Богово колесо

Чудеса бывают. И недалеко: три часа от Москвы на машине

Алексей ЧЕРНИЧЕНКО
Рязанская область

Тетка стоит, щурится, шевелит губами, но надпись на монастырских воротах никак не разберет.

- Же-ну... вот... Чего это? - к спутнику.

- Ну правильно, мужской же монастырь...

- "Грядущего ко мне не изжену вон" - значит, не выгоню пришедшего ко мне...

- Эх ты! - тетка так посмотрела на спутника, что без сомнений - муж. - Все б тебе жену вон.

А я надпись-то тетке перевел, только сам все вспоминал про двух монахов-доминиканцев. Католический этот орден всемирен, "домини канус" - "божьи псы" вездесущи. Вот и сюда, в село Пощупово под Рязанью, в Свято-Иоанно-Богословский монастырь, как-то недавно заехали два молодых улыбчивых "псенка", два монашка из Чехии. Мило путая ударения, объяснили, что хотели бы пожить в монастыре, просто посмотреть, поснимать на фото и видео. Строгость устава их не смущает, к постам они привыкли. У них, правда, в пост пьют много пива, но здесь в сельском магазине, они видели, есть чешское, так что все в порядке.

Эту сцену мне пересказали не самые большие монастырские друзья, да еще со слов обиженных доминиканцев, но одно точно - не разрешили им пожить. Игумен, тридцатитрехлетний отец Иосиф, не благословил. Да еще якобы добавил, что самый лучший вид на монастырь - во-о-он с того холма, и махнул широким рукавом далеко за монастырскую стену, к молодой дубовой роще на соседнем холме, за которым Святой источник.

Так что "не изжену вон" - это Христовы слова, а не игуменские, и поскольку программа моя не сильно отличалась от той легкомысленно-щенячьей, разве что благоразумно не включала изнурительный пивной пост, я сильно, признаться, волновался за судьбу своей командировки.

И в том, что пустили меня, разрешили пожить до конца недели не в братском, конечно, корпусе, не в кельях, а в гостевом маленьком домике, что "шестерке" моей открыли врата и определили место между трапезной и котельной, что на довольствие меня поставили с братией, а не в общую трапезную, где питаются паломники, трудники и даже женщины, - во всем этот углядел я первое из здешних маленьких чудес.

Утром понял, что ошибся. В начале шестого разбудил колокольный звон. Домик стоял у южной ограды, где высокий монастырский холм круто спускается к заливным лугам по берегам Оки. Весь этот склон покрыт старым монастырским садом. Высота такая, что на горизонте за Окой видна Рязань. Вчера она светилась ясными огоньками, а ведь до нее тридцать пять верст.

Пространство было заполнено свежей, без пылинки, майской зеленью, цветущими яблонями и сумасшедшей, яростной сиренью. И многослойно упаковано в празднично-подарочную обертку. Сначала - в сверкающий слой росы. Потом - очень толсто и сплошняком - в соловьиное пение. Дальше шла небесная синь и сияние нежаркого еще солнца (все это плюс монастырские пасущиеся кони отражалось в Оке). И поверх всего, ничему не мешая, висел колокольный звон.

Я понял, что ошибся в масштабе.

Увидеть такое - чудо не из маленьких.

Чудо второе - праздник

Встают монахи и послушники (кандидаты на постриг) в пять часов. С полшестого до десяти - утренняя служба в главном монастырском, Иоанно-Богословском, соборе. В двенадцать - обед (завтрака никакого). Мяса не едят вообще. Если не пост, то в зеленые, например, щи (окрестные крапива и щавель) можно добавить сметаны и вареное яичко (картошка, морковка с монастырского огорода и поля, скоромное - со своего птичника и скотного двора). На второе - рыбные котлеты или копченая скумбрия, салат из своей зелени, каша или картошка, постное масло. На столе - графины с водой из Святого источника, блюдца с вареньем из монастырского сада, мед с собственной пасеки. Хлеб тоже из своей пекарни, подовый, муку мелют сами, пустили мельницу.

