Любимая игрушка

Россини снова становится в Европе самым культовым композитором

Екатерина БЕЛЯЕВА
Фото студии
Амати БАККИАРДИ

Д.Барчеллона – Сигизмунд и О.Перетятько – Альдимира в сцене из спектакля “Сигизмунд”.

На родине создателя “Севильского цирюльника” в Пезаро прошел 31-й Россиниевский фестиваль. Как обычно, фест был полон открытий в мире бельканто, но говорить только об этой особенности главного итальянского музыкального форума – явный трюизм. Стиль фестиваля на глазах меняется, и вместе с ним меняется его статус. Бои за билеты на спектакли, которые играются в крошечном старом Театре имени Россини, начались, как только здание было отремонтировано под фестивальную площадку с феноменальной акустикой, но в последние годы ситуация все больше напоминает байройтскую, где имеет место реальный криминал. Катастрофа Байройта заключается в том, что честно стоящие двенадцать лет в очереди за билетами люди зачастую ничего не получают, и пожаловаться на недобросовестность сотрудников или бунт машин абсолютно некому. В Пезаро только планируют ввести компьютерную очередь за билетами и неясно еще, насколько долгим будет официальное ожидание. Но “кризис” назрел – спрос значительно превышает предложение, и обделенные музыкой Россини люди взывают к справедливому распределению ценностей. Виновник растущей популярности фестиваля – Джанфранко Мариотти, он же основатель и интендант пезарского форума. Человек он скромный – интервью дает редко, с вступительными речами на публике не появляется, никакими девизами, мотто и тематическими блоками музыкальный праздник не перегружает. Он всегда работает под одним и тем же логином и паролем – “Пезаро” и “Россини”. Казалось бы, чего стоило удлинить фестиваль за счет лишних спектаклей в старом театре и осчастливить всех страждущих. Нет, Мариотти сознательно не шел на это, соблюдая короткую дистанцию (за две недели августа три оперы играются по четыре раза каждая плюс “Путешествие в Реймс”, спетое силами студентов Академии имени Россини, и неограниченное количество концертов на разных площадках города), и в результате фестиваль набрал звезд, стал раритетом, жемчужиной, да еще и на море, в центре курортов Адриатики и в самом сердце кулинарной житницы Италии, регионе Марке.

В принципе, оперы Россини можно послушать повсюду в Италии, и исполнение будет неплохим, но Мариотти вместе с Альберто Дзеддой, артистическим директором фестиваля, прилагают все силы к тому, чтобы в Пезаро всегда происходило что-то экстраординарное. Например, в коллекции опер Россини, которые за тридцать один год успели поставить на фестивале, осталось всего три лакуны – это “Аделаида Бургундская”, “Кир в Вавилоне” и “Аврелиан в Пальмире”. С операми суммируются кантаты и сочинения на религиозные темы, которые в Пезаро также регулярно исполняются как часть обязательной программы. Ни специалистов, ни зрителей не смущает, что треть опусов маэстро – автоплагиаты. Если спектакль терпел фиаско (а причиной провалов почти никогда не была музыка Россини, скорее, глупые либретто, убогие постановки и капризные вокалисты), композитор срочно спасал лучшие куски партитур, смело используя их для новых работ. Театр ведь не музей, в нем всегда кипит жизнь, поэтому идея реанимации какой-нибудь экзотической оперы Россини имеет смысл: можно поиграть в музыкальный XIX век, представить, как негодовали знатные неаполитанцы, римляне, венецианцы или генуэзцы, когда им со сцены рассказывали якобы правдоподобные истории из жизни замечательных мужей древности и современности и они не могли сориентироваться сразу, аплодировать им любимым певцам и прекрасной музыке или кидать дохлую кошку в либреттиста и композитора, который допустил это сюжетное безобразие.

Дети Франкенштейна

В этом году Дзедда с Мариотти дерзнули показать публике целые две оперы из “провальной” серии – естественно, обе шли в старом театре, куда люди стандартно ломятся, независимо от названия. Первой показали “Деметрия и Полибия” – дебютную оперу юного Россини. Тринадцатилетний вундеркинд выполнял частный заказ семьи Момбелли – главы семейства Доменико и его дочек, сестер Эстер и Марианны. Либреттистом выступила Винченцина Вигано Момбелли, жена Доменико и сестра Сальваторе Вигано. Семья Момбелли составляла практически полноценную оперную труппу, которая путешествовала по всей Италии. Сегодня опера “Деметрий и Полибий” интересна только тем, что это первая опера-сериа Россини, которая к тому же, вопреки идиотизму либретто, имела серьезный успех. Синьорина Вигано, штудируя учебники истории, старалась на благо семьи, хотела, чтобы все ее талантливые родичи получили по роли. Она остановилась во II веке до н.э. на истории диадохов – бездарных наследников Александра Македонского.

