Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 7 (7264) 22 - 28 февраля 2001г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
СобытиеНевыразимая легкость эпопеи"Война и мир. Начало романа. Сцены". Мастерская Петра Фоменко ТЕАТРНаталия КАМИНСКАЯ
Ну, конечно, сцены. Как же еще играть гигантский роман? Играют, правда, то, что предваряет сражение при Аустерлице. Наташа Ростова - еще совсем девчонка и влюблена в Бориса Друбецкого. Пьер не успел еще жениться на Элен Курагиной. Лиза Болконская еще не умерла при родах. Андрей уходит на войну. Этим заканчивается спектакль. Это - первая часть романа, которая у Льва Толстого укладывается в 115 страниц текста, а у Петра Фоменко - в три с половиной часа сценического времени. Это - чудо. Чудо прочтения романа тем редким читателем, которого не смущает толстовское многословие. Режиссера совсем не повергает в священный трепет величественное слово "эпопея", ибо в ней ему видится только лишь мощная полифония людских характеров, вкусных и теплых деталей жизни, в которых могут быть сосредоточены все теории и все философии. Живой мир. Мир накануне войны. Только и всего. Поразительная способность Петра Фоменко сфокусировать любую идею и прокламацию, любую историю с географией в одной, с нежностью рассматриваемой человеческой особи совершает с "Войной и миром" это сценическое чудо. Философские дефиниции отданы Пьеру Безухову. Большой, широколицый, в очках, обезоруживающе обаятельный Андрей Казаков - идеальный Пьер. Видны объемы чистой романтической души, видна геометрическая стройность натуры - чем это достигается, уму непостижимо. "Типажность" знакомых героев кажется абсолютной. Небольшого роста Андрей Болконский - Илья Любимов красив, и в нем едва улавливается повадка человека с гипертрофированным самолюбием. Старый князь Болконский - Карэн Бадалов похож на барона Мюнхгаузена, хрупкий, субтильный оловянный солдатик, юная голова которого залеплена париком и усами. Князь Василий Курагин - Рустэм Юскаев - вкрадчивый импозантный мужчина, сверкающий светским лоском. Но тот же Юскаев в роли Ильи Ростова - милейший неуклюжий медведь. Актеры играют по нескольку ролей. Но стоит ли искать в этом особые умыслы? Ксения Кутепова в спектакле - и Лиза Болконская, и Соня, и обе несчастны, и обе отброшены самим Толстым на периферию полнокровной жизни, но этим ли продиктован режиссерский ход? А Мадлен Джабраилова, сменяющая изворотливость вдовы Друбецкой на чириканье мадемуазель Бурьен? А Галина Тюнина, играющая и Анну Павловну Шерер, и графиню Ростову, - здесь какая изюмина? Принцип противоположности? Тогда в какую таблицу занести Жюли Карагину в исполнении той же Кутеповой и княжну Марью той же Тюниной? Театр Фоменко бесконечно далек от всяких схем. Здесь не скрывают игру как цепь увлекательнейших превращений. Типажность толстовских героев в спектакле абсолютно театральна. Но писана не масляными красками - акварелью. Театральность Фоменко зиждется на тончайших и нежнейших наблюдениях за человечьими повадками. Кажется, все, как в жизни. Никакого увеличительного стекла. Не надо обольщаться! Оно есть. Это очень тонкое, ювелирное стекло. Людмила Аринина - Катишь, родственница и сиделка старого Безухова, долго пребывает в образе черной вороны. И вдруг - чудовищно акцентированное, дико офранцуженное слово "бульон", и вмиг сыграна волчья порода, прелюдия будущих хищных плясок вокруг безуховского наследства. Потом сцену заговора перед спальней умирающего они с Юскаевым - Курагиным сыграют с редким по силе психологическим напряжением. А как передана теплая и безалаберная атмосфера дома Ростовых! Бесконечные детали и детальки: обнялись по-братски граф с графиней; две подруги, Ростова и Друбецкая, присели, утомившись, прижались друг к другу плечиками. А за занавесом - несмолкающие звуки клавикордов, арфы, флейты, сбивчиво-детские свидетельства домашнего музицирования. И голоса - баски, фальцеты, сопрано. И хохот. И шептанье. И беготня. Но апофеоз - домашний спектакль, какая-то дурацкая пастораль. У всех на головах венки. Участвуют и стар, и млад, и гости. Ничего не отрепетировано. "Артистов" душит смех. Все перемигиваются: Наташа с Борисом, Николай с Соней. Рассеянный Пьер оттаивает в этом бедламе и вспоминает, вероятно, холодный дом батюшки, хищную возню родственников. Все эти живые, неглубокомысленные, но полные глубинного человеческого смысла детали можно описывать и описывать. Саму материю этого спектакля оставить бы тем, кто захочет когда-нибудь представить ее себе. Она соткана из экивоков и вздохов, из женских фигур, скованных застенчивостью или, напротив, расслабленных породистой сытостью, из певучих французских фраз, из кусочков, которые по-животному поедает беременная Лиза, из Наташиных - Полины Агуреевой сумасшедших кудряшек и милых подростковых округлостей... Пространство маленькой сцены (художник Владимир Максимов), как кажется, тоже составлено из мелочей. Два этажа - наверху помирает Безухов, внизу толкутся родственники и визитеры. И вот уже Пьер визуально, физически - один в воображаемо огромном и холодном доме. Крутится на подставке пустая портретная рама - там, внутри нее, сбиваются в пары и группки те, кому надо остаться наедине, подальше от широких господских залов. Салон Шерер, фронтальный и плоский, отрезан от глубины занавесом. Анна Павловна в изящной чалме (художник по костюмам Мария Данилова), но с клоунской "ортопедической" ногой, темпераментно толкует о Наполеоне. Глубин в этих речах не просматривается. Не то у Ростовых. Занавес открывает уголки, где озорует и растет младое племя. Именно их жизни вот-вот будут расколоты на две половины: войну и мир. Сцены, составившие фоменковский спектакль, насыщены подробностями мира и пронзены предчувствием войны. На занавесе - карта Европы начала ХIХ века с наполеоновскими маршрутами. Лейтмотив будущей бесславной для России кампании - часто исполняемая песня "Мальбрук в поход собрался". Вариант пристойный, с французским рефреном. Но смысл прозрачен. Толстовские мрачные сомнения оборачиваются фоменковской нескрываемой иронией. Андрей Болконский несколько раз появится с донкихотовским медным тазом на голове. "В поход собрался". Проекции судеб толстовских героев не раз и не два высветятся ясно и грустно. Два портрета сторожат с двух сторон сцену. Два не дописанных еще изображения императоров, Наполеона и Александра, чьи лица уже в красках, а фигуры еще в карандаше, штрихом. Не поставленные пока Петром Фоменко сцены романа когда-нибудь их дораскрасят. "Какая сила движет народами?" - мечтательно вопрошает Пьер. Пока что равнодействующие императорские силы нажимают только на раму портала, но скоро, очень скоро смешают все внутри. Уже слышна барабанная дробь. Живая полифония мира сменяется на мертвый и мерный ритм войны. Так заканчивается этот удивительный спектакль. Можно было бы сказать, грандиозный, если бы не его чудесно легкое дыхание. Также в рубрике:
|