Наши играют французскую страсть

В Большом театре состоялась мировая премьера балета Леонида Десятникова “Утраченные иллюзии” в хореографии Алексея Ратманского

Яна ЖИЛЯЕВА
Фото Михаила ЛОГВИНОВА

И.Васильев – Люсьен в сцене из спектакля

Это второй увиденный москвичами за весну балет Ратманского, поставленный на классический сюжет. Первым была “Анна Каренина”, показанная Мариинским театром в рамках “Золотой Маски”. Но если на историю Анны Карениной хореограф потратил час пятьдесят времени, включая антракт, то “Утраченные иллюзии” заняли его гораздо больше – получился большой, парадный, красочный балет в трех актах.

Балет, и вправду, большой. Не только по времени исполнения. Но и по амбициозности поставленных задач. И по числу задействованных звезд.

В этом сезоне, скудном на премьеры и насыщенном на перестановки руководителей, Большой приберег свой козырь в рукаве, чтобы вернуть к себе ажиотированный интерес публики. И вновь подтвердить, кто в доме хозяин, то есть продемонстрировать имперский статус.

Три бывших художественных руководителя Большого театра решились рассказать об “Утраченных иллюзиях”. Хореограф Алексей Ратманский, пять лет успешно руководивший балетом и, к недоумению дирекции и балетоманов, добровольно покинувший этот пост, композитор Леонид Десятников, побывавший на посту музыкального руководителя и уволившийся при невыясненных публично обстоятельствах, и дирижер-постановщик, музыкальный руководитель Александр Ведерников, в свое время ушедший, громко выражая недовольство. Но не прошло и двадцати мушкетерских лет, как эта троица вновь собралась вместе, чтобы послужить во славу Большого театра.

Александру Ведерникову, назначенному дирижером-постановщиком “Утраченных иллюзий” меньше чем за два месяца до премьеры – до этого планировался Теодор Курентзис, – пришлось совершить настоящий подвиг – выпустить одновременно две премьеры в двух театрах. Оперу “Саломея” в Берлине и балет “Иллюзии” в Москве. Третий премьерный спектакль “Саломеи” 23 апреля, первая премьера “Иллюзий” – 24-го. Ведерникову пришлось летать по маршруту Москва – Берлин – Москва по несколько раз в сутки.

Хореограф Ратманский смог услышать музыку только через полтора месяца после начала репетиций. А композитор Десятников, работавший над партитурой, за два месяца до премьеры отказывался от всех интервью, уверяя журналистов, что радости работать над балетом нет никакой… В общем, кто не знает, как тяжело создаются балеты, пожалуйте в кинотеатр на “Черного лебедя” Аронофски.

А в Большом за пару дней до премьеры настроения сменились, и Леонид Аркадьевич даже позволил себе пошутить, что “Lucien c’est moi”.

Впрочем, в этой шутке лишь доля шутки. От романа Бальзака в балетном либретто остались лишь рожки да ножки. Либретто 30-х годов написал Владимир Дмитриев – художник, соратник Мейерхольда. Люсьен – никакой не молодой поэт, а композитор. Актрисы в театре – балерины Гранд Опера. Так, в общем, и было на премьере в 1936-м.

Общественные бурления, социальная сатира, политика, философические споры молодежи – все это выметено из сюжета без следа. У Люсьена больше нет друга Давида, как нет ни сестры, ни матери. А что же у него есть?

Итак, неуверенно покачиваясь на волнах собственной фантазии, создатели балета отплывают от берегов Бальзака. Первый акт проходит то ли в муках совести, то ли в душевных метаниях создателей новых героев.

В первом составе Люсьена танцует Иван Васильев. Корали – Наталья Осипова, а Флорину – Екатерина Крысанова.

Как и полагается наивному самонадеянному провинциалу – кричаще клетчатый сюртук, нелепый “говорящий” цилиндр канареечного цвета, – Люсьен – Васильев штурмует Парижскую Оперу. Двадцатидвухлетний премьер Большого так молодецки запальчив, так решителен в своих намерениях, что разыгрываемая им рефлексия, уязвленное самолюбие и комплекс неполноценности в связке с манией величия, которые ему предписывает роль, сидят на нем не как щегольские белые панталоны, а как смирительная рубашка.

Балет, созданный Алексеем Ратманским, несмотря на весь эпопейный масштаб, – полотно, написанное тонкой акварельной кисточкой по мокрой бумаге. Здесь торжествуют мягкий юмор, ирония, полутона, намеки, более понятные балетоманам и любителям французских романов. Так, балетмейстер, сыгранный Яном Годовским, сильно смахивает на шаржированный портрет самого господина Ратманского и намекает на будущую репетиторскую карьеру господина Годовского. А картина несчастного композитора Люсьена за роялем в танцклассе, атакуемого меценатом примы, балетмейстером и директором театра, которые то помахивают тростями в отдалении, то сыплют бумажки на клавиатуру и требуют отказаться от лирических пассажей в пользу беспроигрышного бравурного “уп-ца-ца”, – что это, как не муки самого господина Десятникова в процессе сочинения “Утраченных иллюзий”?

Итак, волею постановщиков, мускулистый крепыш Васильев, привыкший демонстрировать свои эталонные прыжковые качества, разряжен комическим франтом и скован непривычной, тесной ему хореографией. Чтобы выразить душевные переживания, переполняющие хрупкого эгоистичного Люсьена, требуется большой драматический талант. Раскинутые руки-ноги, буква Z, в которую складывается танцовщик в минуту сильнейших решительных порывов, и хлопоты лицом – вот и весь набор актерских красок Ивана Васильева.

