Ваятель в области балета

Мариинский театр провел фестиваль балета и показал премьеру "Щелкунчика"

Яна ЮРЬЕВА
Санкт-Петербург
Фото Н.РАЗИНОЙ

Сцена из спектакля "Щелкунчик". Маша - Н.Сологуб, Принц - А.Фадеев

Как только тебе начинает казаться, будто ты что-то в балетном процессе понимаешь (видишь логику, улавливаешь причинно-следственные сцепления и даже строишь обоснованные прогнозы), непременно выяснится, что ты не понимаешь ничего. В Мариинском театре, по крайней мере, так. Первый Международный балетный фестиваль "Мариинский" - убедительное тому свидетельство. Программа обещала ровное течение, не предполагающее всплесков и провалов, но фестиваль сам нашел себе кульминации и спады. Предсказать их было невозможно. Простой пример. Слетелись международные звезды: Хосе Мануэль Карэньо, Карлос Акоста, Владимир Малахов, Итан Стифел. Станцевали каждый по спектаклю с местными солистками: "Баядерку", "Дон Кихота", "Жизель" и "Аполлона" соответственно. Все четверо ведут репертуар в крупных стационарных театрах (как правило, сразу нескольких), много ездят по миру, пытаются сохранить себя в изматывающем ритме выступлений. Устают, наконец. Все четверо влетели в мариинские спектакли с минимального числа репетиций (Стифел вовсе с одной). А результат: две скучные халтуры ("Баядерка", "Дон Кихот") и два триумфа ("Жизель", "Аполлон"). Могло быть наоборот, но вышло вот так. Возможно, сработала какая-то совсем уж тайная закономерность, сплетающаяся глубоко в недрах, если предположить, что ничего случайно не случается. Та же тайная закономерность подчинила себе и нового "Щелкунчика" в постановке художника Михаила Шемякина и хореографа Кирилла Симонова - премьеру, которой прочили стать главным событием и приманкой фестиваля.

К премьере готовились долго, решающая дата откладывалась четыре раза. За это время успели отказать от работы хореографу Алексею Ратманскому и поставить под ружье балетмейстера-студента Симонова. В Америке заказывали пластмассовые маски всех размеров, цветов, фасонов, сооружали несметное количество бутафории. Любовно вытачивали и пригоняли каждую деталь, надо полагать. До этого бог весть сколько времени художник Шемякин взращивал в душе тему, смутно ею томился, искал, как сердцу выразить себя, выстраивал концепцию целого. За несколько недель до премьеры о Шемякине и его "Щелкунчике" трубили все газеты, художник направо и налево раздавал интервью. Рассказал, что нарисовал тьму эскизов. Не просто эскизов, а картинок, которые должен был оживить хореограф. То есть задал пластический рисунок партий. Срежиссировал мизансцены. По всему, ожидался триумф авторской воли, которая должна была переплавить музыку Чайковского, странно соединяющую фатальный ужас и розовощекое конфетное великолепие, танцы, сценографию (само собой). Синтетический по определению балетный спектакль, складываемый усилиями разных авторов, должен был стать спектаклем одного-единственного автора, тем самым поставив публику лицом к лицу с замкнутым в себе последовательным миром. Не стал и не поставил. Не знаю, почему. То ли звезды так повернулись, то ли так пролегли положенные Валерием Гергиевым "пределы разумного", в которые должно было вогнать созидаемое "сумасшествие", но только "Щелкунчик" получился обычный. Так и видишь, как он робко переминается с ноги на ногу, присоединясь к всемирному семейству версий спектакля. Свои узоры Михаил Шемякин разводил по канве сценария Петипа, тем самым позиционировав спектакль как традиционный. Хореография "Щелкунчика" беспомощна ровно настолько, чтобы о ней нельзя было сказать ничего (первый - "игровой" - акт получше, второй - "танцевальный" - совсем никуда). А сам он столь добротен, что описывать его чудеса попросту скучно. Не без воображения придумано появление Мышиного короля: гвардия преклоняет колени, в дыму торжественно вздымается, вырастает семиглавый мутант, по пластике слегка смахивающий на статую Екатерины Великой со вельможами перед Александринским театром. Мантия распахивается - шесть голов были ее воротником, настоящий король выступает из нее и вместе с королевой и кронпринцем, отвратительно шмякаясь со ступеньки на ступеньку, сползает вниз к подданным. Эффектны костюмы кордебалетных снежинок: каждая затянута в черное трико-комбинезон, в черную пачку, на плечах и пачке лежат хлопья снега. Танцуют на черном фоне: кажется, что невесомый контур сам соткался из снежных хлопьев. Приглашенный мим Антон Адасинский (бывший "лицедей", чей театр "Дерево" ныне прописан в Германии) в роли Дроссельмейера - вообще незабываемое зрелище. Словом, чем дальше отходит премьера во времени, с тем меньшим раздражением ее вспоминаешь. Даже какие-то симпатичные подробности вдруг всплывают. Да, на спектакле было скучно, было плохо. А почему плохо - никак не вспомнить. Нипочему. Даже провалиться этот спектакль не сумел - с треском таким, чтоб на весь мир, чтоб еще лет десять вспоминали. Не было провала. События, впрочем, тоже не было.

