Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 33 (7241) 31 августа - 6 сентября 2000г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ПалитраРуина. ЧтиСентиментальное путешествие из Венеции в Торжок Сергей ХАЧАТУРОВ
Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей. И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы.
Г.Р. Державин Акростих великого поэта (фраза, что зашифрована в первых буквах каждой строфы, и вынесена в заглавие очерка) отсылает к проблемам сугубо философическим. Вспоминаются преизобильные голландские натюрморты с рассыпанными повсюду драгоценностями, тяжелыми бархатными скатертями, в складках которых нежданно-негаданно обнаружишь игральные карты, дудки и оскалившийся череп. "Суета сует" (бренность земного бытия) - любимая тема барочной и просветительской меланхолии. Благодаря ей культура создала культ собственных руин. Их созерцание стало ритуальной формой приобщения к Вечности, непостижимой, необъятной, непознаваемой. Фрагмент хранит память о совершенстве Целого. Руины (говорящие фрагменты) напоминают нам о тщетности познания Целого и утешают своей усталой красотой.
Теме руин посвящен русский павильон седьмой Венецианской архитектурной биеннале, открытой до ноября нынешнего года в гигантских готических развалинах старого Арсенала на стрелке Большого канала Венеции. Сама биеннале названа по-европейски деловито и лаконично: "Города. Меньше эстетики, больше этики". При таком прозаически-будничном названии посетителей главного ангара выставки охватывает почти мистическая жуть. В гигантском темном коридоре на экране длиной 280 метров разворачивается видеоинсталляция куратора выставки, итальянского архитектора Массимилиано Фуксаса. Взлетающие на зрителя самолеты, гул автострад, грохот строек, тысячи людей на улицах, рынках и в транспорте... И тут же - шум прибоя, шелест листвы, горные тропы. Стереоскопический и стереофонический эффекты колоссального экрана, подстерегающего тебя из темноты, восхищают так же, как в свое, советское, время демонстрации научно-популярных фильмов в павильоне "Круговая кинопанорама ВДНХ". Только придя в себя, понимаешь, что гулкие шумы цивилизации очень хорошо вписываются в прагматическую идею новой биеннале. Флюиды мегаполисов ловятся в дигитальных проектах большинства участников, в компьютерных планах, модном дизайне и отсутствии всяческих сантиментов по отношению к историческим древностям - тем самым руинам, которые старик Державин заповедовал "чтить": почитать и читать.
Меланхолия, видимо, окончательно получила русское гражданство. В пику теме биеннале российские архитекторы Илья Уткин и Михаил Филиппов говорили именно о руинах. Говорили настолько душевно, что расстрогали всех. Специальный приз "За архитектурную фотографию" был вручен Илье Уткину. Впервые за всю историю венецианских архитектурных форумов Россия удостаивается такой чести. Как всякий чуткий русский художник, Уткин изумительно передает настроение запредельной русской тоски. Передает в законченных пластических иероглифах, увиденных в объектив фотоаппарата. Обуглившиеся бревна изб, обвалившиеся своды дворцов, засыпанные снегом колонны - все это "шум фактуры" живущих своей жизнью руин. Пусть Запад будет охвачен дигитальным оптимизмом жизнестроительной утопии. Нам ближе другое: мудрость бездеятельного созерцания, разговоры о Вечном под звук лопнувших струн, падающих карнизов и осыпающейся штукатурки. В зале с фотографиями был выставлен огромный камень с вырезанным на нем планом Москвы, таким же непонятным и красивым, как обветренная текстура античных капителей или стен средневековых аббатств. "Трон созерцателя" подвешен Уткиным в самом центре зала. Он составлен из обломков антикварной мебели и напоминает силуэт руинированного готического собора. Кажется, что восседает на этом троне само Время. Михаил Филиппов оформил второй этаж русского павильона. Его проект называется "Руины Рая". По стилю - это продолжение мирискуснической архитектурной графики петербургской школы: тающие перспективы, зазеркалье набережных, пиранезиевский масштаб и фантазия в изображении фасадов воображаемой столицы (теперь уже Москвы). Графика красивая, но эзотерики работ Уткина ей недостает. Она слишком многословна, рассчитана на сногсшибательный эффект, а потому наивна. Сегодня разговор о руинах неизбежно переводится в этическую плоскость. Как известно, со времен маньеризма (первая треть XVI века) для меланхолического созерцания возводились искусственные руины. Ими могли быть фрагменты колоннад, имитация разрушенных храмов, расколотые наличники на фасадах, якобы выпадающие из кладки камни... Иное дело - руины естественные, появившиеся вследствие пагубного воздействия времени, стихий и цивилизации. Во всем мире стараются исправить эту бестактность природы и реставрируют, охраняют, берегут и сохраняют. Во всем мире, но не у нас. И в этом смысле - русский павильон Венецианской выставки был откровенной фрондой по отношению к главной теме биеннале: "Меньше эстетики - больше этики". В России - все