Последний день Помпеи был вчера

"Ревизор" Гоголя в Московском театре сатиры

Наталия КАМИНСКАЯ

Иван Александрович Хлестаков в исполнении Валерия Гаркалина с трудом поддается определению. При первом появлении (в номере гостиницы, где изнывает от голода слуга Осип) перед нами - препротивнейший субъект с пустым взором и губами, поджатыми в какой-то претензии ко всему миру. Но в следующее мгновение он валится на помятую слугой кровать с физиономией мечтательного дебила. Требования к нечесаному, вдребадан пьяному половому (Б.Тенин) подать обед предъявляет уже разнузданный хам. Стоит появиться в каморке Городничему, как наш герой преображается в капризно-кокетливого представителя бисексуальной ориентации. В дом к Анне Андреевне и Марье Антоновне является легкокрылый бонвиван, изрядно нагрузившийся "толстобрюшки". А с томной, соблазнительной унтер-офицерской вдовой (З.Матросова) имеет дело мастер грубого и быстрого мужского натиска. Визиты чиновников, дающих Хлестакову взятки, поставлены, кажется, ради самих этих чиновников, исполненных в достаточно разнообразной палитре. Взяткополучатель при этом как-то оттерт, разве что "берет" в темпах Ференца Листа (быстро, как только можно и даже еще быстрее).

Нынешняя мужская прима Театра сатиры, один из наиболее ярких современных артистов Валерий Гаркалин срывает аплодисменты на каждый хлестаковский выход. Пластикой, мимикой, голосом, всей своей странностью и необычностью (качеством, неизменно отличающим незаурядных актеров) накрепко приковывает к себе зрительское внимание. Но кого же все-таки играет он в этой звездной гоголевской роли, что перед нами за птица такая - разгадать нет решительно никакой возможности. В этой связи особо показательна сцена вранья. По ходу монолога Хлестаков неоднократно прикладывается к рюмке и под конец напивается до свински бессознательного состояния. Похоже, у этого Хлестакова совсем нет вдохновения и даже той легкости в мыслях необыкновенной, которая позволила бы ему (и неоднократно позволяла многим хлестаковым) воспарить над реальностью в своем дурацком вымысле. Виртуозную легкость неоформленного сознания играл, между прочим, на этой же сцене Андрей Миронов в плучековском "Ревизоре" двадцатилетней давности. Гаркалин же играет тяжелую наркотическую дурь, для каждой новой порции вранья ему нужен допинг, и фразы падают из его уст тяжелой непереваренной белибердой. Одним словом, перед нами тип выразительный, противный, но какой-то необъяснимый, не привязанный ни к конкретной эпохе, ни к определенному сословию Господин Никто в буквальном смысле этого слова. Так, может быть, в этой неопределенности, текучести главного героя кроется смысл новой редакции "Ревизора", задуманной Плучеком на излете ХХ века и посвященной 125-летию со дня рождения Вс.Мейерхольда?

Художник Э.Кочергин одел сцену в зеленые с вишневыми кантами "мундирные" сукна. Зелень была определяющей цветовой гаммой знаменитого мейерхольдовского спектакля, оформленного В.Дмитриевым. Но то была, судя по описаниям, зелень жухлая, вялая, напоминающая стенки давно не чищенного аквариума. Здесь же - чистая, темно-бутылочная мундирная среда. Симметрично отлаженный щитами-задниками военно- чиновничий мир, веками не имеющий желания меняться. Городничий в этом мире чувствует себя настолько привычно и уверенно, что ничуть не боится никаких изменений, тем более катастроф. Он еще пугает своих подчиненных: уберите, мол, все свои безобразия, на которые лишь я один, отец ваш родной, смотрю сквозь пальцы. Е.Графкин замечательно играет закоренелого жулика. На нем пробы негде ставить, но он при этом вполне обычный ответственный работник, видывали мы таких работников сколько угодно, они - правило за редчайшими исключениями. Линия поведения Городничего выстроена Плучеком в отсутствие какого бы то ни было страха, и это представляется мне главной удачей спектакля, его принципиальным отличием от "мироновско-папановской" версии. Вместо памятника Гоголю, грозным укором надвигавшегося на персонажей в прежнем спектакле, здесь возникают на щитах фрагменты брюлловской картины "Последний день Помпеи". Прием кажется грубо-циничным, но вполне уместным. Все, приехали. Помпея уже рухнула, а мы как-то и не заметили. Врали и врем, воровали и воруем. Ничегошеньки не боимся, все сходит с рук. С этой мыслью и сыгран финал. Чтение письма Тряпичкину - одна из самых удачных сцен в спектакле. Яркая многолюдная массовка, каждый из участников которой живо и по-своему реагирует на тексты письма. Перед нами грандиозное костюмное шоу с "раздеванием" Городничего, вероятно, это еще одна дань Плучека своему учителю Мейерхольду, чья мощная массовая сцена в финале поражала воображение критиков.

