Несколько слов о добыче кислорода

Социальная миссия московских спектаклей сезона 2002/2003

Наталия КАМИНСК АЯ
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Сцена из спектакля "Таня"

Еще недавно нам менее всего хотелось, чтобы театр в России оставался "больше, чем театром". Чтобы он продолжал гневно язвить на сцене социальные пороки, бросать в зал публицистические эскапады, показывать свинцовые мерзости жизни "в формах самой жизни". Все эти родовые признаки театра, сначала советского, потом перестроечного (с той разницей, что советский выполнял свои честные гражданские функции в виде всевозможных иносказаний, а перестроечный радостно называл вещи своими именами), как нам казалось, плавно перешли в разряд рудиментов и атавизмов. Сначала было некое растерянное удивление: не надо больше бороться с запретами, так откуда же брать энергетический заряд и где искать цель высказывания? Потом пришло состояние покоя: театр - это не больше, чем театр, значит, можно наконец-то заняться вопросом "как?", а не "про что?", совершенствовать формы, опускаться на дно подсознания, играть стилями, созерцать общечеловеческое, развлекать, наконец. Это, последнее, вроде бы особенно преуспело. Нагло зашумело и запрыгало по сценам, делая сборы у публики и скандалы в прессе. Но русский человек на комедийном рандеву оказался мало пригодным к бездумному веселью. Проявил генетическое неумение респектабельно и сыто сиживать в партере. Как это ни смешно, но даже в среде хозяев жизни не обнаружилось искомого числа потребителей веселой сценической лабуды. Даже добротный, "буржуазный" театр, родившийся таки в России в виде предложения в ответ на спрос, носит в себе черты традиционного серьеза и совестливого качества, взять хотя бы такие его образчики, как "Черный принц" в Театре им. А.С.Пушкина или знаменитый "№ 13" во МХАТе им. А.П.Чехова. Вот и девятый вал мюзиклов, накрывший было столицу, отступил, и остались на водной глади отдельные "барашки", либо близкие сердцу соотечественника ("Норд-Ост"), либо имеющие собственные художественные достоинства ("Нотр Дам де Пари"). Резкие различия в платежеспособности разных слоев населения так и не стали показателями, объясняющими посещаемость тех или иных театров и спектаклей. Люди платят немалые деньги за билеты и в Ленком, и в Сатирикон, и в Мастерскую П.Фоменко. Направляясь туда, и банкир, и школьный учитель географии, похоже, в равной степени испытывают тягу не только к сиянию бренда, но и к заявленной в афише теме, и к предполагаемой за ней выразительной форме, и к именам актеров-участников.

Сцена из спектакля "Доходное место"

Любителям жестких схем и строго отведенных "полочек" так и не удалось разложить современный театральный процесс по потребительским корзинам. Загадочная душа российского театра, испытывая на себе все тяготы современной жизни, защищена мощным механизмом самосохранения. В чем его суть? Бог весть! Однако театр все никак окончательно не "скурвится", а отдельные диагностические случаи - по-прежнему вопрос индивидуальной творческой совести и отдельно взятой меры таланта.

Более того, нынешний сезон пусть робко, но вполне явственно показал, что на месте рудимента вновь отрастает полнокровный "хвост" недремлющего общественного сознания. Что игры в "просто театр" вопреки ожиданиям быстро наскучили.

Сатирикон выбирает "Доходное место" А.Н.Островского, остросоциальную пьесу русского классика, хотя до этого момента не был замечен в особых пристрастиях к отечественным произведениям громкого общественного звучания.

МХАТ им. А.П.Чехова, чья репертуарная картина в этом сезоне удручает невнятностью выбора и исполнения, выпускает стоящий особняком спектакль "Копенгаген", в центре которого - две выдающиеся научно-исторические личности, физики Бор и Гейзенберг.

Российский Молодежный театр обращается к знаковой пьесе советского театра - арбузовской "Тане", при этом возвращает из небытия первый вариант ее второго акта, пронизанного откровенной романтикой ударной стройки.

Ленком в единственной премьере этого сезона "Плач палача" решается на прямые публицистические обращения в зал, причем текстами, созданными в недрах самого театра.

