НИНА ЧУСОВА: "Мое дело - придумывать людям праздники"

Беседу вела Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Н.Чусова

Нина ЧУСОВА - один из самых модных и востребованных молодых режиссеров. Лет пять назад взлететь на гребне режиссерской "новой волны" было достаточно легко. Отхлынув от театральных берегов, она оставила на сценической суше немногих: Карбаускиса, Серебренникова, Чусову. В творческом багаже Нины - спектакли в самых престижных столичных театрах: МХТ имени Чехова, Современнике, Сатириконе, РАМТе, Театре имени Пушкина, а также в антрепризах и за рубежом. В одной связке с молодым режиссером работали Олег Табаков, Анастасия Вертинская, Елена Яковлева, Марина Зудина, Чулпан Хаматова, Ольга Дроздова, Павел Деревянко и многие другие. Она ставила Мольера, Чехова, Островского, Гоголя, Ибсена. Но если раньше любой шаг режиссера вызывал бурю критических восторгов, то сегодня Чусова перестала быть "неприкасаемой" и успела выслушать массу нелицеприятных отзывов по адресу отдельных проявлений своего творчества. О нынешнем мировосприятии режиссера нам удалось поговорить накануне премьеры ее нового спектакля "Сон в шалую ночь" (такое название дано шекспировской пьесе переводчиком Осией Сорокой) в Театре имени Пушкина. Поэтому беседа естественным образом началась с Шекспира.

    

- "Сон" сегодня столь растиражирован, что сразу возникает банальный вопрос: а вас что в нем увлекло?

- Для меня эта пьеса важна тем, что она заряжена Шекспиром огромной положительной энергией и верой в то, что все наши проблемы счастливо разрешатся и восторжествует гармония. К тому же я на самом деле верю, что эта гармония именно сейчас, несмотря на очень сложные и тяжелые времена, начинает зарождаться и в реальной жизни.

    

- По каким приметам вы это определили?

- Потому что хуже уже не может быть. Когда человек, страна или любая ситуация опускается на самое дно, то дальше неизбежно начинается подъем. Это закон. Наверное, как у Шекспира, боги должны вмешаться.

Что же касается спектакля, то моя цель - подарить людям праздник. И не случайно премьера состоится под Новый год. Новогодняя ночь - это всегда волшебство. Если энергия радости войдет в человека под Новый год, я уверена, и дальше этот клубочек начнет раскручиваться.

    

- Откуда в вашем спектакле возникли африканские ритуальные моменты в европейской комедии?

- Мы подумали, что Афины для Шекспира все равно что для нас Африка. Такая же далекая, теплая и волшебная страна, где творятся чудеса, неведомые явления происходят в природе и человеческом организме. Страна мечты. Все эти бананы-кокосы, апельсиновый рай. Рай, где возможно все. Но я не увожу шекспировских героев из Афин, просто они у нас такие. Дохристианский период, когда в человеческом сознании все жили вместе - и люди, и боги. И можно было напрямую обратиться к богам за помощью, а у тех была налажена обратная связь с людьми. К тому же у Шекспира нет конкретного времени. Он описывает Афины, а рядом фраза: "Полечу стрелой татарской". Это сразу освобождает фантазию. Очевидно лишь одно - это ночь. Магическая, волшебная, что-то вроде славянской ночи на Ивана Купалу. У нас все построено на обрядовых моментах. Нужно визуальное воздействие на организм зрителей.

    

- То есть зрелище станет важнейшим компонентом спектакля?

- Мне кажется, у Шекспира и написано зрелище. Эту пьесу невозможно решать в скупых тонах. Там такие сочные краски заложены изначально, что дотянуться до них практически невозможно. Даже американский фильм с голливудскими спецэффектами не дотянулся до шекспировского волшебства. Мне же хочется добиться от зрителей детского восприятия: есть ангелы, которые летают, боги, которых можно увидеть наяву. Весь этот мир - не черно-белая реальность, а словно сказочный мультфильм. Или калейдоскоп - картинки меняются, и эмоции наши тоже меняются одна за другой. Вдруг горе превращается в радость. Но воздействие "Сна" еще и звуковое, музыкальное, ритмическое, световое. На этом построены все ритуальные действа - и костры жгли, и в барабаны били, и костюмы надевали яркие.

    

- Вы часто говорили о том, что слово в театре не столь важно. Продолжаете придерживаться этой точки зрения?