Смотря что, конечно, считать событием. Для газеты, которую вы сейчас держите в руках, как и для любого другого издания, событие - то, что произошло в мире всех и всяческих искусств за последнее время. И газета, хочет не хочет, должна об этом рассказать: было, мол, не отрицаем. Без событий газетные статьи не пишутся, событие - их единственный герой. Вот таким событием "Щелкунчик" Шемякина безусловно стал: Мариинский театр, Валерий Гергиев, премьера балета и т.д. Информационных поводов для статьи сколько угодно. Но есть другая дефиниция события: это когда в статье про событие так прямо и пишут "стало событием". Когда событие не просто случилось, а самим своим появлением как-то поправило знакомую нам картину мира, уточнило, опровергло, расширило наши представления о привычных вещах, а то и о нас самих. В этом смысле событий на фестивале было четыре. Приглашенный из Большого театра Николай Цискаридзе, поразительно станцевавший в концерте второй акт "Легенды о любви". Этот самый концерт - под названием "Золотой век советского балета", - поведавший прелюбопытнейшие вещи о советском балете (плюс к репертуарной "Легенде" были вынуты из архива фрагменты "Лауренсии" и "Гаянэ"). Владимир Малахов и Диана Вишнева в "Жизели". Итан Стифел в "Аполлоне". А "Щелкунчик" событием не был. Вот хотя бы несколько вопросов, на которые гипотетически могла бы ответить всякая новая постановка "Щелкунчика", но именно эта - не ответила.

Ситуация с юным хореографом Кириллом Симоновым и маститым художником Шемякиным, придумавшим концепцию спектакля, рисовавшим фигурки, которые должен был оживить смиренный хореограф, любопытно перекликалась с тем, что можно было наблюдать на первых Русских сезонах Дягилева. Когда на афишах писали: "Шехеразада", балет Льва Бакста (а танцы-то, танцы-то Фокин ставил!). Когда Александр Бенуа набрасывал фигурки танцующих половцев, какими их себе представлял, а разгоряченный Фокин переносил это на сцену, и получались "Половецкие пляски". Когда Стравинский придумывал нечто, делился с Дягилевым, тот - с Бенуа, Бенуа писал сценарий, разрабатывал оформление к музыке Стравинского, а потом уж - что делать - приглашали хореографа Фокина, отведя ему на все про все считанное число репетиций. С Кириллом Симоновым поступили точно так же. Но Кирилл Симонов, извините, не Михаил Фокин (и даже не отставленный Алексей Ратманский). Дарования его скромны, цену им в будущем назначат опыт и ремесло. В итоге: вместо интересной художественной ситуации - обычное головотяпство (не продумали, не договорились, не рассчитали время и силы).

О чем музыка, написанная Чайковским? О веселой резвости среди сластей в сказочном Конфитюренбурге или о страшной бездне-смерти, которая может разверзнуться под ногами в любой момент, играя с человеком, как с марципановым пастушком? О сластях, говорит новый "Щелкунчик". То, что Шемякин напустил в балет крыс в сверхсанитарных количествах, не делает его взгляд на мир более зловещим, чем предписано традицией рождественской сказки. Крысы славные такие, будто сбежали из секции меховых игрушек, и премило перехватывают лапками хвосты, фехтуя в сцене боя с оловянными солдатиками. А в музыке все звучит свое: "Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?". Но кто такой Чайковский, и кто такой Шемякин... Чайковский как написал, так ничего от него не убудет, ни нотки. Напротив: оркестр под управлением Валерия Гергиева все это еще и чудно исполнит. А вот на художника Шемякина, на его пластмассовые маски и массивные декорации деньги потрачены, и сам он на премьере величаво кивает из царской ложи поклонникам. Чайковский, небось, не кивнет. И даже не поморщится или там пальцем не погрозит проказнику.

Оставим то, что новый "Щелкунчик" не сказал. То, что сказал, увы, не отмечено печатью авторского своеобразия. Что в жизни каждого ребенка бывают моменты, когда взрослые кажутся ему мерзкими, кривляющимися чужаками, игрушки - живыми, а самая главная мечта - сласти до самого горизонта? Читатель, все мы были детьми, все мы это с тех пор и знаем. Нам не надо для этого идти в балет. И мы вместе сейчас дивимся: для чего возник этот новый "Щелкунчик"? Нет, понятно, конечно, что с одной версией Вайнонена особенно по гастролям не разъездишься, надоешь, надо срочно ваять нечто новое, но в то же время и благообразно-привычное. Но какое нам до этого дело? Почему мы должны это знать и принимать во внимание? Был просто неудачный спектакль, неудачный без всяких высших смыслов. Вывод из этой премьеры и всего фестиваля напрашивается только один: как ни старается Мариинский театр стать авторским балетмейстерским театром, так актерским и остается. Главное его богатство по-прежнему составляют уникальные танцовщики. Пусть даже и приглашенные. А почему так вышло (ведь на шумную премьеру сил было положено никак не меньше, чем на приглашение известнейших танцовщиков-звезд), не знаю. С этого признания, собственно, разговор и начался. А теперь окончен.

МУЗЫКА

• Ваятель в области балета
  Мариинский театр провел фестиваль балета и показал премьеру "Щелкунчика"
• PRO - двинулись, выйдя из пальто Абрамова?
  Фестиваль пластических театров
• Чудесная ночь на Лысой горе
• Безродная и Скляр сорвали банк
  Премьера программы "Вивальди-Танго"
• БИЛЛИ КОБЭМ: "Мне нечего сказать тому, кто не играл на барабанах!"