Игра в спички,

или Как Захаровы обустраивают родину

Алексей ЧЕРНИЧЕНКО
Пензенская область

Если завтра позвонит районное начальство и скажет Захарову: "Интересуются тут, Анатолий Петрович, твоими фермерскими успехами. Как это, мол, получается у тебя, когда реформа в целом на селе стоит... Прими гостей для обмена опытом", - Захаров не удивится, не выругается и денег на это мероприятие не попросит. Он только начнет сильнее окать. У него так всегда: если озабочен или недоволен, переходит на рокочущий чревовещательский басок, и не разобрать ни слова, одно ворчание из сплошных "о".

Так-то вот бормоча, примет телефонограмму, кого ждать. То ли просто "нужные люди" приедут халявной ушицы похлебать, то ли впрямь по делу. Если с головой гости, они не вспомнят, что у него, уроженца здешнего, пятидесяти семи лет, очень похожего на Санчо Пансу, - всего четыре класса образования. И для такой встречи довольно окающая могла бы получиться повестка: "Смена формы собственности и общественно-политической формации в одном отдельно взятом селе Лесной Вьяс Лунинского района Пензенской области. Без единой капли крови, аминь".

И отстроились уже Захаровы неплохо, всей семьей. У сына Саши дом через забор от Анатолия Петровича, дальше - дочкин дом. Саша двор обустроил и в углу такую баньку отгрохал - загляденье. На втором этаже в ней апартаменты с бильярдом, никого поселить не стыдно.

В эти апартаменты можно было бы запросто, скажем, Петра Аркадьича Столыпина - даром что премьер, а не обидно будет. Нынешнего премьера вместе с Президентом, понятно, - к самому Анатолию Петровичу в дом. Михаил Сергеича поселить от Ельцина подальше - тоже у Сашки может переночевать в доме, раз баня занята. Хоть и не при исполнении они нынче со Столыпиным, а поучиться никогда не поздно. Тоже и Лигачев может поглядеть, как от вина отучают. Вот и выходит, что дочкин дом еще свободен, а семинаристов-то больше не набрать - никого, пожалуй, другого тема освобождения крестьян и не интересовала. Разве еще Александру Николаевичу Второму со Столыпиным отдельно растолковать - не как давать свободу, а как потом неубитым остаться...

Из наглядных пособий вроде все есть. По хозяйству повозить - не дураки, сами увидят, поймут. Ну ящик "Золотого петушка" к ушице - пензенская гордость такая: не коньяк, не водка, не настойка, а все вместе, пьется, как по маслу, и голова наутро ни-ни.

Главное же пособие совсем простое: убрать все со стола, вытереть и насыпать на него большую кучу спичек. Гору прямо, коробков десять опростать. И объяснить, что его - фермерская - доля, его благополучие, счастье, радость жизни, судьба - во-он та, самая средняя спичка. И вся-то задача: вытащить ее. Но так, чтобы никого не задеть, не потревожить - ни тех, кто ниже, ни рядом которые, ни - упаси, Боже, - какие выше располагаются. Вытащишь - будешь Захаровым. Шевельнешь, заденешь, рассыплешь - вы правы, Виктор Степанович, получится "как всегда"...

Ну а теперь - по машинам, дорогие гости. Вот бы Немцов порадовался: фермеры, отец и сын, оба - на "Волгах". Саша, семейный министр внешнеэкономических связей, бартернул их у одной организации на мед и гречку. Руки у сына золотые, до ума доводил машины сам, и теперь по проселкам можно выжимать больше сотни. Движки 2,6 литра с инжекторами, заволжские, на семьдесят шестом бензине, газовые амортизаторы, чтоб не трясло, а от пыли - для закрытости окон - кондиционеры.

Да, за эти деньги Сашка достал бы "джипы". Но это - шок. Спички, неустойчивые спички... Сверху дрогнет, и поползет налоговая инспекция, боковые и нижние проколют колеса... Вот и получается очень окающе: поддержка отечественного производителя, автомобиль "Волга".

