ДМИТРИЙ ХВОРОСТОВСКИЙ: "Дон Жуан занимает мое воображение"

Беседу вела Татьяна СИДОРОВА

Гастрольный план Дмитрия ХВОРОСТОВСКОГО расписан до 2002 года. Как и положено звезде мирового уровня, певец виртуозно управляется с лавиной оперных театров, новых партий и записей. Среди его последних работ - партия злодея Франческо в опере Верди "Разбойники" в театре Ковент-Гарден. Впереди - выступления в театрах Женевы и Зальцбурга в заглавной партии в "Дон Жуане" Моцарта и съемки в музыкальном фильме - артисту предстоит исполнить две роли:и Дон Жуана, и Лепорелло. Перед новым гастрольным марафоном певец выкроил время для выступлений в России, дав два концерта - в Большом зале консерватории и Театре "Новая опера". Тогда же было взято и это интервью.

    

- Дмитрий, в нашей стране сейчас жесточайший кризис. Как вы считаете, бедность способствует укреплению духа? И любви к искусству?

- Все-таки да. И дело не только в кризисе. Когда мы жили богато? И раньше жили небогато, а сейчас тем более, просто отношение к искусству, к музыке на Западе, в принципе, более потребительское, нежели в России. Это все от хорошей жизни. А не от хорошей жизни... Русский человек ждет от музыки того, что не может получить в реальности: забвения, надежды, любви. Того же жду от нее и я.

    

- Не боитесь предлагать сытой западной публике музыку Георгия Свиридова?

- Иногда мне кажется, что капля камень точит. Когда мы с Аркадьевым исполняли Свиридова на прославленных сценах мира при битком набитом зале, когда после "Отчалившей Руси" или "Петербурга" люди вставали и со слезами на глазах аплодировали, появлялось ощущение, что что-то меняется. С другой стороны, трудно представить, как может западный человек понимать музыку, в которой звучат боль, безысходность, в которой радость смешана с трагедией, а надежда всегда горькая.

    

- Судя по тому, как часто вы исполняете Свиридова, вам больше по сердцу трагические сочинения?

- Пожалуй, да. Хотя от них устаешь. Свиридова я пел четыре года и совершенно устал, поэтому сейчас переключаюсь на другие, абсолютно полярные вещи: Дон Жуана, Риголетто... Я приостановил пока свою камерную карьеру для того, чтобы лучше освоить следующий - оперный - этап. По сути, этот этап начался два года назад и идет пока - тьфу-тьфу! - весьма успешно. А сейчас мое воображение занимает Дон Жуан, это одна из моих заветных ролей. Несколько лет назад я не мог позволить себе петь Дон Жуана (хотя получал немало приглашений!): просто не дорос - ни голосом, ни морально. Сейчас, после определенного опыта участия в операх Моцарта, я считаю, что этот момент настал. Надеюсь, через несколько лет дорасту до больших вердиевских партий: Риголетто, Макбета, Фальстафа, может быть, Яго...

    

- Почему-то я пока с трудом представляю вас в роли отрицательного персонажа.

- И напрасно. Баритонам - судьба петь обманутых мужей, неудачников, злодеев... Например, последние три месяца я исполнял партию Франческо в вердиевской опере "Разбойники". Это отъявленный злодей, что-то типа Яго, только еще хуже. И, представьте себе, мне понравилось. От спектакля к спектаклю я находил все новые и новые краски и совершенно не устал от этой партии.

    

- А от каких партий вы устаете?

- Я устаю от однообразия. Видимо, такой склад характера. Мне хочется охватить как можно больше - чтобы показать себя, развиться, да и просто наслаждаться тем, что я делаю. Процесс пения ведь требует большой отдачи, проживания того, что ты поешь, а без наслаждения это невозможно.

    

- В вашем репертуаре есть партии, которые как бы сопротивляются, не даются?

- Конечно. Например, граф Альмавива в "Свадьбе Фигаро" - партия психологически очень трудная. Я просто не могу смириться с тем, что граф в конце концов оказывается одураченным. Терпеть не могу, когда меня дурачат.

    

- А какие партии сродни вашему характеру?

