МАРИНА КОНДРАТЬЕВА: "Если бы Семенова велела встать на голову, я бы встала"

Беседу вела Анна ГАЛАЙДА
Фото Михаила ЛОГВИНОВА

Вечер балета, посвященный 50-летию творческой деятельности М.Кондратьевой в Большом театре

Недавно в Большом театре прошел вечер балета, посвященный 50-летию творческой деятельности замечательной балерины, народной артистки СССР, профессора Марины КОНДРАТЬЕВОЙ. Она, первая исполнительница Катерины в "Каменном цветке" Юрия Григоровича и Музы в "Паганини" Леонида Лавровского, принадлежала к плеяде великих танцовщиков 70-х годов. Ее называли "романтической музой". Касьян Голейзовский сказал: "Если бы Терпсихора существовала в действительности, воплощением ее была бы Марина Кондратьева". Сегодня Марина Викторовна - известный педагог, воспитавший многих звезд Большого. Среди ее учеников: Маргарита Перкун-Бебезичи и Вера Тимашова, Мария Былова и Алла Михальченко, Наталья Архипова и Елена Князькова, Анна Антоничева и Галина Степаненко, Нина Капцова и Екатерина Шипулина.

    

- Марина Викторовна, в Большом театре прожита целая жизнь. Что вспоминается прежде всего из этих 50 лет?

- В основном помнится, конечно, хорошее - начало творческого пути, педагоги, репетиторы, партнеры. Обиды, которые, разумеется, были, вспоминаются реже. Моя судьба сложилась удачно, я бы не хотела другой.

    

- Тем не менее ни сын, ни внук не пошли по вашим стопам.

- Мне очень хотелось, чтобы сын занимался балетом, но он категорически отказался. Теперь я нисколько не жалею, что он меня не послушал, - сейчас нужно быть либо очень хорошим танцовщиком, либо заниматься другой профессией.

    

- Марина Викторовна, а как вы попали в балет?

- В балет меня направили не родители, а их коллеги - люди науки: Николай Николаевич Семенов - лауреат Нобелевской премии, и академик Абрам Федорович Иоффе. Во время войны Ленинградский политехнический институт, заместителем директора которого был отец и где работала мама, эвакуировали в Казань. Там я участвовала в самодеятельной институтской бригаде. Мы ездили по госпиталям и давали концерты для раненых: кто читал стихи, кто играл на рояле, а я приплясывала. Жена Семенова обратила внимание на мои танцы. К тому времени уже было известно, что после эвакуации институт переведут в столицу, и Николай Николаевич решил показать меня в Московском хореографическом училище.

Шел октябрь 1943 года. Мы пошли на Неглинку, где тогда располагалась школа. Занятия уже начались. На экзамены мы опоздали. Николай Николаевич узнал, что в гостинице "Москва", где мы остановились, живет Агриппина Яковлевна Ваганова. Она приехала повидать сына, который после ранения находился в Москве. Семенов представился и попросил ее меня проверить. Агриппина Яковлевна велела пройтись, внимательно посмотрела мои ноги. На следующий день она сама повела меня в училище. Николай Иванович Тарасов, тогдашний директор, улыбнулся и сказал: "Примем, коли вы рекомендуете!"

Несколько лет спустя я подошла к Агриппине Яковлевне, напомнила о себе. Она ответила: "Как же, конечно, помню - Марина Семенова". Только тогда я поняла, почему Ваганова с такой готовностью пришла нам на помощь - девочке, которую зовут так же, как ее любимую ученицу, она отказать не могла.

    

- Сейчас по окончании хореографического училища в Большой театр попадают единицы. А ваша судьба после поступления в школу была предопределена?

- Что вы, все было сложно. Сейчас выработан точный график - артист балета работает 20 лет, после чего уходит на пенсию. В 50-х такого жесткого правила не было. Артисты работали долго. Поэтому после окончания училища, узнав, что меня официально приняли в театр, я с весны до октября ждала, когда кто-нибудь уйдет на пенсию. Ходила в театр, репетировала, но не имела ни зарплаты, ни трудовой книжки.

    

- В первые два года работы вы станцевали четыре главные партии. Театр активно выдвигал молодежь?

- Когда мы пришли в театр, было принято самостоятельно разучивать вариации и показывать их руководству. Такая практика существует и сейчас, только теперь с артистом работает репетитор. Вместе с выпускницей из параллельного класса Леной Ковалевской, ученицей Суламифи Михайловны Мессерер, мы разучивали танцы Камней из "Спящей красавицы". На показах самостоятельных работ репетиционный зал был полон - собиралась почти вся труппа. Приходила комиссия: Лавровский, Захаров, Семенова, Уланова, Вайнонен - художественный совет в полном составе. Я очень волновалась. Самым страшным было не то, что нужно танцевать перед Улановой и руководством, а то, что смотрит на тебя вся труппа.

