Марсианская школа земной жизни

Существует ли он, театр Рея Брэдбери?

Александр БОРЩАГОВСКИЙ

Задача казалась едва ли выполнимой: сложить театральную пьесу из "Марсианских хроник" Рея Брэдбери. Пьесу целостную по мысли и сюжету, по краскам, которые отличают прозу Брэдбери настолько, что, относя ее к разряду фантастики, испытываешь неловкость и смущение. Да, фантастика, ее самобытные черты, ее дерзновенные крылья, - отчего же тогда среди голосов учителей Брэдбери мне непременно слышится мягкий и печальный голос Антона Чехова? Как пересилить фрагментарность литературного материала, как согласиться с отсутствием необходимейших театру "сквозных" персонажей, героев, чьи судьбы питали бы драму и зрительский интерес? Существует ли он, театр Рея Брэдбери, как нечто естественное и самодостаточное?

Спектакль Алексея Бородина на сцене Российского Молодежного театра уверенно отвечает на эти вопросы.

Вот уже полвека Брэдбери - один из самых ценимых и читаемых молодежью (и не только ею!) писателей, и спектакль Бородина показал, как основателен и глубок интерес молодых. Моя читательская приверженность прозе Брэдбери такова, что первой реакцией на известие о близящейся премьере "Марсианских хроник" были досада и пожимание плечами, - не лучше ли оставить заплутавших в просторах космоса марсиан Брэдбери книгам, библиотекам, на худой конец, бесцеремонному кинематографу?

А.Бородин, как художник немало рискуя, преподал нам дельный урок, отвечая пытливому театральному залу. Зритель РАМТа на представлении "Марсианских хроник" - самое значительное и впечатляющее для меня в продолжение увиденных двух представлений. Мы часто толкуем и яростно спорим о нынешней молодежи, о ее меняющемся облике, не признаваясь самим себе, как случайны и субъективны наши представления о молодых. Дольше полувека длится на моих глазах духовная связь нескольких поколений юных зрителей, наполнявших этот театральный зал. Театр искал путей сотрудничества с молодежью, участия в ее воспитании - от младых ногтей, как говорится, и до той поры, когда мы, в прошлом завсегдатаи этого дома, придем однажды, держа руку на плече своих детей, а то и внуков.

В этом сложном движении у поколений молодых возникают возрастные пороги, годы или этапы особой, повышенной трудности. Они не придуманы людьми театра, сама жизнь жестко и несговорчиво, неуступчиво выталкивает их на авансцену. В недавние годы театр, руководимый Алексеем Бородиным, успешно решал для себя эти задачи первостепенной сложности - проблемы социального и художественного самоопределения. Говорю - "решал" в прошедшем времени, но справедливо сказать - "решает", ибо этот процесс неостановим, и спорный вопрос о "Марсианских хрониках" - лучшее доказательство сложности процесса творческих поисков.

Не думаю, что выбор "Марсианских хроник" (пьесу, произвольно именуемую "гротеском", еще надо было написать) проходил в коллективе совсем бесконфликтно. В самой слаженной и невоинственной актерской труппе непременно обнаруживаются скептики, непримиримые критики репертуара, жаркие ниспровергатели - видимо, это входит в самый состав жизни театра как искусства. Кто поверит сегодня, что великий "Король Лир" в театре Михоэлса тяжко подвигался к премьере, в неистовстве споров, в большой театральной "крови", и непримиримым противником "Короля Лира" был гениальный исполнитель роли Шута - сам Зускин?

Не знаю, был ли выбор "Марсианских хроник" совсем безболезненным, как шаг рискованный и смелый, но он должен был вызвать сопротивление. Зачем сажать зрителя на скудный рацион страстей и эмоций? Космические маршруты персонажей держат их на обочине страстей, которые так желанны зрителю: не дают всласть надышаться воздухом драмы, трагедии или мелодрамы, всего, что вызывает волнение, восторги и слезы. Потусторонняя жизнь, диковинное право межзвездных скитальцев на возможную "вторую попытку" бытия, существования; не взрывные, а, пожалуй, меланхолические встречи с давно почившей родней; спокойные, без проклятий на устах, крушения сменяющих друг друга марсианских экспедиций; даже их насильственная гибель, когда приходит час, не угнетают зрителя, не рвут страсть в театральные клочья. Задушенная Дездемона или гибнущая у волжского обрыва Катерина вызовут неизмеримо более горестные эмоции, чем крушение отрядов смельчаков, исчезающих в таинственных марсианских глубинах. Хотя к ним и доходят радиосигналы родной планеты - Земли, упрямо снаряжающей обреченные на гибель экспедиции. Даже только что вступившим в осмысленную жизнь подросткам в зрительном зале не надо долго объяснять, что скрывается за трагедийной простотой долетающих до Марса из глубин мироздания слов: "Австралийский материк обращен в пыль..."

Но если жизнь и смерть персонажей не рассчитаны на взрыв страстей, не ведут к очистительному катарсису, то стоит ли сзывать под одну кровлю сотни и сотни людей? Ощутят ли они свою общность и единство? Что может театр предложить взамен привычных для нас страстей?