Саша почтительно едет позади отца, и Захаров в зеркало видит самого себя тридцати пяти лет: молодой Санчо. И ярко-ярко блестят на солнце отличия...

Вообще-то к фамильной захаровской внешности и фонетике эти золотая цепь и массивный перстень - как корове седло. Но сын, толкач и снабженец, надевает их по утрам, словно гаишник - белую портупею. Чтоб случайно не наехали. Бандитскую защитную униформу.

Прошлой весной мужики позвонили Саше в машину: на дальнем мехдворе, у леса, какой-то чужой трактор. Захаров-младший рванул туда и застал - стыдобища! - соседа- фермера из доедающих (допивающих, точнее) последки давнего льготного кредита. Сосед деловито цеплял к трактору захаровскую цистерну с соляркой. Добро бы шел на то ради посевной - но в кабине Саня увидел еще трофеи с их техники: аккумулятор, магнитолу, приемник - мелочовку на пропой. Он рванул воротник от сдавившей глотку ярости: "Что ж с тобой, гадом, сделать?!" Заметил мертвый от ужаса взгляд, устремленный на золотое распятие, - и уже не смог догнать соседа. Какой-то безумной рысью полетел тот к лесу и не оглянулся ни разу. Трактор по сей день стоит на захаровском мехдворе. Хозяин не является. Никакой пистолет не напугал бы так деревенского мужика...

В 1991 году Захаров-отец попросил землю у родного колхоза "Прогресс". Фермеры тогда были нужны начальству для отчетов, а "Прогресс" испоганил к тому времени уже 2,5 тысячи гектаров земли - ее и передали новоиспеченному фермерскому хозяйству "Росток". Захаров с детьми и младшим братом стал сеять на ней коноплю.

Он говорит: "конопель". Объясняет, что лет пятнадцать назад вывели сорт вроде как мужского пола, начисто лишенный наркотических свойств и более урожайный. Хоть и без наркотика, а конопля все равно золотое дно. Семена дороги, спрос огромен, конопляное масло в редких сегодня дефицитах, а из тресты делается пенька - значит, веревки, канаты, сердечники стальных тросов, нетканое полотно для утепления и звукоизоляции.

Конечно, есть коммерческая тайна, но для интересующихся гостей можно приоткрыть. Хоть и стыдно даже перед Хаммурапи было бы за первобытность безденежной натурообменной экономики. Захаровская пенька идет в Саранск на канатную фабрику. Там плетут сердечник. Его - в Магнитогорск и Волгоград на сталепрокатные заводы, где с ним делают тросы. За это идет металл на Павлодарский и Волгоградский тракторные заводы. И вот уже оттуда Захаров получает тракторы, которые меняет на все, что ему нужно. Другая комбинация: треста едет в Балаково на фабрику нетканого полотна, оттуда нетканка - на ВАЗ, а из Тольятти приходят "Жигули". Остается найти фирму с лицензией на автоторговлю и от нее получать деньги. Чудо, как удобно. Не экономика, а канатоходство.

С первого же урожая конопли Захаров выкупил у государства пенькозавод в райцентре Лунино. В 1991 году это было для здешних мест совершенной дичью. Потом стали удивляться: как в воду глядел, словно предвидел облом денег и цен! Конечно, интуиция - слагаемое хозяйского таланта. Но он тогда не предвидел, а просто видел то, что другим незаметно было за пожизненной туповатой притерпелостью: завод - два ветхих барака - дышит на ладан, с тридцатых годов без реконструкции, и государству плевать, что он сдерживает все производство конопли, не плевать только на львиную долю доходов с этого производства. Сдатчику сырья - тресты - платят копейки от цены пенькового волокна. Выкупить - значит многократно поднять денежный урожай тех же самых своих полей и засеять новые, раскочегарив завод.

