Про тех, кто строит Стену

"Общая тетрадь" семьи Аксельрод в ГМИИ имени А.С. Пушкина

Елена ШИРОЯН

М.Аксельрод. "Портрет дочери". 1963 г.

О такой выставке поэт Елена Аксельрод и живописец Михаил Яхилевич, живущие с 1991 года в Израиле бывшие москвичи, мечтали давно. Еще осенью 2002 года был брошен пробный шар - презентацию в Москве книги "Стена в пустыне", где стихи пишущей по-русски Е.Аксельрод существуют на равных с репродукциями работ ее сына М.Яхилевича, провели на фоне выставки отца поэтессы, а Литературный музей показал произведения младшего в династии. Теперь в ГМИИ им. Пушкина настоящий "семейный совет" - два художника и два поэта. Московский живописец, график и сценограф Меер Аксельрод (1902 - 1970) был когда-то неплохо известен, учился у В.Фаворского во Вхутемасе-Вхутеине, но бросил гравюру, хотя ему прочили большое будущее; входил в группы "4 искусства" и "ОСТ", ныне его работы - в Русском музее, ГМИИ, Бахрушинском, Третьяковке, кое-где за рубежом. Последняя, почти забытая фигура - младший брат художника, поэт Зелик Аксельрод (1904 - 1941), который писал на идиш и погиб в Минске. Точнее, был убит - и не немцами: как пишет племянница, "до газовой печи дойти не успев, сгорел ты от пули родимой, российской"... Выпускник Литературно-художественного института имени Валерия Брюсова был среди тех еврейских писателей, которые подписали протест против ликвидации в СССР еврейских школ. Но арестовали его, сперва заклеймив, как положено, когда он выступил против решения властей закрыть в Вильнюсе единственную газету на идиш; при отступлении Красной армии в июне 1941 года "один из интеллигентнейших еврейских поэтов ХХ столетия", по мнению литературоведов, был расстрелян.

Если не знать этой схематически изложенной мною истории семьи (при всех индивидуальных чертах весьма характерной для России ХХ века), выставку "Общая тетрадь. Три поколения семьи Аксельрод" можно было бы назвать обычным смотром достижений творческой династии. Мало ли у нас одаренных людей, передающих свое ремесло из поколения в поколение! Да и горя по всей Руси великой море разливанное, хватит всем нациям и народностям. Но в престранный момент истории, когда народ, 60 лет назад победивший фашизм и до сих пор этим гордый, выказывает готовность избивать и изгонять "инородцев", а рядовые тихие граждане, чей родной язык - русский, обнаруживают свастику или шестиконечную звезду на своей двери, эта скромная экспозиция обретает иное, непредусмотренное звучание. По сути, нам придется осмыслить феномен русско-еврейского искусства, вероятно, возможный только в нашей стране. Кто сегодня вспоминает, кроме биографов, что Амедео Модильяни тоже был еврей? Это просто выдающийся художник, гордость Парижской школы, как и его друг Хаим Сутин - выходец из еврейского местечка в Белоруссии (откуда родом и Меер Аксельрод), в юности подавшийся во Францию. Как и "гражданин мира" Марк Шагал, которого считают своим французы, израильтяне, даже американцы, хотя и мы на полном основании называем его "великим представителем русского авангарда". Десятилетиями мир стонет от восхищения перед картинами, где он запечатлел старый Витебск с его причудливыми персонажами, донесенными до Парижа, где сплелись еврейская мифология, книжность, фольклорные мотивы и новейшая история... О подобной славе М.Аксельрод не мог и помыслить, хотя всю жизнь, по сути, рисовал примерно то же самое, и весьма талантливо. Правда, он никогда не покидал пределов бывшей Российской империи... Но путешествовал много - то в 1920-е искал характерные типажи, шолом-алейхемовский колорит в еврейских местечках Белоруссии, то с 1930 года совершал командировки в степной Крым, где пытались реализовать утопический советский проект по "землеустройству трудящихся евреев". Еврейскую бедноту из бывшей черты оседлости переселяли в крымские степи, выделив землю под сельхозкоммуны. Свернули это начинание быстро, поселенцев - долой или в расход, но начиналось все на большом энтузиазме, которым прониклись и Аксельрод, и прочие прибывшие рисовать "новый Крым" выпускники Вхутеина. От этих поездок осталась серия "В степи" - легкие, свободные, светлые наброски на бумаге: портреты и сцены коллективного труда и быта.

