Русский розарий

Евграф КОНЧИН

В.Суриков на крылечке дома в Красноярске. 1914 г.

Суриков и... роза! Более странное сочетание, казалось бы, представить трудно. Автор знаменитых исторических полотен "Утро стрелецкой казни", "Боярыня Морозова", "Переход Суворова через Альпы", "Покорение Сибири Ермаком", "Стенька Разин", "Меншиков в Березове", он действительно не писал цветов. Но это общепринятое суждение Василий Иванович Суриков нарушил один-единственный раз. И этот исключительный случай подарил отечественному искусству истинный шедевр - "Розу в бокале".

В 1884 году Василий Иванович с семьей путешествовал за границей. Посетил несколько европейских стран. Особенно большое впечатление оставила Италия - Рим, Неаполь, Венеция... Вот в Риме-то и увидел он знаменитый римский карнавал, который несказанно его поразил. Это было веселое, задорное, красочное зрелище, когда огромная поющая и танцующая толпа людей в масках и самых невероятных костюмах заполнила улицы и площади города, а с балконов домов вниз обрушился каскад цветов.

Суриков здесь же сделал несколько эскизов. Прежде всего акварель "Римский карнавал", исполненную в непривычной для художника импрессионистической манере, яркой, броской, красочной. Здесь схвачено лишь общее впечатление ликующего и жизнерадостного праздника. Ни до того, ни потом у Сурикова не было и не будет подобных работ.

"Итальянка, бросающая цветы на римском карнавале". 1884 г.

Уже в Москве художник написал на основе набросков картину "Из римского карнавала". На ней изобразил девушку на балконе, украшенном цветочными гирляндами, бросающую в шумную толпу цветы. Картина звучная, сочная, какая-то стремительная. И опять-таки очень несхожая с прежде созданным. Сам Василий Иванович признал это. Как-то в его мастерской побывал близкий ему человек, сибирский врач Владимир Михайлович Крутовский. Увидел над столом картину. Суриков, заметив его любопытный взгляд, сказал:

- Уверен, что вы не скажете, чьей кисти эта картина...

- Конечно, не скажу, - ответил Крутовский. - Могу сказать, что во всяком случае не ваша...

- А вот как раз и моя, - воскликнул Василий Иванович. - Как-то в Италии на карнавале меня поразила эта итальянка, и я ее нарисовал. Картина очень понравилась моим девочкам, они меня просили ее не отчуждать, и я им ее подарил...

Картина "Из римского карнавала" экспонировалась на XII передвижной выставке и вызвала противоречивые толки. Так, И.Н.Крамской отметил: "Сурикова "Карнавал", так называемая на месте цветочная баталия, была бы, может быть, весьма недурственной, если бы у человека (автора) были внутри ноты беззаботности, веселья, а главное - умение сделать молодое смешливое лицо молодым и смешливым". Крамской, пожалуй, прав. Присмотритесь внимательно к картине: и действительно, девушка озабочена чем-то, она словно высматривает кого-то в толпе, кого-то надеется увидеть, но, кажется, это не принесет ей радости. Хочет она этой встречи и ее боится. Ее столь настороженное внимание означает, наверное, отзвук печальных воспоминаний. Поэтому в ее лице и напряженной позе не чувствуется искреннего, открытого наслаждения праздником. Она стоит на балконе и бросает цветы больше по привычке, по установленному обычаю. Есть в ее облике что-то от образов суриковских женщин, созданных в "Боярыне Морозовой" или "Меншикове в Березове".

Тревожный настрой в той или иной мере просматривается и в других римских работах Сурикова: и в "Портрете молодой итальянки с букетами цветов в волосах и на платье", отдаленно напоминающей девушку "Из римского карнавала", и даже в двух несколько холодноватых цветочных букетах.

Но вершиной римских впечатлений я все же считаю акварель "Роза в бокале" - воистину божественное творение. Прелестное, трепетное. Образец красоты и гармонии. Но присмотритесь к ней, и вы скорее интуитивно почувствуете, что настроение картины "Из римского карнавала", подмеченное Крамским, присутствует и в "Розе".

Кстати, в искусствоведческой литературе "Роза в бокале" почему-то называется несколько иначе, а именно: "Бокал с розой". Но ведь смысловой акцент получается разный. Я придерживаюсь первого варианта, он, по-моему, более верный. При всей неоднозначности мнений о суриковской розе, при всей кажущейся случайности ее создания, неожиданности в творчестве художника, она - из лучших его камерных произведений. И из наименее известных. Ибо акварель находится в частном собрании и выставляется крайне редко.

