Главная | Форум | Партнеры

Культура Портал - Все проходит, культура остается!
АнтиКвар

КиноКартина

ГазетаКультура

МелоМания

МирВеры

МизанСцена

СуперОбложка

Акции

АртеФакт

Газета "Культура"

№ 1-2 (7360) 16 - 22 января 2003г.

Рубрики раздела

Архив

2011 год
№1 №2 №3
№4 №5 №6
№7 №8 №9
№10 №11 №12
№13 №14 №15
№16 №17 №18
№19 №20 №21
№22 №23 №24
№25 №26 №27-28
№29-30 №31 №32
2010 год
2009 год
2008 год
2007 год
2006 год
2005 год
2004 год
2003 год
2002 год
2001 год
2000 год
1999 год
1998 год
1997 год

Счётчики

TopList
Rambler's Top100

Очерки нравов

"Комильфо" первой четверти XXI столетия

До Петра Первого в России не было никакой жизни. Даже светской

Сергей ЗЕМЛЯНОЙ


Знаменитая фраза Льва Толстого, что в России все переворотилось и только начало укладываться, которую так нежно любил Ленин, в наше время зазвучала примерно так: "После разгула беспредела в России все только начало устаканиваться". Именно устаканиваться. И одним из проявлений этого томительного процесса стало возникновение в нашем Отечестве вслед за самозваными академиями, гильдиями и тому подобным странного феномена, который роскошно именуют "светская жизнь".

Петиметры, львы, денди и другие

Н.Дмитриев-Оренбургский. "Ассамблея при Петре Великом"

В России свет, или высший свет, появился после реформ Петра I, фактически - при Екатерине II, с первым непоротым поколением российских дворян и с утвердившейся при Петре новой русской аристократией. Говоря о первом непоротом поколении, я не просто перефразирую Александра Герцена. Наш замечательный историк Сергей Платонов в своем "Полном курсе" проследил главные этапы освобождения российского дворянства от своего государственного закрепощения Русской Властью, Империей; закрепощения, которое даже при ринувшемся к европейскому Просвещению Петре I предполагало возможность телесных наказаний и пыток для дворян. Платонов писал: "Грамотой 1785 года завершен был тот процесс сложения и возвышения дворянского сословия, который мы наблюдали на пространстве всего XVIII века. При Петре Великом дворянин определялся обязанностью бессрочной службы и правом личного землевладения, причем это право принадлежало ему не исключительно и не вполне. При императрице Анне дворянин облегчил свою государственную службу и увеличил свои земледельческие права. При Елизавете он достиг первых сословных привилегий в сфере имущественных прав и положил начало сословной замкнутости; при Петре III снял с себя служебную повинность и получил некоторые исключительные права. Наконец, при Екатерине II дворянин стал членом губернской дворянской корпорации, привилегированной и держащей в своих руках местное самоуправление. Грамота 1785 года установила, что дворянин не может иначе как по суду лишиться своего звания, передает его жене и детям; судится только с равными себе, свободен от податей и телесных наказаний, владеет как неотъемлемой собственностью всем, что находится в его имении; свободен от государственной службы, но не может принимать участия в выборах на дворянские должности, если не имеет "офицерского чина" < ... > К таким результатам дворянство пришло к концу XVIII века; исключительные личные права, широкое право сословного самоуправления и сильное влияние на местное управление - вот результаты, к которым привела дворянское сословие политика Екатерины II". Добавлю, что эмансипации российского дворянства способствовало возникновение - впервые в истории России - относительно автономной сферы частной жизни (и частной собственности), формирование личной морали с такими небывалыми прежде этическими категориями, как личная честь и достоинство (дуэльный кодекс), но также как приличия, вкус и здравый смысл .

Г.Гагарин. "Бал у княгини Барятинской". 1830-е гг.