Картина вышла бы вовсе тоскливая, если бы не чудесная находка постановщиков. В историю нравов французской жизни, словно сфотографированную на фоне холодного, неизменного парижского пейзажа – декорации выполнены как фотографии-сепии художником Жеромом Капланом, – вплетены фрагменты из классических балетов. Так, молодой композитор уже в первом акте оказывается автором “Сильфиды”. Сначала он, как и подобает композитору-дебютанту, нервно мнется в кулисах, затем реальность ускользает, включается балетное волшебство. И вот уже Люсьен окружен стайкой сильфиды. И вот он парит с Сильфидой – Корали – Осиповой и танцует изумительный, зеркальный дуэт с Джеймсом. Джеймс в исполнении Артема Овчаренко хорош собой, технически безупречен. Но его задача – исполнить балет в балете, а потому на сложную драматическую канву герой Овчаренко никак не влияет.

Люсьен вновь в центре событий. Побарахтавшись в прибрежных водах, история все же выходит на большую воду авторской фантазии, сочинители начинают прокладывать собственный курс. Бальзак остался далеко позади, а выплывать надо.

Люсьен в романе феноменально красив. Перед его обаянием не могут устоять ни женщины, ни мужчины. Именно благодаря своей красоте литературный Люсьен так легко открывает двери домов высшего света, возносится к успеху.

Люсьен балетный, безусловно, некрасив. Возможно, ему удастся выплыть на бешеных амбициях?

Сильнейшая сцена второго акта – в спальне у Корали. Юные любовники – Корали и молодой композитор – застигнуты меценатом Камюзо врасплох. Корали, не мешкая, выбирает между молодостью и старостью, между деньгами и талантом, между любовью и выгодой. Камюзо уходит ни с чем. Люсьен торжествует. И это, пожалуй, самая искренняя эмоция, получившаяся у балетного Люсьена, – его перекошенное лицо украшает оскал торжества.

Игра возлюбленных Люсьена – Корали, воплощение искренности, чистой любви и беззащитности (Наталья Осипова), и Флорины, символизирующей расчет, коварство, бесчувственность (Екатерина Крысанова), отличается большим разнообразием.

Корали, чистая душа, способная как оценить талант Люсьена и тут же влюбиться без памяти, так и умереть от тоски, покинутая возлюбленным, нарисована одной краской. Удачный черный парик открывает большой лоб Осиповой, придает ей сходство с героинями XIX века, благовоспитанной девушки с высокими, тонкими чувствами. Это подчеркивается всеми оттенками розового. Жером Каплан, наряжая героиню в розовый, словно показывает: ее низкое происхождение, не слишком благородная по тем временам профессия танцовщицы, престарелый любовник-меценат и прочая составляющая театрального жанра никак не омрачают ее душевной чистоты.

Ее первое появление в клетчатом розовом атласном платье в мезонине у Люсьена превращается в первое любовное свидание. Юная балерина, покоренная музыкой юного композитора, отдает ему свою душу.

Легкость, чистота, смятение, сияние – все эти оттенки и полутона, которыми свободно владеет Наталья Осипова, – все-таки не позволяют ощутить радости обретения, восторга юношеской любви. Будто два манекена, двигаются танцовщики, намекая на чувства.

По мере развития любовной линии все насыщеннее становится розовый цвет нарядов Корали. Вот у нее уже почти малиновый пеньюар в сцене в спальне. Вот ее целует Люсьен. Кажется, художник по свету готов “подпалить” задник. Увы… Чувства нет.

Меж тем, как известно, когда зевает добродетель, тут как тут дьявольский соблазн. В сцене маскарада, тревожной, драматичной, полной намеков и скрытых страстей, среди мятущихся арлекинов и влекомых коломбин, выскакивает как черт из табакерки, а точнее впрыгивает на стол соперница Корали, коварная Флорина в пурпурном платье. Ей тоже нужен балет, а значит, и Люсьен.

Что дальше? Это не секрет. Действие неумолимо движется к финалу. Создатели балета не препятствуют скорости интриги. Люсьен теряет разум, увлеченный Флориной, и пишет ей балет. Это оказывается “В горах Богемии”. Покинутая Корали чахнет на глазах и отвергает помощь былого любовника, Камюзо.

Люсьену достается неизбежный финал. Презрение соблазнительницы. Отвернувшиеся друзья. И разоренная квартира Корали, где теперь торчит только остов лестницы – разобранная декорация. Избежав на сей раз жеста отчаяния в виде буквы Z, юный герой в белых панталонах падает на пол.

Но во французской традиции, как мы знаем, у отчаянья недолгий срок. Люсьен, созданный Бальзаком, способен еще на многое.

Люсьен, созданный Десятниковым и Ратманским, уже не способен возродиться.

Неслучайно идея открыть лестницу, содрав с нее раму декораций, пришла в голову французскому художнику уже здесь, в Москве.

ПЕРВАЯ ПОЛОСА

• Наши играют французскую страсть
  В Большом театре состоялась мировая премьера балета Леонида Десятникова “Утраченные иллюзии” в хореографии Алексея Ратманского

АКТУАЛЬНАЯ ТЕМА

• Декорации без конкурса
  Часть творческих работ выведена из-под действия 94-го ФЗ

БАЛЕТ

• Невнятица в строю
  Фестиваль “Мариинский”

ПРЕМЬЕРА

• Дети Сатурна
  “Чайка” в Театре “Сатирикон”