М.Пиццолато – Анджелина и А.Эспозито – Алидоро в сцене из спектакля “Золушка”.

Либретто получилось “обворожительное”: парфянский царь Полибий потворствует увлечению своей дочери Лизинги Сивеном, молодым человеком хорошего происхождения (придворные считают его сыном Минтея, министра царя Сирии Деметрия); Деметрий между тем страдает от того, что уже много лет не видел своего сына и считает, что ребенок исчез с подачи злобного министра; чтобы разобраться в проблеме, он прибывает к парфянам, представившись Эвменом, посланником царя Деметрия, и требуя выдачи Сивена, подданного царя Сирии; Полибий отказывается от передачи, так как молодые люди только что поженились и собираются жить при парфянском дворе; рассерженный Деметрий-Эвмен устраивает покушение на Сивена, но в спальне молодоженов, куда он проникает, находит только Лизингу и берет ее с собой в качестве заложницы; прибежавшим на крик Деметрию и Сивену не удается уговорить сумасшедшего оставить девушку в покое; в начале второго акта события накаляются, так как Эвмен грозит убить Лизингу, а Полибий в ответ готов прикончить обожаемого зятя Сивена; в процессе перепалки взгляд Деметрия падает на медальон на груди Сивена – он понимает, что в руках Полибия находится его потерянный сын Деметрий-младший; дальше еще смешнее, потому что, обретя сына, он не хочет видеть возле него дочку заклятого врага; но чтобы предъявить права на Сивена, ему приходится разоблачиться, а разоблачившись и превратившись в царя, необходимо также проявить царскую снисходительность и соединить молодых. Понятно, что к такой опере нельзя относиться серьезно, особенно если учесть, что сохранилась только ее оркестровка для струнных, но поставить первенца Россини в Пезаро хотелось всем, несмотря на препоны. Вот и отдали оформление спектакля на откуп студентам Школы сценографии урбинской Академии изящных искусств, позвали туринского режиссера Давиде Ливерморе, который, в свою очередь, привлек популярного иллюзиониста Александра для постановки необходимых ему трюков. Ливерморе перенес действие из древней Парфии в закулисье, каким оно было во времена Момбелли и Россини. Под звуки увертюры невидимой публике кланяются актеры – они закончили спектакль и собираются уходить, а рабочие сцены убирают декорации и раскладывают по сундукам костюмы. Далее оказывается, что не только у Парижской Оперы был свой призрак, в маленьком театре Россини их обитает не менее четырех – это призраки семьи Момбелли. В закулисном сумраке эти мертвецы (персонажи с набеленными лицами и синеватыми губами и глазницами напоминают детей Франкенштейна) разыгрывают свой занудный спектакль в серьезной манере раннего XIX века. Поскольку все они по определению фрики, фокусы, вроде самовозжигающихся ладоней, прохождения через стену и растворения в зеркале, уже и не фокусы, а так.

Все вместе – идея, оформление, свет – гарантировали занятное зрелище. Из вокалистов блеснул Мирко Палацци в роли Полибия. Этого молодого баса из Римини, похоже, ждет большое будущее. Он начисто лишен как фундаментальности, характерной для комических басов, так и величавости, которой отличаются певцы, вынужденные постоянно петь вердиевских старцев вроде Филиппа и Захарии. Завидная (слегка инфернальная) внешность артиста уже способствовала однажды тому, чтобы ему доверили роль Дон Жуана, дальше будет еще интереснее. Пезарский оркестр имени Россини, ведомый Коррадо Роварисом, прозвучал вполне на уровне. Порадовал пражский хор под управлением Любомира Матла. Остальные солисты были не так ярки, как Палацци, хотя по-своему тоже интересны. Испанка Мария Хосе Морено, чей голос больше подходит для сарсуэлы, спела Лизингу довольно бесцветно, чего не скажешь о шанхайце Йиджие Ши. Он великолепен в трагикомических ситуациях. Акцент певца, чудовищно резавший ухо в прошлогоднем “Графе Ори”, в этом году играл на образ претворяющегося царя (Ши пел Деметрия).