"Хорошие минуты" Михаила Врубеля

Все знают "Сирень" Врубеля, а вот его "Розы", далеко не второстепенный сюжет в его творчестве, к сожалению, мало известны. Может быть, потому, что крупное живописное полотно "Сирень" находится в постоянной экспозиции Третьяковки, а небольшие акварельные "Розы" обычно прячутся в запасниках и возникают перед нами, "как гений чистой красоты", лишь на редких выставках работ художника. А ведь "Розы" можно отнести к лучшим образцам, к шедеврам творчества Врубеля. Они воплощают все характерные черты блистательного дарования Михаила Александровича.

Но, дерзну утверждать, "Розы" отражают и глубоко личностное состояние Врубеля. Он пишет цветы не сами по себе, не просто как украшение природы, не для пробы "пера" - они чаще всего "расцветают" в его творчестве в периоды сильнейших его увлечений. Михаил Александрович, человек замкнутый, скрытный, застенчивый и трудно сходящийся с людьми, высказывает "розам" свои подчас затаенные чувства. Но как высказывает! В ярком "розовом" великолепии, трепетной красе, тонком благоухании, когда каждый лепесток живет, дышит, радуется бытию и, кажется, молит о любви. Нет, нет! - это не плотские, требовательные цветы, какие они, положим, у Коровина. Напротив, лиричны светлостью настроений, нежны, прелестны в своем сокровенном желании, в томном ожидании, в надеждах на счастье.

Первый "цветовой" прорыв Михаила Александровича падает на 1884 - 1886 годы. Что тогда произошло? По приглашению историка искусства профессора Адриана Викторовича Прахова он приезжает в Киев для реставрации Кирилловской церкви. Он делает для нее и собственные композиции, ныне всемирно известные. Реставрирует также росписи в куполе Софийского собора, исполняет ряд образцов его иконостаса. Наконец, готовит эскизы росписи Владимирского собора. Живет Михаил Александрович в доме Прахова и страстно влюбляется в его жену Эмилию Львовну, очаровательную, умную и широко образованную женщину. Пишет сестре из Венеции, куда направлен изучать фрески великих итальянских мастеров: "Жду не дождусь конца моей работы, чтобы вернуться... А почему особенно хочу вернуться? Это дело душевное, и при свидании летом тебе его объясню. И то я тебе два раза намекнул, а другим и этого не делал". Но его любовь не получает взаимности. Уже из Киева он горестно сетует сестре: "Что тебе сказать о том, что я тебе намекал. Чуть-чуть хороших минут, более тяжелых и гораздо более безразличных..."

Когда у Врубеля "хорошие минуты", тогда рождаются лики Богоматери с безусловными портретными чертами Эмилии Львовны. Пишет акварелью "Розы" - но где пишет?! На обороте листа с этюдом иконы "Богоматери с младенцем", натурой которой опять-таки стала Эмилия Львовна. Но какие это потаенные "Розы"! Действительно, намек на "душевное дело", скрытое ото всех. И уже восторженным гимном звучит россыпь великолепных пышных роз в этюде "Воскресение" для росписи Кирилловской церкви - они словно брошены под ноги Богородицы - Эмилии Праховой. Когда же Врубель низвергнут "тяжелыми, безразличными минутами", то изображает "Демонов" с обликом той же роковой женщины. Демонические образы становятся центральными в его творчестве - они олицетворяют боль и страдания, надежды и безысходность, счастье достижения высот духа и безжалостное падение в бездну действительности. В страшную, жуткую бездну, наполненную демонами, которая в конце концов приводит Врубеля в психиатрическую больницу.

Но даже "Демоны" сопровождаются розами. И цветы эти - зловещие, жуткие, не существующие в природе, а рождающиеся в болезненном воображении художника, в его изощренно-фантастических видениях. Уже позже, в Абрамцеве, Врубель в живописном "Сидящем Демоне" для каминного экрана набросал на подвернувшемся под руку листе нотной бумаги удивительный орнамент из тюльпанов.