Видимо, наша с Леночкой работа над "Спящей" понравилась, потому что нам сразу дали спектакль. А вскоре мне позвонил Ростислав Владимирович Захаров и спросил, могу ли я быстро выучить Золушку, - что-то случилось, и танцевать было некому. Я ответила: "Да, могу".

    

- Такой ответ был продиктован решительным характером?

- Нет, мне просто очень хотелось танцевать. Две недели мы с Тамарой Петровной Никитиной учили текст трехактного балета. Я сама понимала, что танцевать Золушку мне рановато. Думаю, что это знали все. Поэтому на сцену вышла опытная балерина. Но партию мне оставили, я ее выучила и станцевала через месяц. Этот спектакль стал для меня трамплином - в нем меня увидел Якобсон и пригласил участвовать в балете "Шурале". Затем станцевала "Спящую" и Марию в "Бахчисарайском фонтане.

    

- Дальнейшая театральная жизнь требовала от вас столь же решительных поступков?

- Бороться мне не приходилось. В те годы внимательно следили за продвижением молодежи. Леонид Михайлович Лавровский вывешивал списки нашего "роста". Моя фамилия всегда была среди назначенных на новые партии. Сначала мне поручили Джульетту, затем станцевала главные партии в "Паганини" и "Пламени Парижа".

    

- Кто был "вашим" хореографом, чьи спектакли соответствовали вашему внутреннему состоянию?

- Прежде всего Лавровский. С каким вдохновением я танцевала Джульетту! Я мечтала об этом спектакле, и репетиции с самим Леонидом Михайловичем были счастьем. С ним же мы делали "Паганини". Это был первый спектакль, который ставился "на меня". Вместе "искали" прыжки, придумывали положения в адажио. Любила работать с Ростиславом Владимировичем Захаровым. Его технически сложные спектакли были мне близки романтикой и лиризмом. Спектакли Юрия Николаевича Григоровича воспринимались новым веянием. Счастлива, что станцевала Катерину в "Каменном цветке" и Фригию в "Спартаке". И, как ни странно, особенно мне дорог был последний мой спектакль - "Анна Каренина".

    

- Марина Викторовна, а осталась какая-нибудь "нестанцованная" роль?

- Раньше строго относились к амплуа. Майя Плисецкая так и не станцевала "Жизель", а Катя Максимова - "Лебединое". Для меня несбывшейся мечтой осталась Китри. Жалею, что в репертуаре не было "Сильфиды". Сейчас я с удовольствием работаю над этими спектаклями с моими девочками.

    

- Такая повышенная требовательность к амплуа оправдана?

- Сегодня считается, что балерина должна танцевать все. К примеру, Надя Грачева хорошо танцует "Жизель" и "Баядерку", "Сильфиду" и "Дон Кихот". Но не у всех такие данные, и получается "засоренность": составов много, кто-то танцует партию хуже, кто-то лучше, но все балерины имеют право на спектакль, если хоть раз его станцевали. Никто не возьмет на себя ответственность сказать: "Ты в этой партии хуже других". Поэтому у нас на каждый спектакль стоит огромная очередь балерин, а молодежи пробиться невероятно трудно.

    

- А что чувствовали вы, придя в театр?

- Раньше школа была при Большом театре, и все воспитанники участвовали в спектаклях буквально с первого класса. В театр после училища приходили, как в родной дом. Старшие нас опекали, оберегали, делились профессиональными секретами и гордились, если молодая артистка из их уборной танцует новую партию.

У меня сохранилась масса газетных рецензий на мои первые спектакли - писали их Майя Плисецкая, Викторина Кригер, Ольга Лепешинская, Суламифь Мессерер. Они приходили, делали замечания, высказывали пожелания. В те годы критика была иной: если что-то было недоделано, это отмечали, но очень доброжелательно. Мне кажется, сейчас критики не совсем компетентны в понимании классической школы и стиля. Изменился и тон рецензий. Я перестала читать, что обо мне пишут, - статьи либо агрессивны, либо слишком комплиментарны. Артисту они ничего не дают.

    

- А чье мнение было для вас всегда особенным, кто заменял вам рецензентов?

