Главная | Форум | Партнеры![]() ![]() |
|
АнтиКвар![]() |
КиноКартина![]() |
ГазетаКультура![]() |
МелоМания![]() |
МирВеры![]() |
МизанСцена![]() |
СуперОбложка![]() |
Акции![]() |
АртеФакт![]() |
Газета "Культура" |
|
№ 36 (7748) 23 - 29 сентября 2010г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики |
![]() |
ТеатрВокруг и около ноляФестиваль “Территория”:“Гамлет” Берлинского театра “Шаубюне” Наталия КАМИНСКАЯ
С “Гамлетом” вышло иначе. И не потому, что купированы некоторые сцены или сокращено число действующих лиц: Гертруда превращается в Офелию, а Горацио и Лаэрт в Розенкранца с Гильденстерном. И не потому, что текст переписан современным языком с добавками отсебятины. Все равно “Гамлет” у Остермайера идет как череда сцен, написанных Шекспиром, логика сюжета сохранена. Вот только из бездны смыслов, заложенных в великой пьесе, кажется, ничего не взято. А точнее будет сказать – ни на что не удается опереться. Ничто не становится стержнем. “Вывихнутый сустав” века превратился в скелет, который от одного прикосновения рассыпается в прах. Впрочем, мертвечина, конечно, – лейтмотив, и в этом, к слову, ничего нового нет. Холмик свежей земли все время тут, рядом. В него падает, уткнувшись лицом, Гамлет, на него он заваливает Офелию. На экране спроецированные видеокамерой лица героев временами превращаются в черепа и рассыпаются рваными клочьями какой-то дряни, тлена. А вот пролог, сочиненный режиссером, грандиозен. Хоронят старшего Гамлета. Льет противный дождь – это могильщик поливает землю и скорбящих близких из водопроводного шланга. А другой могильщик тем временем тщетно пытается опустить гроб в яму. Эти его эволюции превращаются в зловещую клоунаду, так как все против: веревки, которые выскальзывают из рук, земля, которая уходит из-под ног. Могильщик сам падает в яму, придавленный домовиной, выныривает, а гроб тем временем встает на торец, крышка съезжает… Смех и грех убийственным образом проецируются на знаменитую фразу: “Прогнило что-то в датском королевстве”. Тут уже не “что-то”, а все протрухлявилось. Далее же мы поймем, что и сам шекспировский сюжет, сама эта пьеса пьес вместе с ее заглавным героем всех героев тоже превратились в труху. Мы увидим то, что осталось от былой трагедии, и это будет, в сущности, ничто, ноль без палочки. Любил ли Гамлет Офелию, а она его? Любил ли Лаэрт Полония и сестру и страдал ли от их смерти? Наконец, какого рожна принц мстит за смерть отца: из чувства долга, жажды справедливости или не проходящей от утраты боли? Ни на один из этих вопросов в спектакле ответа нет. Гамлет – рыхлый, не очень молодой, с ранней проплешиной на темени мужчина – функционирует со страшной силой. И сила эта вымороченна, пуста в своей сердцевине. Играет Гамлета потрясающий актер Ларс Айдингер. Совершенно очевидно, что он с его взрывным темпераментом и полнейшим отсутствием театральной позы, со звериной органикой и абсолютно современным способом сценического существования может сыграть и трагедию, и комедию, и драму в подлинных смыслах этих слов. Но в спектакле Т.Остермайера он играет некий вселенский морок, в котором сам Гамлет – разве что актер, притом попавший в предлагаемые обстоятельства дурной пьесы. Пожалуй, единственное, что здесь существует всерьез, это категория театра, того самого, где принц разыгрывает сцену “Мышеловка”. Взяв себе роль жены убиенного короля, он предстает перед нами полуобнаженным и в белокуром парике. Представьте, что тело Гамлета оказывается вовсе не обрюзгшим, но молодым, подтянутым и мускулистым. Однако стоит только “Мышеловке” окончиться, как Гамлет надевает на себя толстинки и, облачившись поверх них в прежний костюм, снова становится мешком и увальнем. Получается, что в этой самой эльсинорской реальности, где Гамлет живет с рождения, он все время играет роль отпрыска королевского рода со следами вырождения и только в момент театрального преображения оказывается самим собой. Зачем нам нынче трагедия Шекспира “Гамлет”? – этот вопрос по окончании спектакля Томаса Остермайера задаешь себе с прямотой римлянина. Сценическая история этой пьесы в ХХ веке такова, что именно в образе принца неизменно сосредоточивался главный нервный узел конкретного времени конкретной постановки. Кем только не был этот Гамлет – и неврастеником, и аристократом духа, и зрелым сильным мужчиной, и беспомощным мальчишкой, и умницей-студентом, и панком, и жестокой машиной-убийцей, и страдающим от непосильной ноши тонким созданием. Кем бы ни был Гамлет, он, как правило, выражал тип современного героя. Вероятно, ныне, когда о каком-либо типе какого бы то ни было героя времени нельзя сказать ничего вразумительного, у безошибочно чувствующего современную реальность Томаса Остермайера возник Гамлет-ничто. И с этим можно было бы согласиться, когда бы смысловые и эмоциональные богатства пьесы не лезли и не вопили из всех щелей. Сочинение Шекспира “Гамлет” все же оказалось против. Спектакль, собравший воедино столько блистательных и очевидных талантов, продемонстрировавший столько несомненных художественных усилий, свелся в итоге к нулевому результату. Кажется, замечательный режиссер и отличные артисты пытались управиться с пьесой, что тот могильщик с гробом в прологе: ворочали ее так и эдак, а она, предательница, кувыркалась у них в руках, сводя на нет все титанические труды. Также в рубрике:
|