Автор "Марсианских хроник" и театр, рискнувший дать им сценическую жизнь, поверили в силу и могущество мысли. Ей не заменить земных страстей и чувствований, но зачем-то жители Земли доискиваются глубин этой мысли. "Я искал земную логику, - говорит своему сыну Тимоти один из героев пьесы, - искал здравый смысл, разум, мир и ответственность..." - "И как - увидел, нашел?" - "Нет. Не нашел... Их больше нет на Земле". Спустя несколько мгновений отец, объясняя сыну, зачем он взорвал припрятанную было ракету, говорит: "Когда я увидел, что Земле приходит конец, стал собираться в путь. Берт Эдвардс тоже припрятал корабль, но мы решили, что вернее всего стартовать порознь на случай, если кто-нибудь попытается нас сбить... Я взорвал ракету, чтобы мы не могли вернуться никогда. И чтобы люди, если когда-нибудь окажутся на Марсе, не узнали, что мы тут..."

Какая странная и жестокая, по земным меркам, игра! В ней задействованы Земля и Марс, Сатурн и Юпитер, безграничность человеческих возможностей и грошовые радости владельца единственной на Марсе сосисочной. Все невероятно, и все просто, обыденно, согрето земным простодушием - все достаточно печально. Гадая на планетах и звездном небе, Алексей Бородин открыл, что марсианская игра не просто посильна сегодняшнему подростку, но и необходима ему в ряду других новаций, новых знаний, приближающих к нам шаг за шагом огромный мир. Мысль многообразна, неисчерпаема, жизнь допускает и такое, что не сразу могло прийти в голову и хитроумному мистеру Хэтэуэю: сердцу его суждено остановиться, но он уйдет из жизни, не научив близких плакать, и был бы вполне счастлив, но только "...одного не сумел, чтобы мы старились; сам старился с каждым днем, а мы оставались все такими же..."

Среди множества персонажей нет тех немногих, избранных, кому ты отдал бы всю силу своего сочувствия и любви. Откуда же в зале возникает пытливая тишина, напряженное энергетическое поле спектакля? Почему по его завершении зритель не спешит расставаться с актерами, долго возвращая их на сцену аплодисментами?

Зрителем владеет доверенная ему значительная мысль спектакля, не скоро убывающее ощущение важности происходящего. "И давно вы живете здесь, бабушка?" - спрашивает новоприбывший "марсианин", участник очередной, тоже обреченной экспедиции, не слишком потрясенный потусторонней встречей. "С той поры как умерли..." - отвечает давно переставшая стареть бабушка. И как прекрасно, что зритель почтительно, спокойно принимает такой ответ как толчок к размышлению о жизни сущей и длящейся вечно, а не как шутку или гротеск.

Зритель уже способен серьезно задуматься над странными, на первый взгляд, словами: "Чтобы выжить, надо перестать допытываться, в чем смысл жизни"; зритель вполне познает цену мудрой печали в совете Спендера, уже осмыслившего горечь гибели нескольких экспедиций: "Если вы победите, постарайтесь, насколько это в ваших силах, оттянуть растерзание этой планеты хотя бы лет на пятьдесят, пусть сперва археологи потрудятся как следует".

Все это не выхваченные из текста выигрышные фразы-реплики, а плоть пьесы, ее интеллектуальный, умственный уровень. Молодой зритель, к его чести, скоро начинает догадываться, что у пьесы и спектакля есть два истинных героя - Мысль и Ансамбль. И двух этих героев достаточно, чтобы заполнить пытливость и, в сущности, духовную потребность зрителей.

Жизнь, которую проживают персонажи "Марсианских хроник", из которой уходят, чтобы остаться, те, кто верит во "вторую попытку" существования, кто не знает зависти и мелочной ожесточенности, кто даже гибель всякой новой экспедиции принимает как исполнение судеб, как шаг в общем движении, которого никому не отвратить, - она дорогого стоит.

Знаю, как ревниво прочитываются актерами, занятыми в спектакле, театральные рецензии, и хотелось бы ответить этому законному желанию. Но не вышло, верх одержал ансамбль. Конечно, нельзя не оценить, не выделить красной строкой превосходную сценографию Станислава Бенедиктова; можно было бы назвать и актеров, чей ролевой материал оказался богаче, щедрее, но никуда не уйти от мысли, что и сам режиссер видел героя спектакля в актерском ансамбле. Алексей Бородин сделал выбор безошибочно - он хорошо знает своего зрителя.

Спектакль неназойливо учит терпимости и терпению: наблюдая жизнь, мироздание, тревожное небо, быстротекущие изменения судеб и трагическую, как смерть, остановку развития; бытие замершее, ничего не сулящее впереди, печальную, грустную идиллию - весь этот вечный круговорот, - не теряй доброты и пытливости, расположения к близким и к тем, кого ты еще не встретил ни на космических перекрестках, ни на земных дорогах.

Помни и о зловещих сигналах, приходящих из глубин космоса, о трагических катастрофах, когда в удушающую пыль мгновенно превращаются целые континенты. И войны, войны - это не фантазии дьявола, но страшная действительность: не скоро еще удастся загнать в бутылку джинна войны!

Горькие и печальные размышления о подстерегающих человечество испытаниях пришли в "Марсианские хроники" не обмолвкой и не спекулятивным расчетом: когда спектакль рождался, в пору репетиций, в центре Европы еще не рвались бомбы-ракеты такой мощности, что сравнивать их общую ударную силу приходится с бомбой Хиросимы. А человечество размышляет о них так, будто речь идет о чем-то книжном и терпимом, как исчезновение еще одной марсианской экспедиции.

ТЕАТР

• Марсианская школа земной жизни
  Существует ли он, театр Рея Брэдбери?