Быть или не быть? Уже не в том вопрос...

Гастроли Грузинского театра им. Шота Руставели

Наталия КАМИНСКАЯ
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Сцена из спектакля "Гамлет"

Режиссеру Роберту Стуруа, чей третий в его биографии "Гамлет" был показан на гастролях, решительно не дает покоя Фортинбрас. Этот эпизодический персонаж, появляющийся только в финале трагедии, мало кого из постановщиков интересует. Многие режиссеры вообще успешно без него обходятся. Но только не Стуруа. В "Гамлете", идущем на сцене Сатирикона, история Фортинбраса-отца и Фортинбраса-сына заявляет перспективу некой исторической неизбежности. Тем более - в спектакле Театра им. Руставели. А что, собственно, нам Фортинбрас и мы Фортинбрасу? Да вот что. В начале пьесы сообщается, что убиенный отец Гамлета сам когда-то убил старшего Фортинбраса, а землю его отобрал. В финале командующий армией Фортинбрас-младший приходит на территорию, усеянную трупами родственников бывшего захватчика. Возмездие? Безусловно. Эльсинор - "неправедная земля", на которой заведомо ничего, кроме грехов и злодеяний, произрасти не может. Фортинбрас - не мститель, но наблюдатель того, что по высшей справедливости совершается само собой. В финале московского "Гамлета" главнокомандующий устало откидывается в кресле, словно странник, наконец-то вернувшийся домой. В грузинском спектакле этот сюжет разыгран с дьявольской иронией, почти как срежиссированная Гамлетом "Мышеловка". Начальная сцена с явлением Тени отца играется дважды. Гадкий "зомби" с закостеневшей пластикой шепчет "тайну" на ухо парню в светлом плаще. Этот парень - актер Заза Папуашвили, играющий в спектакле принца датского. Через несколько минут он снова выйдет с друзьями к ночным стенам Эльсинора, и омерзительный покойник уже вслух произнесет ему, одетому в траур, слова про Клавдия, королеву, месть и все такое прочее. Перед нами Гамлет, а тот, первый, он-то кто был? А этот картонный субъект, весь спектакль безмолвно посиживающий с газеткой на фоне задника, кто он? Фортинбрас! В последние секунды финала фигура оживет, выйдет в том же светлом плаще и деловито отдаст распоряжения о похоронах. Эта штука - чистый детективный фокус, из тех, что изредка особо удавались Агате Кристи. Ай да Стуруа! Он все же воплотил свою совершенно несбыточную мечту сыграть всем известного "Гамлета" как новую, незнакомую историю. Частично, но воплотил. Больше, на мой взгляд, удалась другая его идея - сыграть пьесу как стихотворение. Поэзия ведь мало что объясняет и акцентирует, зато создает мощный эмоционально-образный мир. Во всяком случае, Офелия - Иамзе Сухиташвили - это, конечно, существо стихотворное, даже балетное. Точеная, как статуэтка, актриса будто вытанцовывает вечную покорность, исполненную скрытой чувственности, и делает это фантастически выразительно. Ее "сестра" по полному бесправию, королева Гертруда - Марика Чичинадзе, в силу возраста уже не танцует, скорее кликушествует. Глаза неестественно блестят, движения неуверенны, лишены упругости. Говоря о новом короле и супруге, она срывается на экстатическое "ио, ио, ио!". Это - что-то языческое, во что верится абсолютно, со страхом и восхищением. Женская тема спектакля убийственна. Если считать, что именно женщина - носитель вечных и непреходящих ценностей, то именно здесь режиссер обнаруживает какую-то генетическую порчу. Нет стержня, подавлена воля, желания смутны и по преимуществу низменны. Не так страшны Клавдий - Леван Берикашвили, вялый и лукавый, или Полоний - Малхаз Квривишвили, жуликоватый раб. Просто река жизни в Эльсиноре напоминает мертвые воды Стикса. Отголоски одноименного симфонического произведения Гии Канчели слышатся в его музыке к этому спектаклю. На заднике (художник Мириан Швелидзе) видны фрагменты человеческих фигур и одежд. Здесь еще все живы, хотя и фрагментарно. Расчленено сознание, расчленяется плоть. Розенкранц и Гильденстерн - дебилы в дурацких вязаных шапочках. "Друг Горацио" в отсутствие Гамлета валится на спину, "оседланный" ненасытной Гертрудой, и торопливо отвечает ей "взаимностью". Все это страшновато, конечно, но временами и смешно. Мертвая голова отца так и лезет из-под половицы, чтобы сын, не дай Бог, не забыл о своей миссии мстителя, а сын в раздражении придавливает половицу ногой.

В спектакле скончался монолог "Быть или не быть?"! Гамлет сжигает листок с текстом, поданный ему актером бродячей труппы. В чем вопрос, когда больше нет вопроса? Гамлету и так тяжело, и все уже было, и дальше, вероятно, - только тишина. Заза Папуашвили, нынешняя звезда руставелевского театра, находящийся как раз в гамлетовском возрасте (под тридцать), не играет ни сосунка, ни рефлексирующего интеллигента, ни рокера. Крепкий молодой мужчина распутывает клубок, который по определению распутать невозможно. Таких ныне посылают на бессмысленные войны, в таких задолго до развязки зреет горькое предчувствие плохого финала. Перед нами очень живой и очень современный Гамлет с легким постмодернистским акцентом. Ай да Стуруа! Ничего в себе не изменяя, безошибочно угадывает тональность времени. Его герои все так же ходят в плащах, группки все так же жалко и смешно семенят по сцене, нет-нет да и появится любимый метафизический зонтик... Но горькая ирония заведомого знания, но поэтико-ностальгическая дымка, но огонь шекспировского Просперо, уже физически поднесенный к тексту, на котором безуспешно воспитывалось человечество... один молодой человек сказал в антракте, что театр Стуруа старомоден, другой с той же категоричностью назвал Стуруа режиссером ХХI века.