Остаточная стоимость была мизерная, цену Захаровы осилили. С тех пор увеличили производительность завода в 10 раз. Поставили новый паровой котел, пристроили сушильный цех. Но главное - достали потрясающего директора. Из глубины сибирских руд, неплохо сохранившегося для своих сорока восьми, а главное - для 22-летнего северного стажа. Именно столько младший (а вообще - средний) брат Захарова Федор проработал бригадиром золотодобычи в Магадане.

Вот это Столыпину, например, объяснять было бы не нужно: что фундамент крестьянского благополучия - крепкая, многочисленная, трудолюбивая семья. Но предвидеть, что община придет к единоличнику не с вилами...

Они предали ваш социалистический выбор, Михаил Сергеевич. Восемь сотен членов колхоза "Прогресс" пришли к отделившемуся от них фермеру Захарову и попросили взять их к себе. Приданого у них было 6 тысяч гектаров земли, разделенной на паи, - по семь с хвостиком на человека. Это случилось четыре года назад, к этому времени отданные Захарову неудобья приносили в пять раз больше, чем вся земля колхоза.

Односельчане соглашались на любые условия. Тем более что ничего в них не понимали. Захаров мог предложить АОЗТ, АООТ или СССР, или СПИД - они бы не возразили. Мог потребовать контрольный пакет акций или все акции - проголосовали б единогласно. Земляки понимали одно - у него получается, а в колхозе ни шиша.

Захаров нашел в законодательстве форму - товарищество на вере.

- Вы мне верите? - спросил на общем собрании.

- Верим, - ответили ему.

Был канун Вознесения. Так и назвали - товарищество на вере "Вознесение". Себе Захаровы взяли по одному паю - как все. В уставе написали: ни один пай не подлежит изъятию в течение 30 лет, и на этот же срок управление товариществом доверяется Захаровым, отцу и сыну.

Местная пресса из сердитых тут же обозвала их помещиками. Экскурс в историю напомнил подробности возникновения крепостничества на Руси - оно было добровольным. Холоп приходил к боярину и просил вооруженной защиты от злых соседей, кочевников и прочих, платить за услуги обещал частью урожая либо работой. Вот как мило начинался строй, ликвидация которого стоила жизни царю-освободителю и премьеру-реформатору. Захаров что-то невнятное поокал прессе в ответ и перебрался в кабинет председателя колхоза.

- Ты б куда хотел, Лексеич? - спросил бывшего хозяина. Матвевнин Александр Алексеевич руководил "Прогрессом" 12 лет из своих сорока с небольшим. Захаров работал его персональным шофером. Когда ушел на волю, какое-то время председателя возил Саня. У Матвевнина культурная речь и манеры начитанного итеэровца.

- Я бы, - он замялся, потом решился, - я бы пошел страховым агентом.

- Добро, - только и пробасил Захаров.

Это означало, что прежний начальник здешней жизни на нового зла не таит. Что обиделся настолько, чтобы не проситься в бывший колхоз, но не настолько, чтобы продать дом и уехать из Лесного Вьяса. Да и не на Захарова, видимо, обиделся, раз заговорил о таком одолжении.

Тем же вечером у Анатолия Петровича состоялось бурное производственное совещание - дома. Они с сыном сидели, "поджав хвосты", а мать выдавала на всю железку.

- В няньки меня хотите, пенсионерку нашли?! А вот это не видали?!...

Марья Степановна - женщина видная, крупнее мужа с сыном. 16 лет она работала дояркой, 26 потом - страховым агентом и очень гордится своей независимостью.

С внуками сидеть она-таки не стала, по-прежнему делает завивку - "химию" и заведует теперь фермерским магазином. Но Матвевнин место получил. "Остынь, мать, тут политика", - сказал тогда Захаров.