- Нет, я ее уже меняю. На самом деле оно важно. Но наше недоверие к слову сыграло очень большую роль. Мы уже давно не верим тому, что написано в газете или сказано с телеэкрана. Ведь за словом "свобода" не стоит никакой свободы, за "любовью" - любви. Эти понятия обесценены абсолютно, слово не провоцирует определенную ассоциацию. Мы скорее поверим мату: "О! Это точно сказано! Сермяга - вот где правда". А когда звучит фраза "Я тебя люблю", я уже не понимаю, что это значит. И вдруг у зрителя возникают сомнения в истинности происходящего. Поэтому мне хочется при помощи визуальных эффектов вернуть этим тотальным понятиям чистоту. Может быть, таким путем я и иду к слову, к его значению. Ведь слово - это ключ к пониманию мира.

Возможно, это ко мне пришло, когда я начала заниматься английским языком. Не как в школе, а серьезно. Меня раздражало, что я говорю, как обезьяна какая-то. Захотелось понять структуру языка. Когда я со стороны смотрю на язык, то понимаю, как много информации о нации там заложено. И теперь я возвращаюсь к русской литературе, начиная с каким-то пиететом относиться к слову.

    

- Со словом "пиетет" ваш образ связать трудно. Когда вы только начинали ставить классику, вас хвалили за смелость, а теперь...

- ...ругают за наглость.

    

- И за нее, и за легковесность. Классик для вас - явно не "священная корова". Но кто он?

- Мне прежде всего хочется вернуть классику живое человеческое лицо. Вот Островского, например, заклеймили "великим русским драматургом". А на самом деле это был нормальный человек, который ухаживал за артистками, влюблялся и для каждой писал пьесу. Вот эта его игровая стихия куда-то ушла. Когда я бралась за "Грозу", мне хотелось этот хрестоматийный текст поднять и увидеть за ним человека.

То же самое и с "Тартюфом". Это же прежде всего французская комедия. Мне нужно было понять, кто такой Мольер? Что это за пьеса, которая так разозлила короля? Мне необходимо, берясь за какое-то произведение, понять драматурга целиком, его характер, мироощущение. Как он относился к тому, что за окном? И Островский, и Мольер писали о людях, которые их окружали. Они были современными драматургами. И я смотрю своими глазами на свое время. Только использую их краски. Вот и все, что я делаю. Мне совершенно неинтересно переворачивать все с ног на голову.

    

- И спорить с классиком?

- Абсолютно не хочется. Нужно только перевести его на сегодняшний сценический язык и понять.

    

- Когда возникла новая режиссерская волна, ее закономерным образом связали с "новой драмой". На деле же их пути разошлись. Вот вас интересуют произведения драматургов-современников?

- Я их читаю, но пока не чувствую. Там нет какой-то тотальной идеи, объема. Я беру пьесу и сразу понимаю, про что она и как ее сделать. Но в пьесах тех же классиков есть миф. У наших все плоско, как в газете: случилось то-то, выводы ясны. С первой строки понятно, кто хороший, кто плохой. И еще мне не нравится, что все черно. Никогда не встретишь позитивного финала: все плохо, и точка. Ну как молодой человек может видеть мир так плоско, не замечать хорошего в людях? Это не вызывает во мне никакого резонанса. Нет катарсиса, который так нужен. А вот у Шекспира он всегда есть: небо тучами заволокло, но луч все равно пробьется. Даже в самой ужасной и кровавой пьесе что-то теплится. Он мне всем развитием событий подсказывает, как сделать так, чтобы избежать этого кровавого месива. В этом мудрость: за чернотой увидеть просвет. А у наших молодых в пьесах даже любви нет, только секс и насилие. Мне же не хочется выносить на сцену грязь, ее и так везде полно.

Или вот еще. Начитаются Сары Кейн и давай точно так же выворачиваться. Но не надо забывать, что Сара Кейн была наркоманкой и алкоголичкой. Она и ей подобные - люди с испорченным сознанием, не совсем адекватные в воспроизведении мира. И никакой Петя Иванов, который не кололся и в итоге не повесился, так все равно никогда не напишет. Меня это просто раздражает, если честно. Они не ищут собственного пути, не слушают своего сердца, а идут по чужим дорожкам.