Ни тот ни другой не видели знаменитого "Кавказского мелового круга" лет эдак 15 назад, когда великолепный Рамаз Чхиквадзе в роли судьи Аздака еще брал бельканто, а заводной Жанри Лолашвили, выпевая свое "сикете, сикете" (доброта), двигался, как заправский мим. Ныне (спектаклю 27 лет!) Аздак поет, как Рей Чарлз, а ведущий Лолашвили вальяжен и статуарен. Гурам Сагарадзе в роли солдата-мародера все так же обаятелен и пленяет бархатным басом, но Груше и Симона Чачаву играют молодые Леван Берикашвили и Татули Долидзе, хорошо играют. Пьеса ныне выстреливает куда более метко, чем в годы нашего безмятежного незнания. Однако эмоциональная окраска сцен так искренна, как не бывает в нынешнем театре. Да и ясность смысловых акцентов не свойственна новому театральному мышлению, в том числе и мышлению нынешнего Роберта Стуруа. Спектакль остался в том времени, в котором родился. Отчего же он так радостно и празднично смотрится сегодня? Оттого, что это - абсолютный шедевр. Как партитура Моцарта, написанная, впрочем, по канонам, в которых никто нынче музыку не сочиняет.

Спектакль "Человек ли он?" с этой точки зрения - некий сплав Стуруа вчерашнего и сегодняшнего. Рассказ Ильи Чавчавадзе, сюжетом напоминающий гоголевских "Старосветских помещиков", дополнен рассуждениями героев о злодейском убийстве их автора, произошедшем спустя полвека. На сцене - театр, отчасти литературный, подразумевающий и рассказ от первого лица, и смещение хронологии событий, и откровенную иллюстративность отдельных сцен. Необычно много декораций (художник М.Швелидзе, на мой взгляд, победил на этих гастролях качеством привычного ныне в паре со Стуруа Г.Алекси-Месхишвили). Череда сочно разыгранных актерских сцен. Но сбоку от подмостков обитает пьющий водку военный начальник, русской, естественно, национальности. Это существование "сбоку" задает забавную социально-историческую проекцию. Русский "наблюдатель" может позволить себе начальственный окрик и вогнать в страх патриархальную чету. Но именно он принимает искреннее и живое участие в нехитрых перипетиях их "старосветской" жизни. Родной? Несомненно. Чужой? Конечно. И, главное, одинокий в своей двусмысленной официальной роли. Все смешалось, и не разорвать.

По своему театральному языку этот спектакль неожиданно старомоден. Замечательная игра Ж.Лолашвили (Луарсаб) и Т.Долидзе (Дареджан) напоминает игру времен руставелевских "стариков". Однако щемящая интонация сострадания маленьким жизням в узком нелепом мирке заставляет забыть о театроведческих изысках.

Интересно, что для грузинских школьников рассказ "Человек ли он?" столь же программный, сколь для российских - "Старосветские помещики". И всю советскую эпоху в детские головы вдалбливалось: "Революционно настроенный писатель бичует нравы мелкопоместных дворян". Нет слов, бичует. И Гоголь тоже бичует. Впрочем, грузины Гоголя изучали, а мы Чавчавадзе - нет. Однако и тот и другой, наблюдая тугодумие и чревоугодие своих луарсабов и пульхерий, изнывали от жалости к обычным представителям человеческого рода, чем, вероятно, в конечном счете и заслужили себе место в списках классиков. Но это так, между прочим. Остается разве добавить, что И.Чавчавадзе учился в Петербургском университете, а Н.Гоголь приблизительно в те же годы там преподавал. Все смешалось. Не разорвать. Да и стоит ли?

На гастролях играли еще шекспировскую "Двенадцатую ночь Рождества", с успехом показанную в прошлом году на Всемирной театральной олимпиаде. Спектакль, полный горьких метафор, дерзкой, почти клоунской игры и с неожиданно трагическим библейским финалом. Особенно запомнился блистательный Заза Папуашвили в роли Мальволио - не классический несчастный дурак, а скрытый деспот, жаждущий реванша.

Гастроли прославленного театра прошли на грустном политическом фоне. Залы были переполнены, хотя прежней радостной эйфории не наблюдалось - время не располагает. Но публика принимала руставелевцев с горячим интересом и провожала щедрыми аплодисментами. В Москву приезжал театр большого стиля. Перед нами играла классная разновозрастная труппа с подлинным "царем в голове". Спасибо Продюсерскому центру "Чайка - ТВ" и Международной конфедерации театральных союзов за эту встречу.

ТЕАТР

• Быть или не быть? Уже не в том вопрос...
  Гастроли Грузинского театра им. Шота Руставели
• Когда король соседствует с поэтом
  Юбилейная ретроспектива театра "Ильхом"
• Ибсена - на мыло
  "Строитель Сольнес" в Театре имени Маяковского
• Критические дни императрицы
  Театральный проект Андрея Кончаловского
• Очень мал и очень дорог