Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 46 (7157) 10 - 16 декабря 1998г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ТеатрМежду Маратом и АрхимедомЮрий Любимов поставил знаменитую пьесу Петера Вайса Олег ЗИНЦОВ Пьесы, актуальнее "Марата-Сада", сегодня не сыскать. В какую строчку текста ни ткни пальцем, получишь исчерпывающее описание текущего исторического момента. "Итак, новоявленные вельможи очень на прежних вельмож похожи", "Каждый из них считает, что именно он патриот". Et cetera, et cetera. Даже 93-й год у нас - свой. Про тот, что грянул когда-то в Париже, не сразу и вспомнишь. Но Юрия Любимова эти меткие - и мелкие для художника его масштаба - рифмы интересуют в последнюю очередь. Хотя именно их пугались двадцать лет назад прозорливые цензоры, запретившие ставить пьесу Петера Вайса на Таганке. Сочинение с монстрообразным названием "Преследование и убийство Жан-Поля Марата, представленное артистической труппой психиатрической лечебницы в Шарантоне под руководством господина де Сада" замечательно своей двусмысленностью. С одной стороны, страстные призывы убиенного в собственной ванне революционера, с другой - скептические аргументы скандально знаменитого маркиза. Да и действие, как ни крути, разыгрывается в клинике для душевнобольных, что неизбежно придает политизированному диспуту о человеческой природе фарсовую окраску. В 60-е годы западная левая интеллигенция желала видеть в "Марате-Саде" лишь апологию революции: "Учитесь бороться! Последнее слово будет за вами". В Театре на Таганке этот патетический финал безжалостно отрезан, а заодно купированы почти все пламенные речи Друга народа. Сухой остаток занимает полтора часа сценического времени. Действие выстроено по- любимовски динамично и жестко - хлесткие зонги, буйные танцы, акробатические трюки, четко выверенные мизансцены. Политический театр требует от режиссера определенности точки зрения. И эта определенность в спектакле Юрия Любимова есть. Атмосфера абсурда и всеобщего безумия. Карикатурный Марат (Александр Цуркан). Вместо ванны - жестяное корыто. Рука с помощью пластиковой шины зафиксирована в указующем жесте, знакомом по бесчисленным постаментам вождя мирового пролетариата. "Из гроба мое не восстанет тело, но не умрет мое правое дело" - фраза, вызывающая в данном случае ассоциации вполне анекдотические. На сцену вытряхнуты приметы всех революций разом. Хор закутанных в телогрейки то ли старух, то ли девиц, визгливо голося, разворачивает алый стяг с лозунгом: "Нет революционного искупления без всеобщего совокупления!". Но политический театр давно и безнадежно маргинален. С тех пор как на отечественных подмостках не осталось запретных тем и все припасенные загодя фиги были извлечены из карманов, публика необратимо изменилась. Зрителя, восторженно аплодирующего бессмысленной игре Олега Меньшикова в бессмысленном спектакле "Горе от ума", не затащишь на интеллектуальную дискуссию о революции - для обсуждения подобных тем нам дан телевизор, прочно занявший место важнейшего из искусств. К чему эти намеки и прочее художественное осмысление реальности, когда все уже сказано прямым текстом? Вот и критики привыкли писать о том, что Юрий Любимов утратил былой контакт со своей аудиторией. Остался в легендарном прошлом - у времени в плену. Флер извечной политической ангажированности Таганки и в самом деле застит взгляд. И потому далеко не сразу замечаешь, что из хулиганско-философской пьесы Вайса Любимов извлек не злобу дня, но чистую театральность. Остросоциальные аллюзии, разумеется, никуда не делись, однако оттерлись на второй план. Игра в политику здесь не главное. Запоминается другое. Самозабвенная игра актеров. Глумливый свинг шарантонского джаз-банда (Сергей Летов, Михаил Жуков, Владимир Мартынов). Головокружительный фейерверк постановочных трюков. Наконец, любимовская самоирония. Маска господина де Сада двоится и корчит публике рожи. Валерий Золотухин, играющий маркиза - усталого циника в синих очках и с пером в руке, - смотрится лукавым узурпатором, ловко примерившим тунику с чужого плеча. Из зрительного зала спектаклем вдохновенно дирижирует сам маэстро, демиург и диктатор мира кровожадных фантомов. Не только автор, но и персонаж, идеально вписывающийся в интерьер вайсовского шедевра, - "так как, бесспорно, будучи гением, множество лет подвергался гонениям". Секрет "Марата-Сада" прост: этот спектакль начинен взрывной энергией фирменного стиля Таганки, безотказного, как законы Архимеда. Сценический хаос отмерен и тщательно взвешен. Брутальность интонаций держит ритм стиха. Броские метафоры, нанизанные на идеологический каркас, запускают отлаженный механизм "монтажа аттракционов". Цепкая театральная память вольна достроить контекст. Железная решетка, отделяющая сцену от публики, - прямая цитата из прогремевшей в начале 60-х постановки Питера Брука, который первым превратил "Марата-Сада" в плацдарм для радикальных стилистических экспериментов. В конечном счете и в любимовском спектакле политика пасует перед эстетикой: игровая стихия сильнее любого памфлета, перекличка театральных эпох важнее сутолоки революций. Также в рубрике:
|