Так что мое обращение к драматургам: зарядитесь положительно. Пишите трагедии, комедии, что угодно, но не переписывайте газетные факты. Или хотя бы трансформируйте их. Ведь Достоевский тоже многое брал из газет, но на какие другие уровни выходил.

    

- Нина, вы у нас считаетесь лидером по количеству постановок в сезон.

- Нет, уже не я. Надоело это. Сейчас, наверное, Кирилл Серебренников.

    

- И тем не менее вы умудряетесь работать очень быстро и параллельно в разных театрах.

- Так в этом же вся и прелесть. Ведь в одном театре невозможно сразу две пьесы ставить.

    

- Эта одновременность для вас принципиальна?

- Для меня это необходимо. Параллельно "Грозе" я делала детский мюзикл "Энни". И мне было нужно переключаться с "грозовых" сложностей на детский сад. Причем чем сильнее контраст, тем лучше. "Тартюф" готовился параллельно "Сну". В последнем у меня занята молодежь, в первом - мастодонты. Это такая противоположность, что вам даже трудно ее представить. То есть существует еще и разница в подходе к работе с актером. Мне это необходимо как воздух. Как контрастный душ, который оздоровляет. Это полезно для организма.

И важно для профессии. Каждый театр - это определенная семья. Ты ходишь из дома в дом, как врач по вызовам. Так и я - режиссер по вызову. Врач приходит в семью Ивановых - там ангина, у Петровых - дизентерия, у Сидоровых - желудочные колики. Мне кажется, профессия режиссера схожа с профессией врача: ты должен обладать рядом знаний и умений, чтобы "лечить" все. У одних - Островский, у других - Шекспир, у третьих - Мольер, а у тебя уже существует определенный багаж знаний о каждом.

    

- Приходя в разные театры, вы учитываете какие-то их традиции? Или приносите безоговорочно свое видение будущего спектакля?

- Конечно, учитываю. Это стопроцентно. Я сама заметила, что в Современнике у меня получаются одни спектакли, в Пушкинском - другие. Причем я не изучаю специально историю каждого конкретного театра, хотя, конечно, я ее знаю. Но везде изначально заложена своя атмосфера. Я ее ощущаю, а мой организм подсказывает: здесь нужно делать так. Да, я, естественно, придумываю спектакль от начала до конца, его концепцию. Но не учитывать атмосферы и индивидуальности нельзя. Я же не могу прийти в чужую семью и сказать: "А теперь давайте по-моему пляшите". Они, конечно, спляшут, но это не будет органично.

    

- Что вы делаете в первую очередь, приходя в незнакомый театр?

- Ставлю диагноз. Я же говорю, что у меня медицинский подход. Ты на самом деле становишься диагностом и немножко психологом. Понимаешь: в этом месте все нормально, здесь - запущенно, а это вообще нужно вырезать, как аппендицит. Такое своеобразное сканирование ситуации происходит.

    

- С артистами у вас выстраиваются отношения по типу диктатуры или демократии?

- Нет, я никого не давлю своим так называемым авторитетом. Мне вообще не нравится это противопоставление: режиссер - артист. Это сразу блокирует и их фантазию, и мою. Не люблю актерской пассивности: ты - режиссер, давай придумывай, а мы послушно исполним. Эта ситуация неверна: ну будут они технически выполнять мои задания, а дальше что? А ведь может быть и по-другому - мы вместе сочиняем, творим. Я иногда хитрю: мол, не знаю, как это сделать. Тогда возбуждается актерская фантазия. Это игра. Мы всего лишь играем в режиссера и артистов.

    

- Вам не надоело быть "режиссером по вызову"? Может быть, пора обрести свою команду, свой театр?

- В этих словах - "моя команда" - есть какой-то гуризм, который меня раздражает. Я не имею на это права пока. Еще не нахожусь на том уровне, чтобы нести ответственность за артистов, вести их куда-то в горы. Я еще буду ошибаться миллион раз. И мои спектакли - пока только поиск чего-то, отражение моего внутреннего мира.

    

- Такой ответ я и предполагала, поскольку ни один перспективный молодой режиссер не соглашается брать на себя ответственность за театр. Что, между прочим, очень печально, в то время как над репертуарным театром сгущаются реформационные тучи. Вы о готовящейся реформе знаете?

- Нет.

    

- Совсем ничего?

- Ну что-то такое слышала, вроде бы государственные дотации сократятся.