Своеобразными выплесками гражданского темперамента следует признать и пьесу А.Гельмана "Профессионалы победы" в Новом драматическом театре (о грязных политических технологиях в современной России) и "Кремль, иди ко мне" А.Казанцева в Школе современной пьесы, диковатую фантазию на темы продажности всех слоев общества.

Если добавить сюда "Короля Лира" Театра им. Моссовета, "одетого" в современные военизированные костюмы и замахнувшегося разом на все тоталитарные режимы, то, кажется, и вправду пора констатировать: наш театр если не возвращается назад, то, по крайней мере, меняет приоритеты.

С выходом "Плача палача" одна из центральных газет предсказала возвращение в нашу жизнь политического театра. Человеку, знакомому с историей мирового сценического искусства, а также с историей нашего государства как таковой, этот прогноз вряд ли доставит много радости. Ибо "политический театр" есть художественно-общественная реакция на гримасы политического режима. Чуткий театральный организм в таких случаях реагирует не только мгновенно, но, как часто это бывало, интуитивно упреждает ситуацию.

Бесконечно доверяя "шестому чувству" режиссера Марка Захарова, лично я не спешила бы причислить "Плач палача" к разряду политических спектаклей. Здесь, скорее, мучительное состояние художника, который болезненно переживает кризис надежд, смену ценностных векторов и решается на высказывание, даже не найдя ему адекватной драматургической опоры. Впрочем, театр Захарова - конечно же, лакмусовая бумажка, проявляющая состояние наших общественных умов. Разреженный постперестроечный воздух вызывает у такого самосохраняющегося организма, как российский театр, острый приступ кислородного голодания. Так к чему же припасть? А не к собственной ли исконной миссии? Назови ее хоть трибуной, хоть кафедрой, хоть каким менее истрепанным и опошленным словом, но суть процесса от этого не меняется. Отправляясь в зону социального зрения, на территорию тлеющего, но, видимо, не угасшего общественного темперамента, наш театр, как ни странно, чувствует себя естественно и даже совершает отдельные победы.

"Таня" в Российском Молодежном театре, с этой точки зрения, - пример наиболее парадоксальный. Спектакль вызвал столько же восторгов, сколько и раздражения. Все эти девушки-хетагуровки, еврей-колхозник, романтический таежный зверобой, Чапаев и Ко, перекочевавшие из области клубной самодеятельности в разряд реальных действующих лиц; эта дилемма женщины, обретшей счастье не в служении мужу, а в причастности к общей идее созидания, - неужто об этом сказано всерьез, да еще в 2003 году? И да и нет. На мой взгляд, "Таня" режиссера Александра Пономарева - это откровенная ностальгическая стилизация. Играется память об эпохе веры и насилия, одушевляется воспоминание о том театре, где разыгрывались такие истории и (что легко восстановить по печатным свидетельствам) истории эти западали в зрительские души.

"Доходное место", поставленное Константином Райкиным, нашло в критическом стане гораздо больше сторонников. Хотя его "неродовые", с точки зрения сатириконовской генетики, признаки, то есть отсутствие привычного игрового напора, малые дозы развлекательности, не могли не удивить. Как, повторю, и сам выбор материала. Взявшись за сюжет о молодом идеалисте, которого ломает реальная жизнь, К.Райкин заступает на территорию классического для русской литературы противостояния двух генотипов. При этом отпускает каждому из них - и апологету честного труда Жадову, и столпу коррупции Вышневскому - равные права на понимание и сочувствие. Две извечные российские правды существования рассматриваются с трезвой беспощадностью: и та и другая способны вызвать как сострадание, так и неприятие. Два способа жить, две несовместимые, но неизменно уживающиеся в Отечестве группы крови разложены перед нами как на ладони. Вдобавок героям позволены апарты, и эти прямые, казалось бы, уже "доисторические" с театральной точки зрения обращения в зал отзываются в нем живейшей, искренней реакцией. Дилемма российской жизни, схваченная "русским Шекспиром" полтора века назад, занимает-таки умы нынешних наших соотечественников. И чем менее она специально осовременена театром, тем сильнее, оказывается, занимает.

