У царя была собака

Большой выходит на передовую

Лариса ДОЛГАЧЕВА

Не любил свою третью оперу Петр Ильич Чайковский. Да настолько, что партитуру издавать запрещал и постановкам всемерно препятствовал. Нет в ней, говорил, движения, стиля, по музыке слаба, а оркестровка и вовсе безобразна. До конца дней своих мечтал переделать ее - руки не дошли. Бедный "Опричник" и в самом деле не идеал (особенно нескладен первый акт, скомпилированный из оригинальных кусков и отрывков предыдущей оперы "Воевода"), но он и не тот уродец, каким представляет его автор. Прекрасных музыкальных страниц - изобилие, захватывающая драма (писавшаяся еще не столько тонким психологом, сколько поклонником знаменитого мастера эффектов Мейербера) налицо. А только - не задалась жизнь, и даже со смертью своего деспота опера не сумела стать репертуарной. Эту-то неудачницу, в последние 95 лет если и выходившую в свет, то лишь в провинциальный, и представил Большой: рекомендую, незаслуженно забыта.

Первое из двух сильнейших впечатлений от этой встречи: "Опричник" попал в наше сегодня, как пуля в десятку (сравнение с газетной передовицей, в момент откликающейся на злобу дня, еще точнее). Читаем по дороге в Большой модный лозунг: "Сколько людей - столько принципов", через полчаса смотрим на сцене, что из него произрастает. Произрастают криминал и беззаконие, на фоне которого бьется человек - в ненависти, обиде, обмане (не поделили что-то два вельможных друга - напомним, о чем в опере речь, - в отместку один и разорил другого. Чтобы отомстить, а сверх того пополнить пустой кошелек и жениться на дочке врага, сын пострадавшего решает вступить в цареву "собачью стаю", но для этого ему нужно: а) обмануть обожаемую мать, б) отречься от нее на обряде посвящения в опричники. Обманул, отрекся, погиб - все в страшных мучениях).

Дирижер-постановщик спектакля Марк Эрмлер назвал этот ад лирической оперой. ("Наташа, чистый цветок, твою любовь поем, ты главная героиня"). И подернул все соответствующим, мягко-задушевным флером, благо, оркестр в его руках был податлив, послушен, замечательно мастеровит. Но что Наташины любовные слезки рядом с тем ужасом, который суждено пережить ее бедному Андрею?

Режиссер Ирина Молостова жанровых определений не давала. Опытная киевская бытописательница рисовала подробно, как голландский натюрморт, правду жизни. Иногда перебарщивая (как в случае с армией юрких убогих, брошенных ею в статичный хор второго действия), но больше распоряжаясь по существу: "Хочу, чтобы каждое душевное движение было сыграно, хочу видеть характеры и их живое взаимодействие!" Но Молостова, заболев, не довела работу до премьеры. В результате актерские рисунки по ее заданию в большинстве своем остались подмалевками (отличились лишь Дурсенева - Басманов да Васильев - Андрей), и вопрос, с кем она, с Эрмлером или третьим сопостановщиком, выдвинувшим отличную от эрмлеровской версию, что же такое есть "Опричник", повис в воздухе.

А этот третий, Юрий Устинов, утверждал: "Опричник" - трагедия духа. В его сценографических туманах, из которых наитактичнейше - то бликом, то абрисом, то мягким цветовым пятном - проступали образы, навеянные древнерусскими "Житиями святых", звучало то же, что и в подтекстах Чайковского к "адской" опере: "И времена беззакония не отменяют нравственный Закон. Ты знал, Андрюша, как спастись, ты не захотел..." К слову: пригласить на постановку исторической оперы художника, о котором заранее было известно, что писать декорации в духе Федоровского или Вильямса он не будет, - в некотором роде поступок со стороны Большого театра, зажатого, как в тисках, между критиками, зовущими к обновлению визуальных форм, и своей суперортодоксальной публикой (не дать ей там, где значится "Москва, XVI век", сорок сороков, кремлевские перспективы и хоромы "один к одному", равносильно почти оскорблению - знает всякий). Тем не менее Устинова позвали. Второй, кстати, раз после "Фауста". Ортодоксы, надо полагать, занесут его имя в черный список, но по справедливости - он, оказавшийся в силу наибольшей убедительности своей эстетической позиции коренным в постановочной упряжке, и вытянул этот спектакль. Не к олимпийским вершинам - только к их подножию. Но, перебрав многообразные несовершенства, отягчавшие сей воз, удивимся, что это-то удалось. Сам герой небезгрешен: деревянные устиновские реи слишком навязчиво расчерчивали зеркало сцены и слишком мало говорили - зачем, но они - пустяки в сравнении с тем, что, собственно, и произвело второе из сильнейших впечатлений на спектакле, - с вокалом.

Не сказать, чтобы посредственный вокал в стенах главного оперного театра страны был новостью. Но привыкнуть к этому невозможно, как невозможно привыкнуть к усам на дамской мордашке. В двух составах - ни одного тенора хотя бы добротного качества! Что есть мочи бились Андреи - Н.Васильев и П.Кудрявченко с "густым" оркестром, патетикой Чайковского и собственными вокальными проблемами, но лишь являли собой еще один аргумент против эрмлеровской концепции "Опричника" как оперы-лирик - голоса недраматического склада здесь тонули. Что же до Наташ - Е.Зеленской и М.Гавриловой, князей Жемчужных - В.Почапского и Н.Низиенко, боярынь Морозовых - О.Терюшновой и Т.Ерастовой, Вязминских - А.Науменко и В.Верестникова, Басмановых - А.Дурсеневой и М.Шутовой, то самым пышным из всех эпитетов, которые рождало их пение, был эпитет "недурно" (он для Гавриловой, Зеленской, может быть, Ерастовой). Что делать на таком безрыбье? Кусать локти, что не каждый второй номер в "Опричнике" хоровой. Хор Большого вступает сейчас в такую силу, что, пожалуй, ублажил бы за всех.

МУЗЫКА

• У царя была собака
  Большой выходит на передовую
• СВЕТЛАНА ЗАХАРОВА: "Жизель вовсе не сошла с ума"
  Номинанты "Золотой маски"
• Экстремальная ситуация вокруг кровати
  Премьера-экспресс
• То флейта слышится и арфа
  Новый дуэт
• Явление Грозного народу
  Видения обретают плоть
• Каков твой тон?
  Рождается конкурс "Хрустальный камертон"