Но вернемся к Городничему. Монолог "Чему смеетесь?.." у Е.Графкина звучит полнейшей истерикой. Лицо перекошено, губы дрожат, руки трясутся. Этот апофеоз отчаяния, эта дикая метаморфоза самодовольного лицедея в полубезумного, больного субъекта происходит единственно оттого, что Городничий никак, ну никак не ожидал, что у него на этот раз дело не выгорит. Он настолько привык, что самое наглое деяние, самое бессмысленное происшествие всегда оборачивалось для него выгодой. И вдруг - на тебе, облом, распалась связь времен. В этот миг начинаешь догадываться, что Городничий вовсе и не принимал "сосульку, тряпку" Хлестакова "за настоящего человека". Он вообще об этом не думал. Бобчинский-Добчинский (А. Cимонец - С. Чурбаков) всего-навсего подбросили ему очередные предлагаемые обстоятельства для очередной махинации. Он сработал по инерции! Потерял боевую реакцию! "Дурака тебе!"

Наряду со свежо и неожиданно найденной логикой поведения Городничего, где актерская удача, несомненно, умножается на новизну режиссерского замысла, в спектакле мирно и успешно живут вечные актерские репризы. И Анна Андреевна - В.Шарыкина, и Марья Антоновна - М.Ильина, и Осип - В.Носачев, и Земляника - А.Диденко, и Ляпкин-Тяпкин - А.Зенин, и Хлопов - В.Рухманов вполне традиционны. В смысле той дорежиссерской традиции, когда артист всласть играет роль, как концертный номер. Именно это и продолжают с разной степенью успеха делать вышепоименованные артисты Театра сатиры. Однако почтмейстер Шпекин в исполнении А.Барило - находка. Единственный молодой человек среди людей почтенного вида, он пребывает в неестественно приподнятом настроении, в какой-то подозрительной эйфории. Отчего? От самого процесса вскрытия и прочтения чужой корреспонденции. Эдакий фанат проникновения в тайну переписки, эпистолярный маньяк, которого никто не ловит и не лечит. Персонаж этот любопытен до крайности, но к какому боку общей концепции его прилепить - неясно. Остается опять же занести в реестр реприз, но с пометкой - свежо, остроумно, талантливо.

Однако главный знак вопроса - Хлестаков. Быть может, в спектакле, где режиссер намеренно ушел от высоких обобщений, мистических прозрений и назидательных обращений... Быть может, в мире, где никто не заметил, что последний день Помпеи был вчера, и все продолжают существовать под грудами обломков... Быть может, такой мир породил подобных "ни то, ни се", без роду, без племени, без характера и образа мыслей, без какой-либо определенной модели поведения... Если Гаркалин сыграл именно это, то перед нами - одна из величайших театральных реприз, ибо спектакль получился все же о Городничем.

ТЕАТР

• Последний день Помпеи был вчера
  "Ревизор" Гоголя в Московском театре сатиры
• Непредсказуемый соавтор
  Олегу Шейнцису - 50
• Человечество на батуте
  "Счастливое событие" С.Мрожека в театре "Модернъ"
• Ольга Аросева снова танцует на проволоке
• Под плитой
  Премьера "Аиды" в Мариинке
• Вариации на темы красоты
  Мариинка отметила юбилей Инны Зубковской