наоборот. Тотальная эстетизация - следствие страха перед жизнью, боязнь ее некрасивой, неприбранной правды. Тот же Илья Уткин трагедию судьбы русской архитектуры наблюдает глазами сентиментального путешественника XVIII века. Конечно, только так можно оправдать то, что называется "крайностями бытия". Вопрос в другом: нужно ли оправдывать эти крайности? Даже по-уткински красиво... Воспевшие руины люди XVIII века на краю собственного имения- парка ставили потрескавшуюся колонну с надписью "Конец света". Эта "крайность" маркировала то пространство, где понятия Истории, ее начала и конца, понятия Памяти и Времени священны. Такая искусно оформленная "крайность" - маленькое предостережение культуры, необходимый жест самосохранения перед лицом подлинных крайностей - всепожирающих хаоса, тлена и смерти. В самый раз после Венеции прокатиться в родовые гнезда знаменитых почитателей руин эпохи сентиментализма и посмотреть, живут ли там до сих пор История, Память и Время. Мой выбор пал на ближайшего друга того поэта, чья ода руине стала эпиграфом очерка. Николай Александрович Львов - архитектор, музыкант, поэт, изобретатель и дипломат. В преддверии его 250-летнего юбилея я посетил родину Львова - Торжок - и окрестности. Посетил и понял: Память там больше не живет. Историю выгнали взашей. Осталось только Время, мстящее беспамятству. Николай Александрович Львов прославил Торжок своими уникальными архитектурными сооружениями. Идеальные проекты Андреа Палладио он соединил с изысканными пространственными эффектами французской архитектурной школы. Каждый ансамбль Львова - великолепный Театр Архитектуры, призванный пробуждать ликующее, восторженное чувство. Символично, что один из лучших усадебных ансамблей Львова близ Торжка называется Знаменское-Раек. Согласно словарю В. Даля "Раек - ящик с передвижными картинами, на которые смотрят в толстое (брюшистое) стекло..." Чередование живых картин перед глазами посетителя усадьбы было предусмотрено в качестве главной сюжетной интриги львовского Театра Архитектуры. Гигантский двор-перистиль в форме эллипса играет роль одновременно архитектурных кулис и сцены, движение по которой к палладианскому (ренессансному) дворцу напоминает ритм и пластику классицистического спектакля. Увы, усадьба Знаменское-Раек находится сегодня в состоянии, близком к агонии. Начавшийся было ремонт заброшен по причине отсутствия финансирования. Флигели стоят, распахнутые настежь всем ветрам. Дом ветшает. Стекла выбиты. Парк превратился в некошеный луг. Многие перспективные эффекты ансамбля теперь исчезли. Еще печальнее судьба шедевра Львова - родовой усадьбы Никольское. В Никольском-Черенчицах архитектор родился. В этом месте он построил свой дом и знаменитый мавзолей-усыпальницу. От дома остался лишь маленький флигель. Уникальный каменный погреб-пирамида с колоссальным подземным ледником, нишами и расписным сводом в стиле гротеск напоминает фантастические проекты французских архитекторов-масонов Булле и Леду. Погреб сейчас в запустении, росписи гибнут буквально на глазах. Жемчужиной усадьбы Никольское является мавзолей-усыпальница. Чистоту и ясность ее форм наверняка по достоинству оценили бы Рафаэль и Браманте. Внутри сохранилась великолепная лепнина, благородная облицовка искусственными мраморами и даже фрагменты росписи. В крипте (усыпальнице) Львов создал пространственный веер расходящихся световых коридоров с готическими (стрельчатыми) очертаниями, сравнимый с тем, что позволил себе академик Суфло в знаменитой парижской церкви Сен-Женевьев (ставшей впоследствии усыпальницей великих людей Франции). В строительстве мавзолея Львов применил первозданные природные материалы, в том числе колотый валун для пьедестала. Архитектура, становящаяся Природой, и Природа, превращающаяся в Архитектуру, - вот темы, волновавшие Львова. Пруд, источники, каскад ("Река времен") в основании насыпного холма, березы на фоне вечнозеленых кедров - вся "оживающая эмблематика" ландшафта становилась частью архитектурного ансамбля усадьбы. К несчастью, сегодня эта эмблематика ландшафта почти не читается: парк запущен, многое уничтожено. Мавзолей стоит нараспашку. Уникальный двойной купол по образцу римского Пантеона когда-то позволял наблюдать чудесную световую иллюзию вечно открытого неба, через которое, как писал сам Н.А. Львов, "ни дождь, ни снег идти не могут". Сегодня - могут вовсю. Купол начал разрушаться. Еще почти целый интерьер с прекрасной отделкой обречен на гибель. Николай Александрович Львов (1751 - 1803) любил проекты в виде увеселительных и поучительных искусственных руин: живописно разрушенных арок, поросших зеленью башен, где театрально воет ветер и ухают совы. Знал ли он, что будущие поколения разучатся понимать эти изящные предостережения и хамски превратят в руину большую часть его мудрой архитектуры? Наверное, прав куратор Венецианской биеннале Массимилиано Фуксас: "Меньше эстетики - больше этики". В противном случае для эстетической рефлексии в России скоро совсем не останется повода. Также в рубрике:
|