Столы уставлены в ряд вдоль длинной трапезной, сделаны они, как и скамьи, в собственной столярной мастерской (лесопилка, вы уже догадались, здесь же). Фрески по стенам писал отец Лука, двадцатишестилетний выпускник Рязанского художественного училища. Трапезничают всей братией, пятнадцать монахов и столько же послушников, да всегда сколько-то гостей (люди монастырю нужные, полезные, не мне чета - либо из духовенства, и черного, и белого, либо которые по строительно-снабженческой части). Трапеза начинается с общей молитвы, потом один из монахов читает из Священного писания за кафедрой в торце стола, остальные едят. Накрываются столы на шесть человек, каждый кладет - наливает себе сам. Добавки сколько угодно, да как-то неловко... Хотя сотрапезники мои, замечаю, едят не жадно, но много, обстоятельно, с аппетитом и старательностью молодых, здоровых, физически работающих людей. Доел первое, аккуратно утер усы и бородку, не торопясь накладывает горячую рассыпчатую кашу в эту же глубокую тарелку, сдвигает ее вбок хорошей дымящейся горой и рядом такую же гору - зеленого салата. Потом сверху - ложечкой из блюдца - золотым конопляным маслом. Потом чай, и на свежий хлеб - свежего меда...

Заканчивается трапеза, когда последний доест, а чтец дойдет до очередной смысловой паузы, по звонку в колокольчик либо игумена, либо наместника отца Авеля. Снова все встают и хором молятся с пением минут пять, не меньше.

С обеда до пяти часов - послушания, то есть работа на ста гектарах земли, в огороде, в саду, на лесопилке, на стройке, в монастырском дворе - словом, во всем большом хозяйстве, каковым, кроме всего прочего, является монастырь для своих насельников. С пяти до девяти - снова служба в соборе, потом ужин.

Но мой первый день в обители, начавшийся с волшебного утра, оказался не обычным, а - предпраздничным. Кануном дня поминовения Иоанна Богослова, Св.Апостола и Евангелиста. Для монастыря это престольный праздник. Будет владыка, архиепископ Рязанский и Касимовский. С самого утра монастырь драится и чистится под майским солнцем, как флагманский корабль.

Хуже нет путаться без дела под ногами у занятых людей. Но меня опять выручила моя "шестерка". Весь монастырский транспорт (кроме гужевого и "Волги" игумена, он грузовой) оказался в разгоне. Меня попросили съездить с Верой Владимировной, монастырской главной бухгалтершей, за цветами к празднику.

Вера Владимировна оказалась той самой добрейшей старушкой, какая накануне проводила меня на ночлег и заботливо побрызгала в домике импортным инсектицидом из нарядной банки. Попадая на мух и комаров, мгновенно хлопавшихся оземь, она тихонько приговаривала: "Искушение...".

Поскольку нынче было еще далеко до обеда, Вера Владимировна отвела меня в общую трапезную. Там с семи до девяти завтракают паломники, трудники (приехавшие в монастырь поработать за ночлег и харчи), а также наемные работники. Я было заотказывался от "доппайка", но она сказала: "Вам же за руль", - и я понял, что на сегодня я - трудник. Повар Валера сам мне принес горячие оладьи, еще теплые булочки, сыр, масло, сметану и крепкий чай. Я ел и думал, что трапезовать с братией и игуменом - возможно, доверие и почет, но вряд ли награда. Там таких булок не дают.