- Мой педагог Марина Тимофеевна Семенова. Ей я обязана всем, и ее авторитет для меня безграничен. Если бы она мне сказала, что на сцене надо встать на голову, я бы встала. Она была моим наставником и тогда, когда я начала преподавать.

    

- Говорят, что за последние десятилетия очень выросла техника. Но знаменитый фильм Клода Лелюша, в котором Ивет Шовире репетирует с современными этуалями Парижской Оперы, на мой взгляд, демонстрирует, что это не техника стала выше, а изменилось представление о том, что такое танец.

- Техника действительно стала другой, особенно если судить по Западу. Раньше не такой чистой, отчетливой была мелкая техника, не было таких больших прыжков, никто не делал тройных фуэте. Раньше танец был ориентирован на выразительную пластику, красивый рисунок. Современные же вращения требуют очень прямого корпуса, жесткой спины. Чтобы такое движение получилось, необходимо спортивное положение корпуса. Напоминает гимнастику: голова почти неподвижна, меньше вдохновенных поз. И все-таки в русском балете все смягчено - сохранились живое тело, живые руки. Марина Тимофеевна научила меня придавать большое значение красоте линий и поз. Меня угнетают неправильно развернутая пятка или задранное бедро. Стараюсь выправить недостатки и делаю это постепенно. Поэтому порой раздражает, когда перечисляют все ошибки ученицы сразу. Я отвечаю: "Подождите, у нас до всего дойдут руки, не надо забегать вперед".

    

- Как вы считаете, живы ли сейчас традиции Большого театра, на которых воспитывались вы?

- Одни воспринимают традиции, другие - нет. Нарушена привязанность к театру, к этим стенам. Для нас Большой театр был самой важной частью жизни. Пожертвовать работой ради быта, личных дел казалось невозможным. Как невозможно было уехать даже на самые престижные гастроли, когда в театре некому танцевать. Не из боязни каких-то страшных санкций. Просто нас по-другому воспитывали. Но сравнивать себя с нынешним поколением артистов не могу: мне трудно представить себя внутри сегодняшней "молодежной" ситуации. Жизнь совсем иная, другие приоритеты. Раньше важно было иметь спектакли, а сейчас говорят: "Я за эту зарплату не танцую".

    

- Уже два десятилетия не умолкают разговоры о кризисе в Большом театре...

- Разговоров об этом действительно много. Когда мои знакомые приезжают в Москву и приходят на спектакли, они удивляются: "О Большом театре такое пишут, что мы думали, он просто развалился! А у вас такая прекрасная труппа! Замечательные спектакли!" Я прихожу в театр каждый день, даю класс, весь день репетирую, иду домой - и только случайно узнаю, что где-то было обсуждение, встреча, совещание, посвященные... кризису в Большом театре. Нас, людей, которые проработали здесь по 50 лет и больше, - Марину Тимофеевну Семенову, Римму Карельскую, Раису Стручкову, Николая Фадеечева, - никто не находит нужным спросить, что об этом думаем мы. К сожалению, в Большом театре сегодня нет даже художественного совета...

    

- Появился ли за последние годы в Большом театре такой спектакль, который произвел на вас большое впечатление?

- Из нового мне очень нравился "Русский Гамлет" Эйфмана. Жаль, что он сейчас не идет. Своеобразная хореография давала возможности для творческого роста артистов. Другой интересный балет - "Дочь фараона". Правда, по-моему, его следовало бы сократить.

Сейчас наш репертуар пополняется в основном за счет спектаклей, которые мы давным-давно знаем в исполнении других трупп. Они поставлены несколько десятилетий назад, когда танцевали иначе. Конечно, театр у нас не экспериментальный, но, думаю, нужно искать хореографов, которые могут ставить балеты специально для нашей труппы. Очень хочется надеяться, что удача ждет "Светлый ручей" Ратманского, за репетициями которого я в последнее время с интересом следила.

МУЗЫКА

• МАРИНА КОНДРАТЬЕВА: "Если бы Семенова велела встать на голову, я бы встала"
• Домострой по-итальянски
  Комическая опера "Четыре самодура" в Музыкальном театре Покровского
• Кабаретные песни без кабаре
• Моцарт от Церетели
  Одна из акций Московского концертно-филармонического объединения - "Моцарт в Зальцбурге" - приурочена к 95-летию со дня рождения Давида Ойстраха

ХРОНИКА

• "Чикаго" отправляется вослед "42-й улице"
• Фестиваль в честь "балалаечного Паганини"
• Подарок для Ирмы
• Внук Эдиты Пьехи на "Новой волне"
• Едина в двух лицах