- Наверное, что-то от моего характера есть в Онегине, в Елецком, в Фигаро, наверняка есть что-то в партии Дон Жуана.

    

- Опера - жанр притягательный, соблазнительный. Не боитесь, погрузившись в оперную стихию, вовсе забыть о камерной карьере?

- Проблема в другом. После Свиридова нужен не шаг назад, не шаг в сторону, а шаг вперед. Что это может быть? Шостакович. Может быть, Гия Канчели, с которым я недавно познакомился, - великолепный композитор и человек глубочайший... Я обожаю его музыку, но среди написанных им вокальных сочинений ничего для себя пока не нашел. И все-таки наша встреча произошла, мы стали думать о совместной работе и, надеюсь, что-то придумаем. Что касается Шостаковича, то на Западе Шостакович исполняем и очень любим. В этом смысле здесь не нужно никакой дополнительной пропаганды, какая, скажем, бывает нужна в случае с музыкой других русских композиторов, того же Георгия Свиридова...

    

- Вы говорите о западной публике. А как быть с нашей? Как часто вы планируете баловать своими визитами российскую публику?

- Поверьте, все окна, которые появляются в моем графике, я заполняю приездами в Россию. Наверное, я должен научиться так планировать свою деятельность, чтобы оставлять по крайней мере процентов пятнадцать времени для России. Впрочем, какие-то попытки я уже предпринимаю: например, летом был с концертами в Петербурге, в Белоруссии, на Украине...

    

- Дмитрий, на каком языке говорят ваши дети?

- К сожалению, свои первые слова они произнесли по-английски, так как у них были англоязычные няньки. Собственно, я переехал с семьей в Лондон именно для того, чтобы иметь возможность бывать дома. Живя в Москве, я практически никогда не виделся с семьей. А сейчас я довольно часто, хотя бы на один день или ночь, останавливаюсь в Лондоне. Недавно свозил детей в Красноярск, к бабушке с дедушкой. Они там выучили много новых слов, но тем не менее продолжают пока говорить на смеси русского и английского. Наверное, не стоит на них давить - рано или поздно они будут говорить по-русски, и достаточно хорошо, я уверен.

    

- Замечательно, что вы имеете возможность бывать с детьми. И все-таки чемоданная жизнь, наверное, не оставляет времени для их воспитания?

- Действительно, бесконечные переезды, аэропорты, города способны свести с ума кого угодно! И все-таки я стараюсь находить время для детей - например, я был с ними все те полтора месяца, что отдыхал от концертов...

    

- Вы строгий отец?

- О нет!

    

- Сказки им читаете?

- И сказки читаю, и песенки пою.

    

- Из классического репертуара?

- "Спят кусточки, спят кусты", это что - классика? (Смеется).

    

- А какую музыку предпочитаете сами, когда хотите расслабиться?

- Музыка для ног, музыка как фон существует для меня так же, как и для других. Но я не могу просто слушать музыку - мне обязательно надо работать, пропускать ее через себя. Поэтому, если есть такая возможность, я предпочитаю вообще ничего не слушать.

    

- У вас никогда не возникало желания поработать на стыке серьезного и легкого жанров, по примеру трех знаменитых теноров?

- Ах, вот вы о чем! На мой взгляд, все это происходит не от хорошей жизни. Когда величайшие тенора нашего времени снисходят до поп-музыки... Я не считаю, что это правильно. Поэтому до сих пор ничего такого не сделал, хотя испытываю определенное давление со стороны фирмы "Филипс-классик", разговоры на эту тему ведутся со мной несколько лет. С другой стороны, это явление объяснимо. На Западе интерес к классической музыке сильно падает, молодежь, которая будет жить в XXI веке, совсем не будет знать, что такое классика. В этой ситуации все средства хороши. Если такие концерты "на стыке жанров" помогут возродить интерес к серьезному искусству, слава Богу.

    

- Западная публика отличается от российской?

- У меня особое отношение к русской публике. Выступать перед ней - своего рода экзамен, испытание. Люди живут здесь трудно. Часто они ждут от тебя чего-то такого, чего ты не можешь дать. Из-за этого чувствуешь огромную ответственность, какой-то груз, поэтому волнуешься дико, бывает, ошибаешься...