Там отец трапезник был монах, а Валера - мирянин, хоть и полтора уже года здешний повар. Я стал звать его "добрым самаритянином", чем очень смешил. Он оказался из Самары, кандидат филологических наук, работал на студии "Грузия- фильм", преподавал философию в Москве, потом был бизнесменом в родной Самаре, теперь вот здесь. "Добрый самаритянин" не только по происхождению, но и потому, что взялся меня подкармливать ("Искушение", - говорил я ему, видя кофе и булочки), а также сопровождать в ежевечерних прогулках вокруг монастыря. Мы ходили вдоль стен, мягко отдававших в сумерках дневное тепло и молочно-розовый свет, вдоль кустов сирени, полных запахов и соловьев, и дымили так, что ни один комар близко не подлетал.

- Вот ты говоришь - постричься, - говорил Валера, всматриваясь в огонек своей сигареты с какой-то даже неприязнью (я ничего подобного не говорил, однако не перебивал). - Монашеская жизнь - подвиг духовный и физический, я это понимаю, я наблюдаю его близко, сочувствую ему и ничего не загадываю на будущее. Как знать... Соблазн денег я уже преодолел, у меня их было много. И попито было много. Мне сорок с хвостиком, я только этот хвостик, наверное, не любил женщин - в начале жизни, но и это преодолимо. А вот без этого милого дыма...

Когда мы с Верой Владимировной сели в "шестерку" и выкатили за монастырские ворота, она вдруг сказала: "Я вам за бензин заплачу". От возмущения я попросил разрешения закурить.

- Курите, курите, - сказала она. - Вот вы закурили - это что? Это бесу свечку зажгли. Ангел-то из машины и вылетел, ангел- хранитель.

Две сигареты, вспомнил я что-то минздравовское, выкуренные в закрытой машине, снижают внимательность на сорок процентов. Совпадает.

- А машина освященная? Ну и что, что ржавая - такую-то еще больше требуется. Новая и сама не сломается...

Тоже логично, подумал я.

В теплице соседнего села Высокое мы накупили полмашины свежесрезанных роз всего по четыре рубля за штуку. Пахли они одуряюще, но это-то и оказалось плохо - владыке нужны цветы без запаха, на него у архиепископа аллергия. Поехали в Рязань за импортными. Вера Владимировна боялась, что не хватит денег, но мои командировочные добавлять не захотела: "Зачем, у нас свои есть. Заедем в церковь, снимем нашу кружку".

Церковь, где стояла кружка для пожертвований на монастырь, оказалось, граничила оградой с территорией знаменитого училища ВДВ, выпустившего Грачева и Лебедя. Спрашиваю - правда ли, что игумен Иосиф тоже его заканчивал. Нет, отвечает Вера Владимировна, игумен окончил училище связи.

- У нас ведь в Рязани военных училищ целых четыре. Сын мой младший тоже отучился, тоже служит и тоже без квартиры мыкается, как все они.

- Где служит, - запутался я, - в церкви?

- Да нет, в армии...

Кружка, а на самом деле деревянный ящик с табличкой, была почти полная, мы ее опростали в целлофановый пакет. Долго потом объясняли продавщице гвоздик из киоска, что значит цвет и обертка "поскромнее", а после совсем ее добили, расплачиваясь мелочью из пакета.

- Вы что, на паперти стояли?! - не выдержала она посреди подсчета, и от нашего честного "да" только хуже возмутилась.

Моя тайная нескромная надежда вызнать у Веры Владимировны (главбух ведь) что-нибудь конкретное об экономике монастырского житья-бытья, об источниках дохода и их сравнительных величинах натолкнулась на ее уклончивые вздохи и ссылки на "искуше-ение". Так что, кроме упомянутой кружки, очереди за свечами и в иконную лавку, виденных своими глазами, про денежные поступления узнать не удалось. Вывод - мир и монастырь сегодня сближает понятие коммерческой тайны...

Зато же и хорош был собор в розах и ландышах (их тоже выменяла моя пассажирка на горсть мелочи: "Смолоду запах люблю!"). Десятка два автобусов с туристами съехались на праздник - с рязанскими, подмосковными и московскими номерами. В монастыре было многолюдно, в церковь не войти, а вечером Валера даже курить не пошел: "Сил нет, четыреста человек обедом накормил. На праздник всегда так, обычай..."