В экспозиции прослежены основные темы и этапы творчества Аксельрода: "Местечко и старый Минск", "Война. Беженцы", "Степь. Еврейская коммуна", "Театр" и "Последнее десятилетие". Взять от натуры главное, усилить естественную характерность черт Аксельрод умел блистательно, как и применить арсенал новаторов - недаром А.М. Эфрос писал о нем: "Сквозь эти как будто только "реалистические" /.../ наброски проступают залежи "измов" левого искусства, понятых, переработанных, дифференцированных, разборчиво введенных". А "персоналка" у него была одна-единственная, уже под старость: 1968 год, Ростов-на-Дону. И ныне ему впервые устроили ретроспективу в московском музее: ГМИИ избран потому, что здесь превосходное собрание графики Аксельрода 1920 - 30-х годов. Повороты судьбы мастера вкупе с детальным и глубоким анализом творчества изложены в большом, оригинально изданном каталоге - "Общей тетради" - авторитетным исследователем Юрием Герчуком.

Картины и рисунки М.Аксельрода интересны и вне контекста, но работы внука их оттеняют весьма любопытно. Он и сам - переселенец в мир, весьма отличный от того, что знал в Москве, где родился в 1956-м и окончил Школу-студию МХАТа, а затем оформил более 50 спектаклей в театрах СССР. Не очень похожа и его скупая, обобщенно-минималистская манера на "почерк" деда, хотя "еврейскую линию" в живописи, как и традиционно "московскую", М.Яхилевич начинал постигать под непосредственным руководством М.Аксельрода - все детство рисовал в его мастерской. Впрочем, и деда, и внука волнует история еврейского народа. Как и старший, автор великолепных экспрессивно-обобщенных портретов, младший обладает выразительной метафорической манерой письма. Но тут истинный сплав традиций московской школы и национального еврейского искусства в его современном "заграничном" выражении. Напряженный, драматически насыщенный колорит при свободной, подчас фантасмагорической композиции. Соединение плоскостей, на пересечении которых - крохотная, почти условная фигурка человека.

Едва ли не главное в полотнах Яхилевича - погружение в загадочный, до конца непостижимый мир, где царят камень, бетон и песок. Геометризм его насквозь прогрет солнцем. Это образ Израиля - городов и селений посреди пустыни, подавляюще-суровой, тревожной и знойной, но ставшей художнику судьбой. Свой новый мир он изображает и строит одновременно - в 2000 году вместе с коллегами расписывал в Иерусалиме оборонительную стену, тщательно воссоздавая некогда мирный пейзаж, вид на палестинскую деревню, скрытый теперь мрачным бетонным забором - Стеной. Зато эта "выставка" открыта постоянно.

Лауреат премии Иерусалимского фонда Булата Окуджавы, основатель и глава группы художников-репатриантов "Месилот" ("Пути"), выставлявшийся в Израиле, США и Германии, Яхилевич остро и серьезно затрагивает наболевшие темы. Творчески осваивать жесткий, безмолвный "мир в пустыне" мучительно трудно, порой попадаешь в тупики, видишь фатальную разобщенность людей среди глухих, равнодушных стен. В этой болевой точке и перекрещивается поэзия Елены Аксельрод, пронизанная теми же интонациями трагического одиночества, с живописью ее сына.

ПАЛИТРА

• Про тех, кто строит Стену
  "Общая тетрадь" семьи Аксельрод в ГМИИ имени А.С. Пушкина
• Одинокое окно и тени на снегу...
  Выставка живописи и графики Алексея Лазыкина
• ГЕННАДИЙ ВДОВИН: "Обретет ли Москва свой Версаль?"
• Горечь правды металлической
  Разрушение и забвение? Судьба творческого наследия скульптора Алексея Григорьева