Звездная дуэль за дирижерским пультом

"Звезды белых ночей". Концертная часть

Гюляра САДЫХ-ЗАДЕ
Фото А.ДЕМЬЯНЕНКО

В этом году фестиваль Мариинского театра "Звезды белых ночей", традиционно завершая концертный сезон, растянулся на целый месяц. Причина тому - работа театра на два фронта: в июне был запланирован ряд гастролей, и Валерий Гергиев то и дело уезжал из Петербурга, а вместе с ним на время пропадали то часть оркестра, то солисты балета, то оперные певцы. Однако такое рассредоточение фестивальной программы имело свои преимущества. Напряжение лихорадочной, выматывающей предпремьерной спешки несколько отпустило, да и сам Гергиев, отступив в этом году от принципа - на фестивале дирижировать всем чем возможно, - доверил часть работы своему ассистенту Джанандреа Нозеде, который вполне удовлетворительно провел несколько концертов, в том числе в Большом зале филармонии, с участием Ольги Трифоновой и итальянского виолончелиста, концертмейстера Ла Скала Энрико Диндо. Но главное отличие нынешнего фестиваля от предыдущих заключалось в том, что существенно изменилась сама концепция "Звезд" как оперно-концертного марафона с преобладанием премьерных (или хотя бы поставленных в текущем сезоне) спектаклей. На сей раз театр избрал иную тактику: оперная программа его вылилась в широкую ретроспективу оперных и балетных представлений, появившихся в репертуаре за последние 7-8 лет, между которыми то и дело вклинивались концерты солистов Академии молодых певцов, Молодежного оркестра или выпускные спектакли вагановцев; в прошлые годы представительство молодежи во "взрослой", звездной фестивальной программе было куда менее заметным. В целом переориентация "Звезд" свидетельствовала о том, что фестиваль все определеннее адресуется не питерской публике, которая имеет возможность отсматривать репертуарные спектакли в течение года, а публике приезжей, туристам, которые с каждым годом все активнее посещают Мариинский театр в насыщенную "культурными предложениями" пору белых ночей. Поэтому стержневыми событиями июня для питерцев стали симфонические концерты с участием именитых гастролеров и самого маэстро Гергиева. Приезд Риккардо Мути со своим миланским оркестром, продемонстрировавшим высочайшую культуру симфонического исполнительства, с самого начала задал высокий тон музицирования. В середине фестивального сюжета триумфальный концерт Пласидо Доминго с последующим торжественным вручением премий "Балтика" оркестру Мариинского театра, Ларисе Дядьковой, Виктору Черноморцеву, Евгению Никитину и Мзии Ниорадзе сообщил мероприятию дополнительный пафосный и светский привкус.

Но подлинным открытием для Питера стало знакомство с Кристофом Эшенбахом, пианистом и дирижером. В последние 10 лет он последовательно возглавлял цюрихский Tonhalle, затем хьюстонский оркестр, один из сильнейших в Штатах, с прошлого сезона принял "под руку" гамбургский NDR (оркестр Северогерманского радио), а с будущего года согласился руководить Оркестром де Пари.

Эшенбах оказался чрезвычайно ярким и сильным музыкантом, с парадоксальным мышлением, мощной "заражающей" энергетикой и склонностью к избыточно темпераментным интерпретациям романтических симфоний. Те, кто был на его исполнении Восьмой симфонии Дворжака, сходились в том, что слышали одну из самых убедительных ее трактовок за последние годы. Последовавшая во втором отделении "Весна священная" восхитила безудержной истовостью нервно-пульсирующего ритма, чуть смущающей разнузданностью красок и внезапностью динамических перепадов. Гротескная, на грани пародии, остро-выразительная дирижерская пластика Эшенбаха намертво приковывала глаз, и казалось, что балет здесь и вовсе не нужен: достаточно наблюдать за пластической визуализацией партитуры, которую лепили руки дирижера.

Но настоящее потрясение постигло присутствующих на Шестой симфонии Малера. Эшенбаху удалось вывести малеровские откровения на такие запредельные высоты трагизма, так рельефно обнажить драматическую суть авторского послания, что симфония сумела пробить толстую корку, наросшую на наши души за годы ежевечернего посещения концертов и надежно защищающую от чрезмерных эмоциональных затрат и волнений. Интерпретацию Эшенбаха можно сравнить по силе воздействия со знаменитой картиной Мунка "Крик": та же экспрессионистская заостренность выражения, та же вихрящаяся текуче-извилистая фактура, та же отчаянность переживания. Тут-то и открылось главное достоинство Эшенбаха-дирижера: он щедро расточает свою нервную энергию и душевные силы, не экономит, не сдерживает себя, ничего не оставляет "про запас", подобно скряге, как это делают многие, слишком многие, наивно полагая, что холодный рассудочный профессионализм и умозрительное совершенство формы могут заменить непосредственно проживаемое вместе с залом соборное таинство музыки. В этом Эшенбах явно солидаризируется с Гергиевым: не случайно их дирижерские стили столь схожи, что оркестр Мариинского театра, неоднократно игравший в прошедшем сезоне и "Весну", и Шестую Малера, идеально и сразу подстроился под манеру немецкого гостя.