    

- Имея за плечами такой колоссальный опыт, вы по-прежнему "дико волнуетесь"?

- Ну вот, дожил до того, что мне говорят, что у меня за плечами "колоссальный опыт". Хорошо, пусть будет так. Я могу с полной ответственностью вам сказать, что теперь я волнуюсь гораздо больше, нежели раньше. Вообще, чем больше я пою, тем больше понимаю, что я... ничего не понимаю. Несколько лет тому назад я думал, что я - господь Бог и знаю и умею все. Сейчас - абсолютно противоположное...

    

- Какие еще уроки вы вынесли, вращаясь в мире оперных звезд и познав славу?

- Научился владеть собой. Улыбаться, когда на душе кошки скребут, говорить медоточивым голосом, сыпать комплименты людям, которые не всегда этого заслуживают. Таков этикет, и ты должен ему следовать. Раньше я этого не умел. Но в целом я люблю этот мир и принимаю его таким, каков он есть. Так, как принимаешь любимого человека.

    

- В каком театре вам уютнее всего?

- Трудно сказать. Их было столько... Наверное, в Метрополитен- опера.

    

- А в Большом?

- Не знаю... Я чужой человек в этом театре и никогда не был своим. Мне довелось дважды петь в Большом, но как-то не складывалось. Не мое это, не мое. Может быть, с годами все образуется, а пока...

    

- Судя по всему, для вас гораздо привлекательнее сцена "Новой оперы".

- О, это уникальный театр! И уникален он в первую очередь благодаря Евгению Колобову. Мы давно знакомы, и я убежден, что таких музыкантов, как Колобов, на планете больше нет. Он - человек не из нашего мира, поэтому ему очень трудно живется, а людям вокруг него - еще труднее: как можно жить с инопланетянами? - невозможно! Колобов - великий экспериментатор, обладающий необычайной смелостью в трактовке известных произведений. Может, кому-то другому это было бы и непростительно, а он имеет на это право. Словом, всегда, по любому зову я готов приехать сюда и музицировать с Евгением Владимировичем. Для меня это очень большая честь и великая радость.

    

- К сожалению, Евгений Владимирович не жалует журналистов и не идет ни на какие контакты.

- Понимаете, есть два полярных типа музыкантов - например, Колобов и Гергиев. Гергиев - дирижер одареннейший, талантливейший. При этом активный музыкальный деятель, сумевший заставить работать российский театр на западный манер, посвятивший всю свою жизнь процветанию этого театра и пропаганде русской музыки за рубежом. Для него так же, как и для меня, это дело жизни. А то, что делает Колобов... Я бы очень хотел, чтобы хотя бы часть активности Гергиева передалась Колобову. Восемь - десять лет назад я пытался направить Женю по этому пути и был отторгнут. А между тем (может быть, к сожалению, может быть, к счастью) большинство великих музыкантов, живущих на Западе, прочно увязывают музыку с... политикой (назовем это так). Зубин Мета, Сейджи Озава, Риккардо Мути... Конечно, не всегда это получается, может быть, не всегда это хорошо... Хотя мне трудно судить, я не знаю всего. Ведь, что ни говори, я остаюсь гостем в своей стране, многое проходит мимо меня.

    

- Дмитрий, как складываются ваши отношения с прессой? Что вас больше стимулирует к творчеству: похвала или критика?

- Наверное, похвала. Хотя... критика, может быть, тоже. Только не агрессивная. Впрочем, мне грех жаловаться - по-моему, я избалован критикой. Во всяком случае, по сравнению с некоторыми моими коллегами я в этом отношении просто счастливчик.

МУЗЫКА

• ДМИТРИЙ ХВОРОСТОВСКИЙ: "Дон Жуан занимает мое воображение"
• Пересечение стихий
  Николай Петров и Госоркестр нашли друг друга
• Американец в Москве
  Еще раз про любовь к Гершвину
• Воспоминания о веке минувшем
  Musika viva на рубеже столетий
• My way
  "Молодая Россия" отметила свой день рождения
• Большая игра для маленькой компании
  Мати Пальм и Станислав Швец поют Вагнера

ХРОНИКА

• Балет хочет читать про балет
• Все о старинной музыке