Братия

Входя через святые ворота (где "жену вон") на монастырский двор, люди ахают. Постройки реставрировать нынешним насельникам, чей средний возраст около двадцати пяти, придется, наверное, до глубокой старости - много было напакощено с 1931-го по 1989-й. Но все пространство от ворот, стен и колокольни до собора и келейного корпуса - райские кущи. По бокам - вековые липы, а в центре - изумительный газон и сказочный цветник. Буйство тюльпанов совершенно немыслимых сортов. Ветвистые - по десятку цветов на одном стебле, махровые - как розы, не видать серединки от пышных лепестков, лилейные - с чашечками высокими и зубчатыми, как лилии...

Двадцатишестилетний отец Иоаким, чье главное послушание - садовник, цветовод, поливает тюльпаны из шланга с душем и читает мне о них целую лекцию. Оказывается, окончил в соседнем селе ПТУ по специальности "цветовод" и пришел с дипломом в монастырь. В послушниках проходил меньше полугода, принял постриг.

- Да, это редко, обычно не меньше года в послушниках ходят, есть и по нескольку. Просто я все три года сюда из училища бегал, батюшка Авель меня знал...

Он сам ездит в Москву в павильон "Цветоводство" на выставку за сортовыми луковицами.

- Раньше благословляли за пределы монастыря ходить в цивильном, чтобы народ не смущать, но я всегда ездил в облачении. Мне подрясник нравится и скуфья. Раньше, правда, девчонки смеялись очень, особенно в Москве. У меня, видите - он улыбается, - и сейчас-то борода не очень чтоб, а раньше была и правда смех один. Сейчас ничего - уже и к монахам на улицах привыкли, и борода моя погуще стала - не смеются, в общем.

У него прекрасная речь, и, кроме цветоводства, еще послушание - водить по монастырю экскурсии. Дети и взрослые слушают раскрыв рот. О.Иоаким вроде нынешнего монастырского летописца: ездит в областной архив, поднял все документы по истории обители. Книгу "Описание Богословского общежительного монастыря, находящегося в Рязанского епархии", изданную сто двадцать лет назад, знает назубок. Впервые монастырь упоминается в летописи в 1237 году: Батый его чудесным образом не ограбил, несмотря на богатство.

- Раз богатство, значит, к тому времени уже давно существовал. Значит, немногим моложе Киевской лавры. У нас ведь здесь тоже пещеры в холмах - у самого Святого источника выход, только об этом писать не надо, а то кладоискатели понаедут...

С отцом Иоакимом я пережил настоящий шок. Наговорились мы с ним и распрощались, он пошел в келью, я за ворота - покурить, почеркать в блокноте. Сижу, увлекся, вдруг поднял глаза - и обмер. Из монастыря выходит мой собеседник. Вместо подрясника - зеленый клубный пиджак. Бороды никакой - ни густой, ни жиденькой. Плечи расправлены, и руки не ладонь в ладонь под грудью сложены, а так это - вперед до пряжки, назад до отказа. На груди - галстук модный и фотоаппарат.

Нельзя за такое время побриться, соображал я судорожно. Переодеться можно. Так что, борода - накладная?..

Видимо, лицо у меня было ужасное. Он подошел со знакомой мне мягкой улыбкой.

- Я Алексей, а Олег, Акимка то есть, - это брат мой, близнец...

Вот с помощью такого прямо-таки античного катарсиса (и, кстати, комедийного приема) я понял, насколько это индивидуальное дело - стремление в монахи. Здесь ведь и биографии были почти одинаковы, и гены - ближе некуда.

Было их у матери семеро - в маленьком городке под Свердловском. Отца они никогда не знали, а потом мать лишили прав, и их всех должны были отправить в детдом, но трех старших забрала бабушка.

- Всех не могла, - объясняет Алексей, - она тоже всю жизнь без мужа жила.

