляникой - М.Пархоменко, почтмейстером - Л.Клецом, с Добчинским - М.Кузнецовым и Бобчинским - И.Кумицким, а также с женой - Е.Соколовой и дочкой - Е.Лапиной золотухинский Городничий отчаянно вглядывался в мир за шлагбаумом и алкал новой жизни. В мечтах об иной доле пребывал и Хлестаков - Д.Денисов, непривычно статный, красивый и лирически настроенный. В сцене объяснения с Марьей Антоновной сквозит такое непритворное увлечение и такое отчаянное желание счастья, что гоголевский текст даже начинает слегка сопротивляться. Хлестаков - самый спорный и противоречивый образ плетневского спектакля, ибо Денисов вовсе не играет ни "сосульку", ни "тряпку", ни "ни то, ни се, черт знает что". Несколько хлестаковских реплик по поводу занятий литературой неожиданно вырастают в целую темку: ба, да этот молодой человек, кажется, и вправду мечтает стать литератором. Оттого, видать, и врет в знаменитой сцене не столько спьяну, сколько по вдохновению, и письмо Тряпичкину у него так ловко скроено. По окончании калужского спектакля долго всплывали в памяти его отдельные сцены. С одними хотелось спорить, другие - запомнить и пересказать тем, кому это интересно. Ни одна из запомнившихся сцен, между тем, не была придумана формально, из желания сделать что-либо эдакое, преподнести какой-нибудь пассаж. И в который раз приходит на ум банальность: ничего нет в театре более живого и ценного, чем вычитывание из великого текста содержащихся в нем бесконечных смыслов. Надо только хотеть их вычитывать. А на наш век, да и на все последующие, будьте уверены, этой работы хватит. Также в рубрике:
|