Шляхтичи в лазарете

Вторая реанимированная опера-неудачница – “Сигизмунд”. За него отвечал маэстро Микеле Мариотти – сын интенданта фестиваля. Талант Микеле обнаружился не вчера – несмотря на несолидный возраст (31 год), он уже два года руководит оркестром болонского Театра “Комунале”, сменив на этом посту таких мэтров, как Риккардо Шайи и Даниэле Гатти. Старший Мариотти не спешил предъявлять сына в Пезаро, ждал пока он на деле докажет свое право музицировать здесь. Процесс репатриации Мариотти-младшего ускорил сам маэстро Дзедда, съездив на несколько спектаклей, которые тот провел в разных итальянских театрах. Видимо, престарелый мэтр ищет преемника, музыканта-фанатика, готового, как он когда-то, с головой погрузиться в изучение россиниевских партитур, и не мог не заметить респект, с которым уроженец Урбино Микеле Мариотти относится к стилистике бельканто. Он с удовольствием переносится во времена Россини, когда маэстро был любимой игрушкой горделивых примадонн и амбициозных теноров, слушает певца, знает, когда приглушить духовые, чтобы не фонили под солирующим голосом, и когда, наоборот, на сцене ничего важного не происходит, и струнным нужно дать полный вперед. Каждую минуту он смотрит на артистов, понимая, что они и он, так же, как он и оркестранты, – одно целое. Для культуры бельканто эти качества куда важнее, чем умение вчитывать в партитуру немеренные смыслы.

“Сигизмунда” ставили на сцене и записывали считанные разы, так что это возобновление оперы в Пезаро – громкое событие в музыкальном мире. Пусть частично забывчивость потомков к наследию Россини справедлива – сам маэстро сглупил в свое время, доверив себя

В.Зайцева – Сивен в сцене из спектакля “Деметрий и Полибий”

и свой талант либреттисту Джузеппе Фоппе. Но музыка и вокал, когда мы их услышали, оказались достойны пристального внимания. Сюжет “Сигизмунда”, виновник провала оперы в 1814 году в “Ла Фениче” в Венеции, на самом деле нелепейший. Действие происходит в Польше. Коварный царедворец Владислав (тенор Антонино Сирагуза) наговаривает на Альдимиру (сопрано Ольга Перетятько), жену польского короля Сигизмунда (переодетая в мужчину гениальная итальянка Даниэла Барчеллона). Королеву приговаривают к смерти за супружескую неверность. Это все в предыстории, а начинается опера с сюжета о короле, который перестал спать и есть из-за сомнений в неправедности казни жены. Между тем бедной женщине, как выяснилось, удалось спастись, и она скрывается в Польше под чужим именем, надеясь вернуть себе мужа и престол. В финале, после многочисленных перипетий, супруги воссоединяются, а злодей и его приспешница-сестра идут в тюрьму. Постановщиком выступил венецианец Дамиано Микиэлетто со своей постоянной командой в составе сценографа Паоло Фантина и художницы по костюмам Карлы Тети. Работают они слаженно, режиссер очень музыкален, и, в общем, у них получилось по возможности спасти дурацкий сюжет от краха. Он поместил Сигизмунда в лазарет для душевнобольных, оформленный в стилистике начала XX века, окружил его психами (великолепно кривляющиеся мимы), а поруганную жену нарядил в прелестный костюм сестры милосердия. Ну а второй акт, где появляется отец Альдимиры, венгерский король, и происходит развязка, разворачивается в некой помпезной зале с витражами в деревянных рамах, которую на фестивале задействовали так же, как декорацию для концертных программ. Вторая после Мариотти звезда “Сигизмунда” – Барчеллона, фантастическая певица, обреченная судьбой вечно исполнять мужские роли. Успех этого “Сигизмунда” можно было бы назвать безоговорочным, если бы не ворчание стариков, отказывающихся глядеть на сцену, заполненную врачами и неадекватными пациентами.

