Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 26 (7587) 5 - 11 июля 2007г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
МузыкаПоезд в никуда..."Борис Годунов" в "Санктъ-Петербургъ Опере" Елена ТРЕТЬЯКОВА
Опять на подмостки отечественного театра возвращается "Борис Годунов". Опять творение Мусоргского призвано ответить на запросы изменившегося времени - общественного, политического, эстетического. Опять приходит понимание, что опера на пушкинский сюжет по-прежнему способна выдержать любые испытания, предлагаемые сценой. А испытания выпали за последний театральный год немалые. "Бориса Годунова" возобновили в Мариинском (версию А.Тарковского, перенесенную из Ковент Гарден в 1991 году) и в Казани (в декорациях Ф.Федоровского рубежа 1940 - 50-х). Заново поставили в "Геликоне" (Д.Бертман), Большом театре (оперный дебют А.Сокурова) и теперь, под занавес сезона, в "Санктъ-Петербургъ Опере" (Ю.Александров). При всей разнице подходов, концепций, стилистических решений обнаруживается в этих спектаклях нечто общее - отказ от первой авторской версии (без польского акта и Кром) в пользу смешанных редакций, где от разных вариантов взято всего понемногу. Чем новее спектакль, тем вольнее обращаются постановщики с наследием Мусоргского, используя имеющиеся тексты по своему усмотрению, не тратя силы на идеологические обоснования "избранных мест". И это не тенденция современного театрального процесса, это его норма. Взаимоотношения в системе театр - автор произведения выстроились в форме диалога... Дальше вопрос лишь в том, насколько он интересен, плодотворен, художественно обоснован и значим. В последней по времени петербургской постановке Юрия Александрова за основу взята первоначальная редакция (и, соответственно, оркестровка) с добавлением сцены у фонтана из второй (в музыкальном плане дирижер Вадим Афанасьев вкус к партитуре Мусорского явно ощутил и слушателю сумел адекватно передать). Предыдущий спектакль по "Борису Годунову" шел в театре еще несколько лет назад, имел успех, и был замечен. Тогда для режиссера имел значение факт, что мы все жили во времена Бориса (правда, с другой фамилией). Спектакль повествовал о тяготах власти, о неверности толпы, которую легко споить и обмануть и которая в пьяном угаре готова славить сначала одного, потом другого без раздумий и разбора (здесь даже Юродивого подкупали поляки). Тогда спектакль заканчивался смертью - освобождением: царь в белых длинных одеждах уходил по подиуму в черную глубину сцены, до этого сорвав с себя парчовый в каменьях наряд, как душившую его вторую, будто змеиную кожу. Ныне взгляд режиссера на отечественную историю, причем сегодняшнюю отечественную историю, еще более мрачен. Здесь действие происходит в вагоне стремительно мчащегося поезда (художник Иван Совлачков), который если и останавливается на своем гибельном пути (а он действительно гибельный - циничный, развратный, пьяный, безнравственный), то когда кто-то нажимает на стоп-кран. И тогда слышен отчаянный визг тормозов и прекращается на миг угар, чтоб после очередной сцены-остановки возобновиться с новой силой. Но с тем же смыслом, что вначале, в прологе, когда из зарешеченных вагонных стен люди протягивали руки в поисках опор, и делали это как слепые. Поезд же несся в никуда... А судьба Бориса обрела еще больше сходства с судьбой того, которого недавно не стало... Он (Сергей Белоусов) впервые появляется не очень уверенным и не очень трезвым, оглядываясь на вальяжного, раскормленного и сытого Шуйского, в окружении, как принято говорить, представителей разных конфессий... Приход его обставлен узнаваемо - партия думного дьяка Щелкалова отдана персонажу в черном фраке и с бабочкой, который размышляет о судьбах России, размахивая дирижерской палочкой или того пуще играя на виолончели... В царский терем придет Борис в уютной шерстяной кофте, знакомой такой кофте, и будет общаться со взрослой дочкой Ксенией и Феодором, как с непослушным, очень современным мальчиком - внуком. А потом вытолкнут этого Бориса из жизни взашей и под звуки молитвы изобьют, содрав царскую парчу (в сцене коронации соблюден этот ритуал власти) и оставив нашего героя в голубой майке лежать на виду у толпы... А дети - Ксения и Феодор - поднимут его и уведут вопреки тексту - "Успне"... Намеков прямых так много, что кажется: режиссер перегибает палку, и пафос его - позавчерашний. Если бы не одно обстоятельство. При всей узнаваемости ясно, что люди эти те, да не те. Именно узнаваемость и в то же время непохожесть создают эффект обобщения, который, собственно, и составляет суть спектакля. Эффект этого обобщения в художественном преображении. В театрализации, в сгущении реальности до высоких степеней. Уж если толпа, так толпа. Кого только нет - и морской офицер, пробавляющийся заработками на митингах; и рокеры в банданах и коже (Варлаам и Мисаил); и торгующая бюстгальтерами (и не только) шинкарка с турецкой клетчатой сумкой; и приставы в тренировочных костюмах (черные с красными лампасами); и дамочки приличные в шляпках и неприличные, разукрашенные тату с ног до головы. Толпа намеренно пряная, шумная, наглая, агрессивная, низкая и несчастная. Ее много до безвкусицы. Если же убрать или умерить, уйдет тот самый прием, о котором речь, преувеличенность на грани фола во всем, театральность как главный способ заострения картины. Отсюда сам спектакль - метафора. Весь реализм - "как бы", он мнимый, он - игра в реализм, он рационально выстроен по принципу монтажа, контрастно. Здесь особенно некому конкретно сочувствовать - все герои малосимпатичны (хотя сыграны сочно и раскованно). Если сочувствовать, то самим себе или нам всем. Такая страна или такие времена, как говорится в одной известной телепередаче... Спектакль заканчивается в темноте, когда уже пронесся товарный, опутанный проволокой поезд, бросив Бориса с детьми на полустанке, и остается только слушать затихающий перестук колес да жуткий одинокий волчий вой... Также в рубрике:
|