Канализация в мейнстриме

Новый рижский "Ревизор" между NETом и "Балтийским домом"

Наталия КАМИНСКАЯ
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Сцена из спектакля

Статистика утверждает, что треть жизни человек проводит во сне, четверть - в транспорте... Интересно, кто-нибудь считал, сколько времени люди тратят на пребывание в туалете? Нечего, между прочим, хихикать. Вот Новый европейский театр, к примеру, явно видит место общего пользования весьма существенной и даже концептуальной территорией человеческого бытия. По крайней мере, так сложилась афиша нынешнего фестиваля NET.

Героиня "Психоза 4.48", пьесы Сары Кейн в постановке Гжегоша Яжины, сводит в клозете счеты с жизнью. Персонажи "Одного дня Ивана Денисовича" в режиссуре А.Жолдака просто и откровенно "где жрут, там и...". И, наконец, в "Ревизоре" режиссера Алвиса Херманиса (спектакле-мостике, завершившем NET и одновременно начавшем "Балтдом") знаменитая сцена взяток происходит в общественном сортире. В одной из кабинок надолго усаживается Хлестаков (В.Даудзиньш), а в соседнюю поочередно заходят чиновники. Переговариваются через невысокую стенку, деньги передавать очень удобно - можно поверху, можно понизу. Степень загаженности этого туалета может сравниться только с вокзальной, да и то эпохи Советской власти годов где-нибудь 70-х. Конечно, место "прописки" изображенного на сцене сортира - не Советская Латвия, а Советская Россия, ибо территория, называвшаяся тогда Прибалтикой, ухитрялась все же держать какую-никакую планку цивилизации. Хотя есть элемент "примирения и согласия", звучит музыка М.Таривердиева из "Семнадцати мгновений весны".

"Совок", однако, не отпускает бывших братьев по соцлагерю. До того въелся в печенки, что стал на долгие годы объектом творческой мести и реванша. Даже Маттиас Лангхофф, славный парижанин немецкого происхождения, не устает питать свою театральную фантазию реалиями недавнего социалистического быта (его юность и часть зрелой жизни прошли в ГДР). В "Ревизоре" Лангхоффа, показанном нынешней весной в Москве, на Чеховском фестивале, есть и убогая столовка с алюминиевыми мисками и водянистой баландой, и унылые пиджаки с портфелями, и обшарпанные "нумера", напоминающие коммуналку. Но при этом нет решительно никакой привязки к конкретному отрезку исторического времени. Напротив, его спектакль густо насыщен мотивами русской классической литературы и эстетики советского театра (в особенности мейерхольдовской). У Херманиса же все куда прямее и проще. Действие происходит в некоей точке общепита, обшарпанной и допотопной, что тот сортир. Похоже, Антон Антонович Сквозник-Дмухановский (Г.Аболиньш) с супругой Анной Андреевной и дочерью Марьей Антоновной там и живут. Городничий - директор столовой, супруга - шеф-повар: чем не сюжетец? Приедет в такую столовку проверяющее лицо из столицы, то-то насмотрится: антисанитария, воровство, недостача, кумовство... В общем, очень жизненная ситуация. Текст, правда, сопротивляется. А к тексту режиссер относится просто-таки благоговейно. Слышен чистый Гоголь со всеми его "Ну что, брат Пушкин... какой пассаж... в жизни не едал такого супа..." И это - в советской "тошниловке"? Однако!