Заморские гости

После акустических деликатесов старинной сцены ехать на стадион “Арена Адриатика” было трудно, но именно туда, где спектакль смотрят большое число зрителей, “сослали” петь “Золушку” всех приглашенных звезд, включая заморского гостя, солиста Метрополитен Лоренса Браунли. Речь идет о старом (1998 года) спектакле Луки Ронкони, имеющемся на DVD, просмотр которого как раз и подогревает желание увидеть грандиозное творение итальянского режиссера-патриарха “вживую”. Зрители оказываются свидетелями работы театральных машин, поднимающих к колосникам одну декорацию (чудо-чердак Золушки, забитый до краев видавшими виды диванами и диванчиками) и, как гармошку, раскрывающих другую (мраморные покои Дона Рамиро), а затем обратно. В дополнение к тектоническим сдвигам сцены есть еще подъемный кран, который, как аист в клюве, переносит Золушку из папиного дома во дворец на бал. Это какое-то совершенно феерическое, голлдивудско-диснейлендовское зрелище. Однако вернулась “Золушка” в Пезаро не ради любования спецэффектами, а ради парада звезд. Флорес номер два – американский тенор Лоуренс Браунли – впервые в Пезаро спел Дона Рамиро, Марианна Пиццолато – Анджелину, Паоло Бордонья – Дона Маньифико, Алекс Эспозито – мудреца Алидоро и Никола Алаймо – Дандини. За пультом болонского оркестра стоял Ив Абель. Честно говоря, на этот раз итальянцам удалось убедительно доказать, что они увереннее всех владеют комической составляющей культуры бельканто. Кувыркаясь на диванах и скача по островкам сцены, при этом дико паясничая и кривляясь, Бордонья Маньифико, во-первых, совершенно не мешал себе “выделывать” фирменные вокальные фокусы и, во-вторых, избежал ненужного здесь гротеска – изысканно продемонстрировал умную стрелеровскую буффонаду. На сегодняшний день Бордонья просто уникален для подобных ролей. А за темную, слегка инфернальную сторону россиниевского юмора отвечал Алекс Эспозито – подозреваю, что лучшего Алидоро также не существует. И третий комик – Никола Алаймо – молодой бас с необъятным голосом, которого срочно хочется увидеть и услышать в роли Дона Базилио в “Цирюльнике”. Он начинал с серьезного репертуара – шикарно пел Тореадора в “Кармен”, но в комедийной сфере талант Алаймо расцвел пышнее. Малыш Браунли с его культурным вокалом и манерами скромника, конечно, не потерялся среди голосистых апеннинцев, но чуток спасовал перед их театральной раскованностью. Впрочем, он отыгрался в другой день, когда давали лирическую кантату “Свадьба Пелея и Фетиды”, где его Пелей стал гвоздем программы. Браунли очень хорош и тонок, когда от него требуют лирических излияний в чистой форме, без шутовских подвохов, как в “Золушке”. Пока тот же ловкий в трюках Бордонья (Юпитер) стоял и откровенно скучал в концертном режиме, Браунли и Ольга Перетятько (Церера и Дидона в “Смерти Дидоны”, которая шла в паре со “Свадьбой”) смаковали свои арии, осмысленно переглядываясь.

Финальным аккордом прозвучала “Стабат Матер” Россини – самая жизнеутверждающая “озвучка” знаменитого католического гимна о скорбящей у креста Богородице. Играют ее на закрытии традиционно, но интерпретаторы всегда разные. Было интересно еще разок послушать чуткого к нюансам и вообще пока что очень трепетного маэстро Микеле Мариотти, болонский хор и оркестр и солистов: уже высоко взошедшую звезду бельканто Марину Ребеку, Марианну Пиццолато, весельчака Антонино Сирагузу (кстати, именно для тенора Россини написал самые теплые ноты “Стабат”) и чуть пафосного, но предельно аккуратного Мирко Палацци.

Для грядущего сезона в Пезаро готовят премьеры “Аделаиды Бургундской” и “Моисея в Египте”, прошлогоднюю “Шелковую лестницу” с новым составом и “Севильского цирюльника” в концертном исполнении с Дзеддой за пультом.

КРАСКИ МИРА

• Любимая игрушка
  Россини снова становится в Европе самым культовым композитором
• Танцы в солеварне
  Халляйн претендует на особое место в истории Зальцбургского фестиваля

ВСЕ ОБО ВСЕМ

• Жизнь после смерти
  
• Свяжи ему свитер
  
• Тайная страсть Бернарда Шоу