Именно этим он всего интересней - не коноплей, не агрохитростями, - тем, что во всем чует политику. И сквозь тучи случайных мелочей держит абсолютно точный не просто хозяйственный - политический курс.

Потому-то, а не ради лишь эффектности зачина, есть смысл вслушаться в его оканье любому прошлому и нынешнему реформатору, да и просто умному, что-либо делающему человеку. Уж с рюмкой ли "Золотого петушка" (Захаров, кстати, вообще не пьет), без ли - но всмотреться стоит. И вдуматься - человек отделился от всех, с кем родился и вырос, работал и жил, - первым ушел из колхоза. На глазах у всех разбогател. И в результате вызвал не классовую ненависть, а безусловное доверие. Нет, тут политический талант не районного, не губернского даже масштаба!

В этом никак не грациозном на вид теле, в каждой клеточке - звериное чутье канатоходца. Как бывает абсолютный слух - так у него точное, ежесекундное видение и понимание ситуации общественной, несмотря на все рубли - гектары - центнеры. Что бы ни делал - понимает, что оступится - и не спички посыпятся из нашей метафоры, а врежет сверху молот бюрократа, и наковальня люмпена снизу с готовностью подставит свою вечную, стальную, беспощадную зависть.

Он правее всех правителей тем, что, соблюдая все писанные ими законы, извлекая из них всю возможность собственной экономической свободы, понимает, что для жизни его, для дела этой жизни - важнее законы неписаные. Земельный кодекс не спасет от "красного петуха", конституция с демократией - от налогового инспектора или рэкетира.

Иномарку - нельзя ему, в отпуск - не на Сейшелы, в Крым даже - не поехал и тридцатипятилетний Сашка, после страшного той весной инсульта, когда врачи сулили двухлетнюю полную инвалидность. Сын сбежал из больницы летом, чтобы помочь отцу с обломным прошлогодним урожаем, а паралич вылечил железной захаровской волей да вкопанными возле бани брусьями и турником. "Мобильник" в его "Волге" - не только производственный инвентарь, мать с женой не знают покоя в его отсутствие, потому как врачи сказали: повторно шарахнуть может всегда. Прошлым летом не уберегся и младший брат - обширный инфаркт, еле выкарабкался.

Все это последствия чудовищной самоэксплуатации, каковая и является главным двигателем их хозяйства. Ничего ж другого в Лесном Вьясе не прибавилось... Рост урожайности полей, производительности пенькозавода легко измерить. Интенсивность труда измерять надо либо в историях болезней, либо прикинуть так: в колхозе отец и сын возили председателя; теперь за рулем сами, а кроме председательских функций, выполняют все главно-специалистские, да еще парторга с комсоргом...

Ни одна спичка не шевельнулась - бывший начальник заимел другую синекуру, бывший колхозник на свой пай получает в "Вознесении" натуроплату, какой в колхозе не видал. Колхоз давал только хлеб и картошку. Самой выгодной культуры - конопли - ему разрешали сеять не больше 300 гектаров - вроде как приусадебное хозяйство, колхозу на приварок. Зато заставляли все засаживать картошкой: она шла в плане как "стратегическое" сырье, и сдавать ее надо было на спиртзавод по пять копеек за килограмм. Сейчас Захаров две тысячи гектаров занимает коноплей, картошки сажает столько, сколько нужно собственным жителям на прокорм и на бартер (осенью приезжают волгоградские и астраханские трейлеры с арбузами и помидорами, ездят по Лесному Вьясу, тормозят у домов, на бортах надписи: "Меняем на картошку"). Кроме того, на фермерской и бывшей колхозной землях выращиваются еще пшеница, рожь, гречиха, просо, горох, подсолнечник, свекла, и все это хозяева земельных паев получают в оплату за пай - если пенсионеры, за пай и работу - если трудятся в "Вознесении".