- Да, - соглашаюсь, - одной и троих-то взять на старости лет - подвиг.

- Она не старая была тогда. Она бы нас всех взяла, но у нее своих детей еще было семеро...

Такая вот бабушка. Близнецы теперь навещают ее по очереди. И брата с двумя сестрами навещают, переписываются. Их осталось пятеро. Один брат умер. Одну сестру удочерили еще маленькой в детдоме - и тоже как умерла: ведь соблюдается тайна.

- Вот тоже эта тайна. Она же большая теперь, зачем скрывать? Иногда думаем с братом: дай Бог, все у нее хорошо, может, уже и племяши у нас есть, неужели ж никогда не увидеть? Она самая симпатичная была, поэтому и удочерили...

Как пришел из армии, Алексей приехал навестить брата - и только тут узнал, что Олег стал монахом (служить ему не довелось по зрению). Узнал, написал бабушке - и застрял в монастыре. Шесть лет живет в общежитии для трудников, работает в столярном цехе, неплохо зарабатывает, ведет монастырскую фотолетопись и - для души - возится с монастырскими конями. Олег еще в школе любил все, что растет в земле, а Алеша ходил в конноспортивную школу.

- Представляете, недавно один "новый" рязанец пожертвовал бричку на резиновом ходу с откидным кожаным верхом - и орловского рысака, полуторалетку. Я его Орликом назвал. На груди ссадина от упряжи. Нельзя же такого молодого запрягать, а хозяин не понимал. Заберите, говорит, жертвую, а то возни с ним больше, чем с "мерседесом".

Шесть лет Алексей думает: постричься ему в монахи или жениться?

Меня поразил разговор с братом-монахом. Мы сидели на бревнышке, отец Иоаким щипал свою бородку и смотрел вдаль, за Оку.

- Ничего я ему не советую. Он спрашивает часто, а я молчу. Вы вот старше меня, знаете, наверное, лучше, что в миру тяжело. А и в монастыре тяжело бывает. И там, и там возроптать можно, посоветую - грех на мне будет. Человек сам решать должен.

Чудесный источник

Праздник тоже не приходит один: 21 мая был Иоанн Богослов, 22- го настал летний Никола. Село Пощупово (Богослово в прошлом) как начало праздновать свой престол, так и не тормозило.

На вечерней прогулке мы с Валерой услышали шум и голоса у монастырских ворот.

- Это Сережа, гостиник наш, с местными разбирается. По праздникам он на воротах стоит. Наверное, за тюльпанами полезли.

- Так помочь же нужно!..

- Кому? Ты Сережу видел? А им помогать не обязательно.

Показались ворота и три фигуры: Сережа вел за шкирки двух парней, потюкивая головами друг о друга и что-то внушая монотонным басом.

Он в прошлом боксер-полутяж. Работал в Бийске, на родине Шукшина, в горкоме партии ведал спортом. В девяностых занялся бизнесом, весьма успешно гнал за бугор панты. Три года назад на него устроили покушение - поперек Чуйского тракта поставили на повороте "КамАЗ". У него была спортивная "тойота" с темными стеклами, он гонял, как дьявол. Но в тот день он остался в Бийске, а за рулем была жена. И дочка рядом.

Три года он не может спать по ночам. Дежурит на воротах, в гостинице-общаге. Днем, по праздникам особенно, его ставят у Святого источника. Вроде как торговать товаром из иконной лавки, а больше следить за порядком.

На источнике монахи поставили бревенчатый сруб с куполочком, часовенку-купальню. Еще в прошлого века книге перечисляется множество чудесных исцелений, здесь произошедших.

Сегодня сюда приезжают на автобусах, на мотоциклах и на "джипах". Один раз прилетел вертолет. Вышли охранники и хозяин. Он шел по лугу в одних длинных трусах, а за резинкой был сотовый телефон.