Сердечные его волнения проявляются и в превосходном букете пионов в темном керамическом кувшине, и в роскошной розе в руках "Девочки на фоне персидского ковра", и в акварельном портрете Т.С.Любатович в роли Кармен - огромные алые розы в волосах и на платье певицы. Словно из темного хаоса неожиданным солнечным лучом высвечиваются белая хрупкая азалия и цветок шиповника в черной вазе. Богатыми цветочными мотивами украшены... балалайки, написанные уже в Талашкино, под Смоленском, у княгини Марии Тенишевой. А еще цветочная мозаика камина "Микула Селянинович и Вольга". А еще - акварельная "Девушка в венке"...

Но вернусь в Киев. Здесь произошло событие, быть может, случайное и ничем для Врубеля не примечательное, но которое обернулось истинным открытием для русского искусства. Михаил Александрович для заработка стал давать уроки акварельного письма светским дамам Н.Я.Мацневой и Е.П.Бунге, с которыми познакомился в доме Праховых. Но педагогическим даром он не обладал, и на первых порах у него ничего не получалось. Да и, кроме сусальных цветов, его ученицы ничего не умели писать. Тогда учебный процесс устроили по-другому: Врубель молча писал цветы, а дамы старательно их копировали. Свои учебные штудии, которым Михаил Александрович не придавал никакого значения, он оставил дамам на память. Бунге собрала их все - десять акварелей и рисунков. Единственная в своем роде коллекция цветов, каждый цветок и лист которой, по справедливому замечанию искусствоведа Н.А.Дмитриевой, "возводится как бы в перл создания". Позже Е.П.Бунге преподнесла эту коллекцию Киевскому музею русского искусства, где они и хранятся до сего времени.

Но самые великолепные розы Михаил Александрович преподнес своей жене Надежде Ивановне Забеле-Врубель. Прежде всего в ее портрете на фоне березок, написанном осенью 1904 года. Писал их уже серьезно больным в психиатрической клинике профессора Ф.А.Усольцева. На картине изображены розы у корсажа Надежды Ивановны. Сообщает ей в Швейцарию, куда она уехала на лечение: "Все 32 березки нарисованы и остается их оживить красками. И еще осталось кофточку и розы на поясе. Вечером. Не писалось утром. В.А. (Вера Александровна Усольцева. - Е.К.) принесла две розы, и я устроился у них в столовой (так как день был чудесный и ели и пили на террасе), в которой окно на север. Я писал до вечернего чая и написал обе. Теперь мне осталось одна... Письма Михаила Александровича жене полны нежности, благодарности и признаний в любви, словно принадлежат они пылкому юноше, а не пятидесятилетнему мужчине, притом мужчине суховатому, сдержанному в проявлении своих чувств: "Милая моя, дорогая Надюша", "Драгоценность моя бесценная", "Дорогая моя женщина, чудесная женщина, спаси меня от моих демонов..." Наконец, прямое сравнение: "Фиалка моя, роза моя Ширазская... Ни йоты не возьму назад из моего последнего письма; еще прибавлю: я раб твой, что подумаешь только, сделаю... Я не способен и несколько часов провести в разлуке с тобой..." Каждое письмо жены встречает с благодарностью, как дар Божий, как предзнаменование выздоровления и своего счастья. Все свое будущее связывает только с Надеждой Ивановной.

"Фиалка моя, роза моя" - олицетворением этих сравнений, признанием сердечных своих устремлений и стала третья роза, написанная для того же "Портрета Надежды Ивановны Забелы-Врубель на фоне березок". Более того - это последняя роза, которую Михаил Александрович создал в своей жизни. Исполнена она как вполне самостоятельное произведение в 1904 году акварелью и карандашом и находится ныне в Третьяковской галерее. Белоснежно-малиновая, стоит она в стакане с прозрачной водой, что подчеркивает хрупкую прелесть, изящество и чистоту ее образа. Сложного образа, вобравшего в себя тончайшую гамму человеческих переживаний: затаенную страсть и трогательную беззащитность, молитву и покаяние, желание святости и поклонение греху, мольбу любви и печаль, грусть оттого, что все прекрасное когда-то кончается.

А сколько трепетной жизни в этой "Розе"! В каждом ее лепестке, в отсветах невидимого солнечного луча, в тончайших цветовых переходах... Той жизни, которая уже уходила от Врубеля. Эта "Роза" стала прекрасным и прощальным аккордом всей той жизни, венцом его искусства, лучезарным завершением волшебства гения.

ПОД ЗАНАВЕС

• Русский розарий
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 6 по 12 февраля
• Хроноскоп
• Человек родился