Замечательные императоры Византии

"ЖЗЛ": новое как хорошо забытое старое

Дмитрий САВОСИН

Почему после отмены цензуры расцвели детективный и эротический жанры, никому объяснять не надо. А вот почему так расцвел жанр биографический? Ему отдали дань практически все крупные издательства, будь то биографии едва прославившихся кинозвезд или древних жриц любви. Причина, скорее всего, в долголетнем "книжном" и информационном голоде - жесткие рамки советской идеологии позволяли знать лишь "чуть-чуть истины"... а чуть-чуть истины, как говорил Лихтенберг, - хуже, чем самая бесстыдная ложь. Вступила в конкурентную среду и знаменитая еще в советские времена биографическая серия "ЖЗЛ". Нет, не кинозвезды и не любвеобильные персоны - венценосные особы, монархи, появление которых среди прочих замечательных людей еще недавно было у нас немыслимо, заполонили прилавок издательства "Молодая гвардия". Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Иван III, и даже особенно одиозные Павел I и Александр I... Книги серьезные и проквашенной идеологией не пахнущие. Семидесятилетний сон исторической памяти, кажется, закончился. Заполнение лакун национального исторического самосознания идет полным ходом. В этом контексте две скромные книги, вышедшие в конце прошлого года и, скажем сразу, ни в коем разе не претендующие на почетное место ни в истории жанра, ни в истории серии, ни даже на домашней книжной полке, стоят особняком. Поскольку оба византийских императора - и Константин Великий, и Юлиан Отступник - имеют значение не столько для возрождающегося русского национального самосознания, сколько для возрождающегося самосознания христианского.

Знаменитый, едва ли не самый крупный русский историк Византии Федор Успенский писал, что заслуга Константина Великого вовсе не в том, что он был первым христианским императором в мире, а в том, что он построил Константинополь. А вот для Сергея Власова тема Царьграда, не дававшая покоя многим русским литераторам, принципиально не главная. Он написал биографию императора Константина с противоположной точки зрения. И текст его - очень личный, пропитанный собственным видением и мистическими видениями Константина, а иногда просто публицистический. Писатель нащупывает тонкие связи между давно ушедшей эпохой, которая столько лет была невостребованной даже, по совести говоря, в институтских курсах, не говоря уж о школьных, - через византийскую историю и христианскую литературу было принято "перескакивать" сразу к средневековой католической Европе, - исходя из законов, им самим над собою поставленных. Потому-то его гуманитарная логика может показаться странной. Например, прямая линия, проведенная им от места рождения Константина - города Ниш на территории современной Сербии - до натовских бомбежек Югославии, которые начались именно с этого города, обретает для автора характер мистический. Многое тут можно возразить... но почему-то не хочется. Логика Сергея Власова не есть логика общемирового исторического процесса - это логика христианского гуманизма, и потому главное для его пера - путь императора-язычника к вере в Иисуса. Поэтому в тексте так много странных отступлений, "авторского голоса", публицистики почти газетного характера, так несвойственной солидному жанру исторической биографии. Внезапность стилевых переходов не всегда хороша. Зато если уж публицистическое начало с беллетристическим соединяются органично, то это лучшие страницы - как, например, в истории первого Никейского собора, где Константином после долгих колебаний было положено начало так называемой византийской традиции отношений Церкви с государством, перешедшей по прямому наследованию в Россию и ныне, кажется, мечтающей о возрождении не без приманки со стороны власти. Прочтя публицистические отступления писателя, представим на минутку вслед за Власовым путь всей христианской истории, если бы колебания Константина закончились иначе - и не было бы христианство никакой государственной религией, а осталось независимым религиозным учением... Каким было бы оно сегодня, сейчас? История, конечно, не знает сослагательного наклонения. Но писателю позволено многое.

Арчимбольдо. "Библиотекарь". 1566 г.

Поэтому и знаменитая история оставшихся на совести первого христианского императора убийства жены и казни сына, которую с удовольствием рассказывают все историки, дана всего на полстранички, зато психологические побуждения императора-язычника, вступившего в диалог с неведомым богом галилеян, прописаны до тонкости. Так что принятие Константином христианства за несколько дней до смерти и в самом деле выглядит нравственной кульминацией книги, хотя, ох, многие историки возразили бы, что сей сюжет объясняется многими обстоятельствами, только не искренней верой жестокого владыки в Христа распятого... Долгая жизнь Константина - строителя и гуманиста-миротворца, каким во многом изображает его Сергей Власов, оттеняет по контрасту короткую бивуачную судьбу Юлиана - императора-воина, сделавшего последнюю попытку возродить в качестве государственной религии римское язычество. "Галилеянин, ты победил", - прошептал перед смертью Юлиан Отступник, породив красивый штамп, часто употреблявшийся в историографии: "безумец, попытавшийся повернуть вспять историю". Придя к власти спустя несколько лет после смерти Константина, Юлиан, в отрочестве тайно крещенный кровью Митры, попытался вернуть поклонения Солнцу. В оценке этой фигуры историки и писатели единодушны - Юлиан Отступник вызывает симпатию той бессмысленной и трагической красотой, которой всегда отмечена изначально обреченная человеческая попытка бросить вызов высшей силе. Высшей силой выступает здесь Христос, а противником Юлиана - набирающее силу христианство, и для французского писателя, в отличие от русского, не существует вопроса: а что было бы, если бы?.. Ушло время богов грозных и праздничных, требующих кровавых жатв, приходил час бога, близкого каждому, бога утешающего, того, кто сам есть жертва. И иначе быть не могло. Книга Жака Бенуа-Мешена - настоящее произведение традиционного биографического жанра, в меру беллетризованное, в меру "профессорское". Она лишена как открытой публицистичности, так и "срывов в современность" - и добротный труд писателя-историка не заставляет читателя перелистывать страницы с тем же интересом, что и написанный лиричным, подчас лихорадочным стилем роман-эссе Власова. Но именно добротность, историческая выверенность текста, выбранного для перевода в "ЖЗЛ", его традиционность и верность жанру напоминают российскому читателю о хороших традициях популярной серии биографий.

"ЖЗЛ" имеет давнюю историю. В былые годы в ней выходили великие книги Чуковского, Моруа и Булгакова - и много однодневок, порожденных политической конъюнктурой времени. Появление биографий, в прежнее время совершенно немыслимых, говорит о поисках новой ниши в новом времени. Какой же еще серии успешно заполнять провалы исторической памяти, как не "Жизни замечательных людей", - ведь именно она, одна из немногих, осталась популярной у читателя с советских еще времен! И ниша, как видно, найдена - эти книги не остаются незамеченными, и, значит, историческая память народа перестает походить на заброшенный деревенский сарай, полный пустых пьедесталов, настойчиво напоминая: не стоит думать об Истории как о далеком материке - ведь для дореволюционных гимназистов не знать имя первого христианского императора было так же немыслимо, как не знать имя царя, прорубившего окно в Европу. А было это тому назад всего какую-то сотню лет...

КУРСИВ МОЙ

• Замечательные императоры Византии
  "ЖЗЛ": новое как хорошо забытое старое
• Был бы у Иисуса Навина динамит...
  "Библия сегодня" Меира Шалева вышла в издательстве "Текст"
• Перпендикулярная история,
  или Почему Россию называют страной с непредсказуемым прошлым

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРЕМИИ

• С миру по нитке - это и есть сейчас
  "Дружба народов"
• Именем скромного пушкинского литератора
  Наградили лучшую повесть
• Андрей Дмитриев - это "Аполлон Григорьев" сегодня