- Привет, братан, - поприветствовал Сережу. - Как бизнес? Сейчас я тебе поправлю. Только я в твоем товаре не секу, так что скажи сам, чего мне брать и сколько денег.

Купил образков, четок и прочего на два "лимона" и пошел окунуться. Охрана выгнала всех из купальни, отодвинула очередь. Он вошел, плюхнулся...

- Рявкнул так, что у меня деньги посыпались, - говорит Сережа и делает вывод, - такие тоже нужны.

Монахи утверждают, что исцеления происходят и сейчас. Но одно чудо произошло точно - 9 мая этого года.

Сергей стоял с товаром, вдруг почувствовал руку на плече. Повернулся резко, с нырком.

- Сережа, это ж ты?..

Перед ним стоял его тренер из Бийского педтехникума, докативший его до мастера в полутяжелом пятнадцать лет назад.

- Евгений Иваныч, вы откуда?

- Я теперь в Москве, сборную тренирую. Мне новички из Бийска про твое горе рассказали. Оттуда в сборную по-прежнему поступают, а про тебя никто не знал, где ты. Вот где, значит. Держись, Серый.

- Как он меня узнал - с бородой, с усами, с волосами до плеч? - говорит Сергей и хлюпает носом.

Чудо-источник.

Последнее из чудес - бабка Ната

Ей девяносто четыре года, Уваровой Наталье Ивановне, и дочка привозит ее только на лето сюда, в родной дом из подмосковного Щелкова. Она сама возится с огородом, управляется по дому и фотографии рассматривает без очков. Вытащила целый ящик с ними из комода, поискала, куда б поставить его, не нашла и поставила на пол.

Дальше, согнувшись до пола на прямых ногах, перебирает их и, выпрямляясь, показывает по одной.

- Это вот деверь мой, мужнин брат младший. Муж в свекра был, верующий, а деверь не знай в кого, красивый, но в ум не вошел, хоть и женился. В тридцать первом под Троицу три подводы прислали с Рыбного, с ГПУ. Посадили монахов и увезли. И сгинули все. А деверь наш и Петька Юдашкин давай добро монастырское продавать, какое в город не увезли, в кельях оставалось. Петька на стол вскочил и кричит: "Кому часы поповские с кукушкой? Кому полотенце?" Покупали мало, так они себе домой тащили. Свекор уж стыдил сына, отговаривал, тот никак. А через полгода помирать стал от тифа, да так тяжело. Свекор ему и говорит: исповедайся, причастись, грех ведь на тебе. А тот зубами скрипит - не хочу. Только когда уж совсем смерть почуял, говорит: зови попа. И причастился. А Юдашкин с комбедовцами затеял мельницу монастырскую переносить - не там, мол, стоит. Перенесли, позвали народ молоть. Люди пошли - мука-то нужна. В очередь, полно набилось. Юдашкин жернов запустил, а тот на куски - и ему в лоб осколком. Больше никого не убило - только Петьку и жену его Александру. Так и померли без причастия.

- А эту вот карточку мне из монастыря прислали, чтоб рассказала я, где кто. Это монахи тогдашние последние, великомученики. Вот это регент, отец Геннадий. Он нас всех, деревенских детишек, петь учил на клиросе. Я всю жизнь потом пела, и когда монастырь закрыли, и часовню когда снесли на источнике, это уж в пятьдесят шестом было. Я знала, что монастырь опять будет.

Такая вот Наталья Ивановна, живая вера и память. Мучеников всех помнит, злодеев - по именам.

Конечно, и толстяку в трусах с телефоном, и тренеру сборной, и автобусам с туристами монастырь сегодня, чего греха таить, просто аттракцион, туробъект. Вроде как чертово колесо, только, конечно, Богово.

И все же повернется оно раз, повернется другой...

Глядишь, и станет легче не в миру, так в монастыре.

И вернется что-то на круги своя.

ПРОВИНЦИЯ

• Богово колесо
  Чудеса бывают. И недалеко: три часа от Москвы на машине