Конопля - самая трудоемкая из культур, на ее уборку Захаровы привлекают рабочих пенькозавода (из райцентра возят своими автобусами) и всех вьясских школьников с учителями. За это рабочим - зарплата (она в "Вознесении" в 2,5 раза выше, чем в других хозяйствах района, хотя сравнивать трудно, ибо в них не платят по году), школьникам круглый год - бесплатные завтраки и обеды, а учителям - натуроплата картошкой и прочим, так же, как членам товарищества. Младшеклассники работают до полудня, старшие - до двух.

Сейчас Захаровы производят столько же конопли, сколько остальные 13 хозяйств области, занимающиеся ею, - половину всей пензенской тресты. В среднем каждый гектар земли дает в 2,5 раза больше, чем при колхозе. Откуда берется? Из новой формы собственности да из фермерских инсультов...

Не из конформизма, не из трусости - от житейской и политической мудрости сохраняет Захаров статус-кво во всей спичечной иерархии общественных отношений. Ладно, звонок про семинар для Горбачева со Столыпиным мы допустили гипотетически, но другие-то звонки реальны. И ни-че-гошеньки их не отличает от бывших "це-у" райкома председателю. Велят помочь соседнему колхозу "Победа" с семенами - ну нет у них протравленных. За колхоз "Искра" надо сдать в региональный фонд 106 тонн зерна - нету у них высокосортного. А в колхоз "Новая жизнь" просто надо послать на уборку тракторы с трактористами, потому как "Вознесение" уже закончило убирать, а у соседей трактористы есть, но нету трезвых... И Захаров сдает, помогает, посылает. "Новая жизнь", едрена мать!..

По идее, соседи рассчитываются фуражным своим плохоньким зерном, лимитами на горючку. Фактически же успешного фермера принуждают оказывать "шефскую помощь" тому строю, с которым он должен конкурировать. И он соглашается...

Потому - начальники тоже люди, и надо входить в их положение. Трудно, долго по капле выдавливать из себя раба, да ведь и барина, наверное, не легче!

А все-таки жаль, что гипотетические гости не приехали, они много потеряли. Положим, ящик "Петушка" и без них не пропадет, корреспонденты помогут, но они потеряли изумительный сосновый лес над синей Сурой и на закатном небе - тонкий четкий абрис церкви.

...Захаровы предложили заводу "Стройкерамика" пеньковую костру-наполнитель, а в обмен попросили самый лучший облицовочный кирпич. "Зачем вам такой дорогой?" - поинтересовался замдиректора по имени Борис Ингапович Хигай. "Церковь строим", - ответил Саня. Тот не поверил, приехал, убедился и сказал: "Вы не смотрите, что я кореец, я крещеный сам-то"... После этого кирпича - самолучшего - хватило еще на воскресную школу.

Церковь - память о матери и ее вере. В 13 лет Захаров пошел в колхоз помощником комбайнера. Старался так, что однажды поранил ногу, не спал от боли две ночи. Комбайнер помазал ему рану солидолом, боль отпустила, и измученный мальчишка заснул прямо на поле. Комбайнер, тоже чумной от усталости, не заметил этого, наехал, сужая круги. Очнулся, когда Толю наполовину утянуло под ножи. Врачи отступились, но мать за пятнадцать километров таскала его в церковь и, говорит, отмолила. Своей церкви в Лесном Вьясе тогда не было. Теперь вот новодел - храм Вознесения...

А уж как бы посидели гости на берегу пруда! Потрескивает костерок, всплескивают изредка запущенные Сашкой когда-то карпы, булькает уха в ведерке, и пасется, сопя, не видимая в темноте лошадь. Помешивает уху пятидесятилетний человек по кличке Пупок, по имени Виктор Пузенцов, а сам рассказывает:

- Рукой по лицу он мне провел и спрашивает: на сколько, грит, тебя закодировать? Хошь - не десять лет? Или на пять? А я думаю - десять я не протяну. Куда, у меня две ходки было на лесоповал, в Архангельскую область, и пил я тогда так, что сам удивлялся - как это я не сдыхаю. Нет, думаю, десять лет много. А пять - вдруг не хватит? И говорю ему: закодируйте меня, доктор, до конца моей жизни...

