Федра в инвалидном кресле

Голландский фестиваль расширяет границы театра

Даша КРИЖАНСКАЯ
Амстердам

Сцена из спектакля "Тебе, воланчик!"

В Амстердаме заканчивается международный Holland Festival. По уровню представляемых на нем спектаклей, репутации их создателей и бюджету в 5 миллионов евро он входит в число солидных фестивалей Европы - наряду с Авиньоном, Эдинбургом, Festival d'Automne а Paris и Wiener Festwochеn. Его программа каждый год составлена по-голландски обстоятельно и неспешно: в течение месяца, не сломав шеи и не перетрудив головы, можно пересмотреть все значительные спектакли. Цель Holland Festival - предъявить публике мировые достижения в области театра, танца и оперы, созданные за последние годы.

Логично, что фестиваль отражает вкусы и идеи одного человека - своего художественного руководителя Иво фан Хове (Ivo van Hove). Иво фан Хове пропагандирует "нечистые жанры" и гремучие смеси. По мнению режиссера, время просто концерта, спектакля или выставки миновало, поскольку фиксированные виды искусства не дают художнику возможности выразить себя в полной мере. Вполне сознательно фестиваль пытается уничтожить границы между традиционным пониманием жанровых особенностей оперы, танца, драмы и музыки. И делает это с грандиозным размахом. На закрытых сценических пространствах представлены большие формы, требующие, как правило, дорогостоящей сценографии и уникального технического оборудования, - речь не идет об уличном театре на троих или экспериментальном действе на площади.

В программе нынешнего фестиваля были представлены "Пейзаж с дальними родственниками" (Landschaft mit entfernten Verwandten) (Heiner Goebbels/Ensemble Modern), где музыка и визуальное искусство переплетены настолько, что музыканты становятся актерами, "Зимний путь" (Winterreise), где хореограф Триша Браун соединяет на сцене певца и танцоров, "Дети ночи" (Enfants de nuit), где француз Жан Мишель Бруйе (Jean Michel BruyПre) эклектически смешивает кино и перформанс.

Среди безусловных событий - спектакли Пины Бауш (Pina Bausch), знаменитой Wooster Group и Томаса Остермайера (Тhomas Ostermeier). Нью-Йоркская Wooster Group была создана в начале 70-x и с тех пор является мировым лидером в разработке такой сценической среды, где действующий актер успешно сочетается с кино-, видео- и аудиоинсталляциями. Повсеместное увлечение голландского театра новыми media - результат безусловного влияния Wooster Group, тем более что сам Иво фан Хове вот уже 20 лет является ее поклонником.

В этом году Wooster Group привезла на Holland Festival 80-минутную версию "Федры" - "То you, the Birdie!" ("Тебе, воланчик!"), которая использует игру в бадминтон как метафору нешуточных страстей, что кипят при Трезенском дворе. Действие разыгрывается на невысокой платформе, расчерченной как бадминтонное поле и перенасыщенной подвижными видеоэкранами, щитами из плексигласа и прочими атрибутами техногенной цивилизации. Технические совершенства вызывают восхищение - скажем, Федра (Кейт Вэлк, Kate Valk) заходит за экран, скрывающий ее нижнюю половину, и на экране крупным планом видны ее ноги, смятенно меняющие парадные котурны на домашние шлепанцы. Или: вернулся домой Тезей (Виллем Дефо, Willem Dafoe), герой "Английского пациента", вытянулся на бадминтонном поле, демонстрируя зеленые, будто драконьи, пальцы ног, а на экране, закрывающем его голову, - черноволосая голова молодого парня, еще не потрепанного в любовных авантюрах. Или же: сидят два приятеля, Ипполит (Ари Флиакос, Ari Fliakos) и Терамен (Скотт Шеперд (Scott Sheperd), беседуют, передавая друг другу микрофон, а на экране идет своя автономная жизнь - рука то развязывает сандалии, то почесывает вспотевшие гениталии. Зрительные образы расчлененного человека сопровождаются микрофонным эхом, звуком разбиваемого стекла, скрежетом и хлюпаньем постиндустриальной цивилизации. "Федра" транспонирована в пространство "Матрицы". Более того, человек в этом мире определен как сумма телесных отправлений. Запретная страсть Федры к пасынку - ее болезнь - преобразована в зрелище инвалидных кресел-туалетов, затрудненное мочеиспускание и проблемы с опорожнением желудка. Акт испражнения становится единицей художественного смысла. Федра тужится, оставляя под креслом изумительно натуральные фекалии, их заворачивает в белый носовой платок одна из служанок. От стилизованных припадков в стиле techno несчастную царицу лечат клизмами. Этим, скорее всего, объясняется фасон ее юбки: желтовато-черная драпировка распахивается сзади, открывая белый треугольник ягодиц, обрамленный черной сеткой садомазохистского белья. Тонкие резиновые трубки тянутся за умирающей Федрой, как вывернутые наружу внутренности.

Ни история Федры, ни связанные с ней общие размышления о превратностях бытия (Элизабет Леконт, Elisabeth LeCompte), постановщик спектакля и бессменный лидер группы со дня ее основания) не волнуют. Спектакль исследует взаимодействие человеческого тела с прозрачным пластиком экранов, инвалидными колясками и бадминтонными ракетками, отчего, естественно, обе составляющие этого процесса - одушевленная и неодушевленная - получают дополнительный, невербальный смысл. В бадминтон играют виртуозно: после тренировок с чемпионом мира Чи-Бингву (Chi-Bing Wu) ритм спектакля будто строится на этих яростных коротких обменах. Подача, взлет, подрез. Воланчик абсорбирует всю актерскую энергию Ари Флиакоса - Ипполита и Скотта Шеперда - Терамена. Власть рока, обещанная программкой, отсутствует. Трудно подставитъ на ее место властъ бадминтона: богиня Венера (Фиона Лининг, Fiona Leaning), служащая постоянным рефери бадминтонных матчей, лишена грозного мистического начала.

При подобном подходе роль слова сведена к нулю. Напрасно голландские критики цитируют работу Ролана Барта о "Федре" Расина (1963). Назвать или не назватъ, облечь в слово любовь к пасынку и тем самым признатъ себя виновной - такой дилеммы в спектакле не существует. Александрийский стих сокращен aвтором данной версии Полом Шмидтом (Paul Schmidt) до телеграфной строки, и большая его часть передана персонажу по имени Чтец (Скотт Шеперд играет сразу две роли - и чтеца, и Терамена). Текст прошептывается в переносной микрофон стремительно и монотонно, иногда его прорезают крики. Однако то, что слово выдохлось и потеряло смысл, было предметом размышлений еще в 80-e, когда театр начал осваивать сцeнический потенциал семиотики. Недоверие к слову и человеку как к неделимым, изначальным сущностям принадлежит другой эпохе. Спустя 20 лет Wooster Group по-прежнему его демонстрирует - так же, как она делала это 5, 10, 15 лет назад.

КРАСКИ МИРА

• Федра в инвалидном кресле
  Голландский фестиваль расширяет границы театра
• Бабий Яр: немецкая версия
  Новый фильм Джеффа Канева
• Элизабет Хёрли сыграет киллера
• Звуки, рожденные тишиной
  Музыка Софии Губайдулиной в Америке
• Экспансия Гуггенхайма
  Отделения музея открываются по всему миру