    

- На обсуждениях реформы молодого режиссера днем с огнем не найдешь.

- На самом деле это мой большой минус. Я часто не в курсе того, что происходит в стране и театре. Но я уже не имею на это права, потому что детский сад закончился. А во взрослом состоянии нужно знать, где ты живешь и по каким законам.

    

- У вас, как у молодого практика, есть претензии к системе репертуарного театра?

- Мне кажется, что это неправильно - ставить под сомнение модель репертуарного театра. Идея же тотальной антрепризы и вовсе сомнительна. Это идет против нашей природы. У нас все-таки испокон веку существовали крепостные театры. Артист должен быть чьим-то. И это нормально.

Сейчас все кинулись в антрепризы деньги зарабатывать. Раньше я это приветствовала, но теперь понимаю, что это заводит в такие дебри, потому что теряется аура артиста. Он становится торговцем: я продаю свой профессионализм за хорошие деньги. Проявляются приметы сериального мышления: достаточно того, что я известен, больше ничего не надо. При этом еще и зритель приучается к дурному вкусу. Ой, этот из рекламы! Отлично! Аплы и бабки - вот апофеоз всего этого. Артист становится предметом ширпотреба вроде одноразовой посуды или гамбургера. Невкусно? Прожевал и забыл.

    

- Нина, а не вы ли поставили, например, "Резинового принца" (он же - "Фаллоимитатор") да и ряд других антрепризных действ?

- Да я, я. Но мне надо было понять и почувствовать все это изнутри. Я и сама когда-то кричала: "Артисты! Вон из репертуарного театра! Все в антрепризы! Только там свобода!" Да нет там никакой свободы, только еще покруче кабала. Ты за эти деньги должен жить в самолете и бесконечно перемещаться из Москвы в Сургут, из Сургута - в Питер, из Питера - в Кемерово. О каком профессионализме тут можно говорить? Я помню, как в моем воронежском детстве все ахали: "К нам едет Театр Вахтангова!" Что-то в этом такое было, будто небо к тебе спустилось. И сейчас что?

А эти комедии убойные? Все, больше нет сил. Мы уже все американизировались. У нас чувство юмора на уровне банановой кожуры. Поскользнулся - упал, дунул-плюнул, все. К этому очень легко приучить с экрана, со сцены. И кому теперь нужно высокое искусство? Вернуть обратно зрителя, который мыслит, очень трудно.

    

- Но ведь это, если и возможно, то уж явно не в антрепризе. А государство готово сократить и без того скудные дотации на нормальный репертуарный театр.

- Вы знаете, мы все развращены этой надеждой на государство. Не надо на него надеяться, у него своих проблем выше крыши. Я верю, что в недалеком будущем появится новое меценатство. Причем это будут очень молодые люди. Не те, которые успели наворовать и еще держатся. Но другие, которые поймут, что к деньгам нужно приложить доброе имя. А это имя потом сыграет на весь их род. Вот тогда и театры будут содержаться не государством.

    

- Но все равно останутся крепостными, не у государства, так у меценатов?

- А какая разница?

    

- Государство худо-бедно, но что-то гарантирует, а этот еще подумает, дать денег или нет.

- Это уже личностная характеристика персонажа. Он такой вредный у вас получился. Но ведь может быть и другой - творческий, заинтересованный в эксперименте, в новых театральных технологиях. И тогда он не просто бабки отобьет, но получит громадную прибыль. Почему тот же Абрамович купил "Челси"? Потому что это престижно. Мы же пока не видим в театре престижа, роскоши.

    

- И когда же это, по-вашему, случится?

- У меня больше надежд не на наше поколение 30-летних, а на нынешних 20-летних. Я вижу в них больше перспектив. Мы же - как мостик из одной эпохи в другую. Мы застали все эти перипетии - и политические, и финансовые. Они же более свободны, в том числе и от денег. Умеют зарабатывать, не сидят на родительской шее. Они знают себе цену, и это нормально. Мы этого не умели, меня вообще приучили, что стыдно просить денег за свой труд. И это до сих пор моя большая проблема, потому что сразу начинают давить на совесть, и я сдаюсь. Так что надо только немножко подождать, и все наладится.

ПОД ЗАНАВЕС

• НИНА ЧУСОВА: "Мое дело - придумывать людям праздники"
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 16 по 22 декабря
• Человек родился