У колыбели возникавших мало-помалу в России "приличных людей" стоял домашний учитель из немцев, голландцев, англичан или французов с побочным эрзац-продуктом традиции "философии высшего света": в 1717 году по распоряжению или с разрешения Петра была издана светским шрифтом на новорусском языке переводная - с немецкого - книжка "Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению", которая выдержала три издания в годы петровского правления, не раз публиковалась и позже. Книга довольно жалкая, если сравнивать ее с высокими образцами "философии света", но полезная: может быть, ее бы стоило переиздать и сейчас взамен несостоявшихся пока еще кодексов поведения, которые вознамерились принять Думы РФ и Москвы, чтобы как-то опристойнить буйные нравы депутатов и госслужащих.

Тем более что даже в вольном пересказе идея книжки была самая замечательная: преподать молодому поколению - и кто при Петре, как и при Борисе и Владимире, не чувствовал себя начинающим! - правила, как надо держать себя в обществе. Первое из правил - не уподобляться беззаботному мужику, который валяется на солнышке или греется на завалинке; ибо не славная фамилия и древний род делают шляхтича (термины "щляхтич" и "дворянин" были при Петре равно употребительными), а благородные поступки и добродетели, среди которых особо акцентируются три: приветливость, смирение и учтивость (и это - в нашей матушке России, стране сломанной середины!). Шляхтич, который мечтает стать придворным, то есть светским человеком, должен ни много ни мало уметь следующее: владеть языками, конной ездой, танцевальным искусством, фехтованием, светским красноречием, умением вести "добрый разговор", сдержанностью. Словом, легко мазурку танцевать и кланяться непринужденно.

Были в "Зерцале" и правила, которые стали камнем преткновения для петровских шляхтичей: "Повеся голову и потупя глаза на улице не ходить и на людей косо не заглядывать (Пушкин: "Двойной лорнет скосясь наводит На ложи незнакомых дам"), глядеть весело и приятно с благообразным постоянством, при встрече со знакомым за три шага шляпу снять приятным образом, а не мимо прошедши оглядываться (сразу вспоминается скандалист Виктор Шкловский, который при посещении салона Бриков всякий раз совал руку присутствующим и представлялся, а на обиды знакомых заявлял: "А вы повязывайте руку платком, чтобы я вас отождествлял при встречах и не ошибался". - С.З. ), в сапогах не танцевать, в обществе в круг не плевать, а на сторону, в комнате или Церкви в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не вытирать (водой из стакана на чужое лицо не проливать. - С.З. ), за столом на стол не опираться, руками по столу не колобродить, ногами не мотать (дамам в рекламных роликах на ТВ не разваливаться на кресле, демонстрируя надежность прокладок. - С.З. ), перстов не облизывать, костей не грызть, ножом зубов не чистить, головы не чесать над пищей, как свинья, не чавкать, не проглотя куска, не говорить (и никого на публике не мочить в сортире. - С.З. )". Великие заповеди, неувядающий документ, и несть ему конца.

Еще одно замечание. Василий Ключевский в своем "Полном курсе" отмечал: "В дворянском обществе в середине XVIII века сложились два любопытных типических представителя общежития, блиставших в царствование Елизаветы; они получили характерные названия "петиметра" и "кокетки". Петиметр - великосветский кавалер, воспитанный по-французски; русского для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал столько, как и немецкий; о России он ничего не хотел знать" (Пушкин: "Но панталоны, фрак, жилет , Всех этих слов на русском нет"). Мало того, Ключевский первым в истории русской общественной мысли предложил феноменологию, культур-философию и историческую типологию русского светского человека в период от Елизаветы до Екатерины II и Александра I: "Таким образом, можно обозначить главные моменты, пройденные дворянством на пути образования: петровский артиллерист и навигатор через несколько времени превратился в елизаветинского петиметра, а петиметр при Екатерине II превратился в свою очередь в homme de lettres'a, который к концу века сделался вольнодумцем, масоном или вольтерьянцем; и тот высший слой дворянства, прошедший указанные моменты развития в течение XVIII века, и должен был после Екатерины руководить обществом < ... > Положение этого класса в обществе покоилось на политической несправедливости и венчалось общественным бездельем; с рук дьячка-учителя человек этого класса переходил на руки к французу-гувернеру, довершал свое образование в итальянском театре или французском ресторане, применял приобретенные понятия в столичных гостиных и доканчивал свои дни в московском или деревенском своем кабинете с Вольтером в руках. С книжкой Вольтера в руках где-нибудь на Поварской или в тульской деревне этот дворянин представлял очень странное явление: усвоенные им манеры, привычки, понятия, чувства, сам язык, на котором он мыслил, - все было чужое, все привозное".