В последнюю неделю фестиваля эстафетной дирижерской палочкой вновь надежно завладел Гергиев. С "Чудесного мандарина" Бартока, "Картинок с выставки" Мусоргского и Третьего фортепианного концерта Прокофьева, в котором солировал Александр Торадзе - частый гость фестиваля - началась краткая, но интенсивная симфоническая эпопея, развернувшая в трех концертах довольно объемную панораму музыки XX века: Стравинский, Шостакович, Прокофьев... Дополнительная интрига симфонической линии в фестивальном сюжете крылась в том, что Гергиев дал один концерт с оркестром Северогерманского радио - того самого NDR, руководство которым в настоящее время осуществляет Эшенбах. Два дирижера, таким образом, словно обменялись на время оркестрами: однако, на наш взгляд, обмен оказался не вполне равноценным. Если Эшенбах получил в свое распоряжение Мариинский оркестр - чутко-импульсивный, выученный моментально реагировать на мельчайшие интенции дирижера, то Гергиеву достался оркестр хоть и крепкий, но, что называется, "средней руки". Профессиональный и точный, с восхитительно звучащей духовой группой, виртуозно развивающей соло и идеально интонирующей, оркестр тем не менее не обладал тем бархатным "дышащим" sound'ом, которым славятся питерские оркестры, с традиционно сильными струнными, с характерной страстной и интенсивной вибрацией. Звук немецкого оркестра был каким-то "картонным" и уплощенным по тембру, а манера игры показалось вялой и "замороженной". Даже Гергиеву, прилагавшему титанические усилия, чтобы расшевелить оркестр, это удалось лишь отчасти: "Жар-птица", утратив свой жар, пыл и языческую исступленность, прошла чопорно и аккуратно, в корректно выдержанном стиле а lа Russe. "Симфония в трех движениях" того же Стравинского, более графичная и абстрактная, оказалась немецкому оркестру ближе и понятней, оттого и сыграли ее гораздо выразительнее. Гергиев умело направлял полифонию ритмов и угловато-пластичных мотивов, шаг за шагом создавая калейдоскопичную картину-триптих в духе полотен Филонова.

Милым интермеццо из галантного века прозвучал на фоне Стравинского Фортепианный концерт Моцарта до минор (№ 24, К-491) в исполнении Владимира Фельцмана. Пианист сыграл его просто, спокойно, без виртуозничанья напоказ и нарочитых эффектов, порой чуть небрежно, но эта небрежность как раз и придавала исполнению аристократизм и изысканность. Изощренный вкус, эстетская склонность к игре с музыкальными смыслами второго и третьего плана, выведение общих форм движения - фактуры, пассажей - на уровень значимых элементов музыкального текста выдавали интеллектуала рояля, равно способного как к специфически музыкантской рефлексии, так и к волевому action.

Перечисленные свойства пианизма Фельцмана еще рельефнее выступили в его трактовке Гольдберг-вариаций, одного из самых сложных полифонических опусов Баха. Развернутый полуторачасовой цикл, в котором виртуозно-концертное начало приведено в редкостное равновесие с изощренной вязью полифонических структур, предъявляет к исполнителю повышенные требования относительно его умения прослушать все линии слоистого переусложненного текста и выстроить протяженную форму. Фельцман, однако, справился с задачей блестяще: его игра, вначале показавшаяся несколько заторможенной, по мере углубления в дебри вариаций все более раскрепощалась, а под конец разразилась захватывающе увлекательной полифонической феерией.

Завершала концертную программу фестиваля Седьмая "Ленинградская" симфония Шостаковича. Соединенные оркестры NDR и Мариинского театра под управлением Гергиева выдавали громовое звучание, и мощь оркестровой массы, казалось, раздвигала своды театра. Эпизод нашествия и ликующий рев меди в финале получились бесподобно: словно вздыбливалась и обрушивалась в зал огромная звуковая волна. Впрочем, убедительно преодолеть занудливые длинноты средних частей, в которые проваливалась архитектоническая конструкция цикла, не удалось даже Гергиеву, признанному мастеру по "вытягиванию" протяженных циклопических форм. Сопротивление партитуры, в которой качество музыки в крайних частях далеко не равноценно средним, оказалось слишком велико. Зато немцы, воспламененные энтузиазмом своих российских коллег, сидящих бок о бок, оживились и играли с должным воодушевлением. Безусловно, в этом акте совместного музицирования крылся некий символический смысл: в 59-ю годовщину начала войны немцы и русские, бывшие противники, дружно играют вместе самую антифашистскую симфонию на свете. Заметим, что эксперимент этот уже проводился Гергиевым примерно полгода тому назад в Гамбурге. Из разряда внемузыкальных впечатлений: именно на этом концерте в Мариинском театре вдруг обнаружились Герман Греф, Анатолий Чубайс и Борис Абрамович Березовский. Позже стало известно, что в Петербурге в эти дни проходила полузакрытая конференция "Восток - Запад" с участием отдельных представителей отечественной финансово-политической элиты и руководящего звена компании DaimlerChrysler (эта компания, кстати, спонсировала постановку "Золота Рейна"). Какие судьбоносные решения принимались на совещании, осталось тайной за семью печатями (несмотря на спешно проведенную в отеле "Европа" маловнятную пресс-конференцию). Но знаковое присутствие его участников на концерте Гергиева недвусмысленно свидетельствовало о том, что Мариинский театр, средоточие муз и изящных искусств, в последнее время все больше походит на некий элитарный политический клуб. И в этом происходящем на наших глазах сращивании искусства и власти чудится некое знамение времени, намек на будущие туманные перспективы - неясно лишь, позитивные или негативные.

МУЗЫКАЛЬНЫЕ ФЕСТИВАЛИ

• Звездная дуэль за дирижерским пультом
  "Звезды белых ночей". Концертная часть
• Скромное обаяние Лючии
  "Звезды белых ночей". Опера
• Скептики и энтузиасты
  VI Международный фестиваль искусств имени А.Д.Сахарова
• ВАЛЕНТИН БЕРЛИНСКИЙ: "Удалось собрать хорошую команду"