Снова помешивает и заканчивает:

- С тех пор, видите, не пью. И все живой. А десять лет - вот, в ноябре было. Нас тогда Петрович первыми к Довженке возил. Еще он не фермером был, а арендатором, в монастырском лесу живицу добывали, смолу сосновую. Я у него вздымщиком работал.

Те первые путевки на кодирование Захаров добывал за взятки в обкоме партии - у них были для себя. Потом стало легче - только плати. И Захаров платил. За все годы своего процветания он свозил в Крым к Довженке и его наследникам полторы тысячи своих друзей детства, их сыновей и внуков из сел Лесной Вьяс, Большой Вьяс, Напольный Вьяс, Кутля, Казачья Пелетьма и деревни Александрия. На годовщину смерти Довженко он послал вдове гречки, меда, гороха и конопляного масла, а еще кассету с записью телепередачи про "Вознесение". Вдова прислала бандероль. Там были книга, кассета и письмо: "Дорогой Анатолий Петрович! Большое спасибо за продукты, мед ваш чудный. Посылаю вам посмертную книгу мужа, а кассету возвращаю - у нас, к сожалению, нет видеомагнитофона..."

- Потому так и умел лечить, - комментирует Захаров, - что бескорыстный был до святости...

Поговорим о корысти.

Поговорим о ней в новой рубленой, пахнущей липой бане, куда по первому пару пошли мужики и сидят теперь мокрые, розовые в предбаннике, подкладывают еще дровишек и смотрят на огонь. Саша - без цепей и перстня, отец - в простыне и на коленях у него - восьмилетний голый Анатолий Александрович, внук и тезка, наследник всего семейного дела.

Дедова, отцова корысть с худенькой попкой и мокрым чубчиком.

До Толикова возраста Захаров-старший думал, что хлеб зеленый. Отец, прадед Толика, ушел в сорок первом и оставил дома девятерых детей: пятерых своих и четверых сирот-племянников, взятых на воспитание. Старший брат погиб на войне, а отец вернулся, но и после возвращения они ели лепешки из лебеды.

То, что сегодня есть у Захаровых, по вьясским стандартам - предел мечтаний. Не потому, что много, потому что такие мечтания...

У Захаровых - другие.

Когда, по уставу "Вознесения", кончится власть Захаровых над бывшей колхозной землей, Толику будет столько лет, сколько сейчас его отцу. Пусть у него и его сверстников будут тогда не какие-то паи, не многолетние аренды, а просто по наследству от непьющих дедушек и пап достанутся в собственность полновесные гектары здешних аж синих черноземов. И какой-нибудь сегодня еще не умеющий считать банкир будет предлагать им под залог этих гектаров выгоднейшие кредиты. А бюджет отдаст хоть Толику тогда те деньги, которые должен вернуть Захаровым за построенную в деревне Александрия бетонку и протянутый туда газ.

А закодированные еще Довженко дедушки и папы так бы и не пили. И приятель Пупка Пузырек оставался бы стареньким трезвым церковным сторожем, живущим в воскресной школе...

Пророк Моисей, уводя свой народ из рабства, ходил с ним по пустыне 40 лет. Пути было от силы на месяц, но чтобы достигли цели свободные люди, должны были смениться два поколения.

Захаров от колхоза "Прогресс" до товарищества "Вознесение" наметил маршрут тридцатилетний.

Десять лет Пупок уже не пьет. Толику уже восемь.

СЕМЬИ РОССИИ

• Игра в спички,
  или Как Захаровы обустраивают родину
• Аленький цветочек на белом снегу
  Выставка супругов Ермиловых в Хотькове