К этому великолепному анализу я бы добавил только одно замечание: после войны с Наполеоном французское влияние на российский высший свет сменилось английским, петиметра и масона (декабриста) сменил в качестве главной фигуры dandy, английский фат, повеса или эксцентрический чудак. Юрий Лотман отмечал: "Ориентация русских щеголей на английский дендизм датируется началом 1810-х годов. В отличие от петиметра XVIII века, образцом для которого был парижский модник, русский денди пушкинской эпохи культивировал не утонченную вежливость, искусство салонной беседы и светского остроумия, а шокирующую небрежность и дерзость обращения".

"Философия света"

Истинной энциклопедией "света", из которой черпал сведения Александр Пушкин, считался некогда знаменитый роман Э.Дж.Булвера-Литтона "Пелэм, или Приключения джентльмена", который в свою очередь подражал лорду Честерфилду. В письме к сыну от 27 сентября 1749 года по старому стилю лорд развернул целую концепцию вульгарности в ее противоположности к светскости: "Если мысли человека, поступки его и слова отмечены печатью вульгарности и заурядности, то это означает, что он дурно воспитан и привык бывать в дурном обществе < ... > Человек вульгарный придирчив и ревнив, он выходит из себя по пустякам, которым придает слишком много значения. Ему кажется, что его третируют, о чем бы люди ни разговаривали, он убежден, что разговор идет непременно о нем; если присутствующие над чем-то смеются, он уверен, что они смеются над ним; он сердится, негодует, дерзит и попадает в неловкое положение, высказывая то, что в его глазах является истинной решительностью, утверждая собственное достоинство. Человек светский никогда не станет думать, что он - единственный или главный предмет внимания окружающих, что все только и делают, что думают и говорят о нем; ему никогда не придет в голову, что им пренебрегают или смеются над ним, если он этого не заслужил < ... > Будучи выше всех мелочей, он никогда не принимает их близко к сердцу и не приходит из-за них в ярость, если где-нибудь и сталкивается с ними, то готов скорее уступить, чем из-за них пререкаться".

Пушкин, который собирался писать "Русского Пелэма", хорошо понял Булвера-Литтона, но не хуже понял писателя его друг Бенджамин Дизраэли, будущий глава правительства Великобритании, который в молодости был невыносимым фатом и ярым поборником дендизма. Так, молодой Дизраэли писал отцу во время своего морского путешествия, где он встретил на корабле достойного противника - не тронутого дендизмом джентльмена, дипломата и офицера Джеймса Клея: "Чтобы управлять людьми, надо или побеждать их на их же поприще, или презирать их. Клей делает первое, я второе, и мы оба одинаково популярны". Еврей-выкрест Бенджамин Дизраэли справедливо полагал: высокомерие тем необходимее, чем низменнее положение; дендизм - единственная манера поведения.

Все сказанное лордом Честерфилдом настолько актуально в современном общественно-политическом контексте, имеет такой взрывной критический потенциал, что просто диву даешься, как далеко - под таким углом зрения - успела уйти так называемая элита нынешней России по торной дороге вульгарности: невульгарный человек в политике или СМИ смотрится сейчас ходячим анахронизмом. А эгоцентризм отечественных политиков, их стремление в любой ситуации тащить одеяло на себя не знают себе равных по своей вульгарности. Где еще в мире депутат парламента выразит готовность заплатить миллион долларов за то, чтобы на закрытом просмотре спеть сольную партию в популярном "музикале" (термин Александра Солженицына).