Говорят, что Олег Табаков упорно настаивал на постановке пьесы М.Фрейна "Копенгаген" во МХАТе им. А.П.Чехова. Неужели так хотел выйти на сцену в роли Нильса Бора? При этом к постановке пьесы, по внешним приметам напоминающей вчерашние сюжеты из серии "Жизнь замечательных людей", он привлек одного из самых молодых и современно мыслящих режиссеров Миндаугаса Карбаускиса. Пьеса на самом деле, конечно, не вчерашняя и вовсе - не "жизнь" с биографиями и цитатами. Это плотно заплетенная (порой даже тягостно расплетать такую вязь) интеллектуальная игра, но нанизана она тем не менее на весьма прочный "гражданский" стержень. Действие описывает круги относительно одной загадочной встречи двух великих ученых, имевших непосредственное отношение к созданию атомной бомбы. Чем эта встреча, состоявшаяся в 1942 году в оккупированной фашистами Дании, окончилась, мы так до конца и не узнаем. Однако из истории известно, что Гитлер не обзавелся атомным оружием, следовательно, нечто судьбоносно важное немец Гейзенберг от него утаил, или его учитель Бор чему-то глобально ценному научил своего ученика. Тихий мхатовский спектакль напоминает зрителям не столько об эпохе "физиков" и "лириков", сколько о том, что есть по-прежнему в жизни дилеммы, имеющие прямое отношение к судьбе всего человечества.

Однако, может быть, социальное театральное поведение - удел старших, чьи привычки - замена счастью? А новая режиссура и новая драма, столь многочисленно представленные в нынешнем сезоне, свободны от подобных привязанностей? Как ни странно, генетический код отечественной сцены пока что остается сильнее генной инженерии нового европейского театра. И пусть творчество В.Сигарева или братьев Пресняковых, несомненно, смыкается с откровениями самоубийцы Сары Кейн, чьи пьесы сегодня - знак западной младодраматургической мысли. Но наш крик о мерзости современного мира хоть и так же отчаянно громок, однако не так асоциален. Неслучайно пьесу В.Сигарева "Черное молоко" взялись в Москве поставить сразу два режиссера: С.Яшин и М.Розовский, а оба они драматургу - весьма "старшие товарищи". Беспросветная темень провинциальной жизни и грязь столичных нравов равно отступают у автора, размытые слезинками новорожденного ребенка и его матери. В пьесе есть не только сгусток мерзких реалий, не только дебри непечатной лексики, но и отчетливое авторское желание прорвать бессмысленный круг жизни.

Название пьесы Ивана Вырыпаева "Кислород", поставленной в Театре.doc., могло бы стать своего рода девизом к молодой театральной реакции на действительность. Нехватка вокруг жизненно необходимого вещества, асфиксия и ее уродливые, почти медицинские последствия - таков пафос пьесы. В нем есть, конечно, изрядная доля подросткового негативизма. Братья Пресняковы с их "Терроризмом", идущим во МХАТе им. А.П.Чехова, выглядят гораздо старше. Рассматривая жестокую рутинность отечественной повседневной жизни, они уже ориентированы не только на крик, но и на некий социальный анализ, хотя и беспощадный. Однако сейчас И.Вырыпаев сочинил новую пьесу, в которой исследует... любовь. Причем в числе главных действующих лиц - рощинские Валентин и Валентина, перешедшие из "детской" в "отцовскую" возрастную категорию. Сам факт сознательного захода в культовую пьесу 70-х годов прошлого века - знак взросления и определенной концентрации социального зрения. Молодая драма при всей пестроте картины начинает заявлять свой взгляд как на действительность, так и на цель театра. Этот взгляд, как ни удивительно, постепенно избавляется и от постмодернистского сплина, и от тинейджеровской рассерженности. Взамен наклевываются активное начало, некая авторская позиция, чуждая простой созерцательности. Похоже, молодым так же, как и старым, неинтересно говорить со сцены только о "непреходящем" и "вечном".

ТЕАТР

• Несколько слов о добыче кислорода
  Социальная миссия московских спектаклей сезона 2002/2003
• АЛЕКСАНДР ЛЕНЬКОВ: "Возраста не ощущаю - прыгаю, кувыркаюсь"
• Загадочная улыбка ведьмы
  "Панночка" Нины Садур в Областном театре им. А.Островского

ЗАНАВЕС

• "Дачники" в Табакерке
• Эраст Фандорин возвращается