Что и впрямь замечательно в рижском спектакле, так это детали, детальки и подробности. Вот парочка - Хлестаков с Осипом. Первый - тщедушный, в вытертых джинсиках, слабенький такой замухрышка, от самого развития сюжета трусит отчаянно, даже плакать принимается. Чуть что - прыг к Осипу (А.Кейшс) на колени, а тот, детина в шерсти, плейбой российской глубинки, первый парень на деревне, утешает мальчика, по головке гладит. Все это смешно, изобретательно, но где тут слуга, а где господин, да и вообще, какие слуги-господа были в совке 70-х годов - вопрос на засыпку. Или вот другая пара - мама с дочкой. Первая (Г.Зариня) - грубо скроенная бабища с красными от кухонных занятий руками, вторая - до крайности закомплексованная толстуха с красивым лицом, имеющим, впрочем, какое-то коровье выражение. Гамма взаимоотношений между ними, в принципе, гоголевская: чудовищное самодовольство мамаши забивает дочкин наив. Но трудятся эти дамы с утра до ночи, а гоголевские, помнится, изнывали от безделья. Актриса Б.Брока играет Марью Антоновну тонко и даже глубоко - на удивление, ибо режиссерский рисунок предполагает игру фактур, а не нутра и физиономий. Все обитатели большой столовки карикатурно толсты. Мужчины напоминают конструкции из двух усеченных конусов, склеенных в основаниях: маленькие головки, маленькие ступни и неохватные талии. Катятся эти круглые фигурки в партикулярных платьях и с портфельчиками, образуют живописные группы. Женщины - с чудовищно наращенными бюстами, икрами и задами. Этот народец похож на мебель в апартаментах Собакевича: все неладно сколочено, по-медвежьи функционально и беспросветно нецивилизованно. Откровенная гипербола при этом соседствует с натурализмом. Мало того что на кухне есть и кафель (треснутый), и кастрюли (закопченные), и холодильник (древний, до крайности захватанный нечистыми руками), - по ней разгуливают живые куры. Они чертовски красивы, какой-то элитной породы, с пушистыми "штанишками" на лапах, и переиграть их не удается ни одному даже очень хорошему артисту. Но и это еще не все. На допотопных газовых плитах что-то готовят, и в зал несется мощный дух сала, пережаренного с луком. Короче, в спектакле есть не только виды, но и запахи. А остальное вытягивает... Гоголь.

Что же нового, европейского открывает нам Алвис Херманис в старом классическом "Ревизоре"? По-моему, ничего. Разве что кухонная увертюра, некое кастрюльно-дверное "concerto grosso" (к явлению важного лица вся столовская атрибутика приходит в торжественное возбуждение и выстукивает заводные ритмические пассажи), дает какой-то свежий драйв.

Актерская игра? Она хороша, насколько это возможно в режиме полукарикатурного представления. В таком режиме сыграно на наших сценах несметное количество "Ревизоров". Правда, в скучном среднеклассическом оформлении, от чего А.Херманис (он же - сценограф) остроумно отрывается.

Отношения с текстом? Самые уважительные. Не то что у сопредельного балтийца Р.Туминаса, который в своем вахтанговском "Ревизоре" решительно вскопал и перелопатил пьесу.

Трансфер в "совок"? Тут, наверное, открываются некие свежие смысловые возможности. Впрочем, ненамного, сантиметра на два. Тема страха как одна из ведущих тем гоголевской комедии внятнее всего отыгрывается... в уборной. Где, скажите, совершались во времена несвободы всякого рода несанкционированные покупки и сомнительные сделки? В общественных туалетах. Шестидесятник П.Когоут даже целую пьесу ("Нули") поселил в соответствующее заведение под главной площадью города Праги. Так что какие могут быть вопросы? Быть может, к той виртуозности, с которой режиссер, он же художник, выписал (в обоих смыслах этого омонима) загаженное место общего пользования? Если из столовки пахло жареным луком, то почему бы... Впрочем, такого рода фантазии следует обуздывать.

Когда бы рижским "Ревизором" не заканчивался фестиваль NET, а только начинался фестиваль "Балтийский дом", можно было бы говорить всего лишь о не лишенной забавности интерпретации хрестоматийной пьесы. Но, исходя из нынешнего NETовского контекста, следует признать, что этот "Ревизор" с его уборной явно попал в мейнстрим.

ТЕАТР

• Канализация в мейнстриме
  Новый рижский "Ревизор" между NETом и "Балтийским домом"
• Наш костер в тумане светит
  Московский областной театр драмы предлагает "Забыть Герострата!"
• МАРК ВАЙЛЬ: "Фестиваль - это сферы влияния"
• Тень знает свое место
  Игры с куклами