Существование европейской аристократии и высшего света было невозможно без постоянно сопровождавшей их рефлексии, которая дала богатые плоды в европейской изящной литературе и моралистике Нового времени и развилась в некую разновидность практической философии, философии светских нравов, искусства приличного поведения, эстафета которого непрерывно передавалась от итальянца Бальдассарре Кастильоне с его трактатом "Придворный" (1528) к испанцу Бальтасару Грациану с его сборником "Карманный оракул" (1647), от него - к "Максимам" (1664 - 1665) Франсуа де Ларошфуко и "Характерам" Жана де Лабрюйера (1688), далее - к "Введению в познание человеческого разума, сопровоженному размышлениями и максимами" (1745 - 1747) Люка де Вовенарга и далее - к "Максимам и мыслям" (1741 - 1794) Николя Шамфора, к "Дон Жуану" (1819 - 1824) Джорджа Байрона и "Пелэму" Булвера-Литтона, к "Евгению Онегину" Александра Пушкина, к середине XIX века с "Трактатом об элегантной жизни" Оноре де Бальзака и эссе Жюля Барбе д'Оревильи "О дендизме и Джордже Браммеле", к романам Шарля Гюисманса и творчеству Оскара Уайльда, а затем - к нашему Серебряному веку с Сергеем Дягилевым и Михаилом Кузминым. Вклад этой традиции в подлинную науку о человеке и пружинах его поведения и общительности, которая когда-либо появится, неоценим - и не оценен по заслугам.

Уж не пародия ли он?

Собственно говоря, пушкинская эпоха была не только золотым веком русской литературы , но и временем расцвета российской аристократии и петербургско-московского высшего света. С реформами 1861 года началась совершенно новая эпоха: эпоха постепенного, но неудержимого заката и деградации аристократии и высшего света под напором нового жизненного принципа - "дикого капитализма". Собственно говоря, России пришлось еще не раз переживать сходные эпохи, когда дикий капитализм подрывал устои феодально-сословного или неофеодально-сословного, как в период сталинизма или позднего оттепельно-застойного сталинизма, общества: эпоха НЭПа и сталинского Термидора с его государственным капитализмом, ельцинско-путинская эпоха с ее "грабительским капитализмом". Одной из главных черт этих эпох является культурная мимикрия , попытка варварского "нового" цивилизоваться, усвоив себе устоявшиеся красивые формы старого, механическое подражание, экспансия "ряженых" на всех ступенях общественной иерархии. Как тогда, так и сейчас в России везде и повсюду - ряженые, самозванцы, пародии. (Пушкин: "Уж не пародия ли он?")

Никто глубже, чем Ф.М.Достоевский, не пережил и не воссоздал суть этой эпохи, равно как и никто глубже ее не осмыслил, чем Константин Леонтьев. Достоевский в своих последних романах, Леонтьев в своих работах "Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения" и "Достоевский о русском дворянстве" изобразили этот фатальный для России процесс смены не только экономических, но и культурных парадигм ее развития, движения российской цивилизации в неизвестное, все еще открытое будущее. К концу ли истории? Бог весть, главное, что не к началу. В ходе этого процесса изменяются основы российского бытия, меняются его фундаментальные категории: (право на честь сменяется правом на бесчестье; великосветский салон, прием или раут с избранной публикой сменяются тусовками с их вавилонским столпотворением и политическим свальным грехом; в качестве героев "светской жизни" выступают разгребатели грязи из СМИ, вышедшие в тираж демократы и неизвестно кого защищающие правозащитники, певцы экскрементов, выдающие себя за постмодернистов, продвинутые издатели, порхающие из одного сериала в другой актеры и актерки, певицы без голоса, политики-шоумены и шоумены-политики - имя им легион.

Также в рубрике:

ОЧЕРКИ НРАВОВ

Главная АнтиКвар КиноКартина ГазетаКультура МелоМания МирВеры МизанСцена СуперОбложка Акции АртеФакт
© 2001-2010. Газета "Культура" - все права защищены.
Любое использование материалов возможно только с письменного согласия редактора портала.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации Министерства Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций Эл № 77-4387 от 22.02.2001

Сайт Юлии Лавряшиной;