ИГОРЬ ЯСУЛОВИЧ: "Наше дело - задавать вопросы"

Беседу вела Наталия КАМИНСКАЯ
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

И.Ясулович

Об артисте МТЮЗа Игоре ЯСУЛОВИЧЕ неизменно отзываются в превосходных степенях - в связи со всеми его ролями последних лет: Шабельским ("Иванов и другие"), Черным монахом, Робартсом ("Свидетель обвинения"). Последняя по времени работа - Великий инквизитор в спектакле "Нелепая поэмка" по Достоевскому - вызвала особенно много серьезных отзывов. Тем временем Ясулович стал еще и одним из избранников английского режиссера Деклана Доннеллана, принимает участие в двух его русских постановках - "Двенадцатой ночи" и "Трех сестрах". В кино этот замечательный артист снимался много. Но центральных ролей практически не было: "Приключения Кроша", "Руслан и Людмила", "Двенадцать стульев" Л.Гайдая, "Золотой теленок" М.Швейцера. Многим он запомнился в роли трактирщика Юзича в знаменитом телесериале "Петербургские тайны". И.Ясулович окончил актерский факультет ВГИКа в 1962 году, а спустя 10 лет пришел туда еще раз, в режиссерскую мастерскую М.Ромма. Ныне сам преподает во ВГИКе, а также в РАТИ, на музыкальном курсе В.Тителя. Накануне 65-летия мы встретились с артистом в его гримерке, в родном МТЮЗе.

    

- Игорь Николаевич, как так получилось, что выпускник ВГИКа стал таким востребованным артистом именно театра?

- Наверное, все, что с нами происходит, происходит не случайно. Я по окончании школы приехал в Москву из Таллина. И вроде бы ничего не знал о том, что такое театр. Хотя у нас был замечательный театральный кружок, которым руководил Иван Данилович Россомахин, актер таллинского театра. Было заведено, что наши премьерные спектакли игрались обязательно на сцене городского драматического театра. Вообще-то из этого кружка вышло довольно много известных людей: Владимир Коренев, Лариса Лужина, Виталий Коняев и многие другие. И все-таки такого количества театров, как в Москве или Питере, в Таллине, конечно, не было. Я приехал, когда прием уже практически завершался. В Школе-студии МХАТа слетел, в Щуке - тоже, в ГИТИСе до второго тура дошел. А вот во ВГИКе... Да и там была очень интересная история. Если бы не Александр Бендер (был такой преподаватель по актерскому мастерству, замечательный человек), то, наверное, я бы и не учился. Потом я оказался в мастерской Михаила Ильича Ромма. Это в моей биографии очень важный момент. ВГИК в то время был настоящим плавильныим котлом, там одновременно учились режиссеры, актеры, художники. Между прочим, целая группа театральных художников вышла именно из ВГИКа: Валерий Левенталь, Марина Соколова, Сергей Алимов, Владимир Серебровский. На нашем курсе учились Андрей Смирнов, Андрон Кончаловский, Игорь Добролюбов, Резо Эсадзе. Где-то в это же время там были и Отар Иоселиани, Эльдар Шенгелая, Леонид Куравлев. Ромм учил нас не только профессии. Он воспитывал собственной личностью. То, что с ним происходило тогда, тоже было предметным уроком: видимо, он переживал очень серьезный кризис и не стесняясь об этом с нами разговаривал На наших глазах создавался сценарий "Девяти дней одного года", он с нами делился замыслами. А если еще прибавить к этому пантомиму (предмет назывался "Пластическая культура актера", и преподавал Михаил Александрович Румнев), то вот вам еще одна школа. Мы мечтали иметь свой театр пантомимы, ходили по разным инстанциям, и эти усилия не пропали даром. Конечно, если бы не Иван Александрович Пырьев, который при Бюро пропаганды киноискусства наперекор всем инстанциям учредил этот театр, ничего бы не было. Румнев на протяжении многих лет создавал замечательные вещи. Составилась просто программа шедевров. Коллектив назывался Экспериментальный театр пантомимы.

    

- А драматическому искусству вас во ВГИКе учили по Станиславскому?

- Нет, учебу мастер определял. У Герасимова, например, была очень хорошая актерская школа. У Ромма такой школы не было, но его личность многое определяла. Лекции, которые он читал, по-настоящему формировали мировоззрение. Ромм, безусловно, был человеком левых взглядов. Но в то же время картина "Обыкновенный фашизм" говорила сама за себя и все это тоже происходило на наших глазах. Понимаете, есть разница между невозможностью с риском для жизни произносить вслух какие-то вещи и сознательной угодливостью режиму. Вот последнего Михаил Ильич себе не позволял.

    

- Игорь Николаевич, создается впечатление, что у вас немного ролей в кино.

- Да уйма! Но не главных.

    

- А в театре - исключительно большие роли. Тем не менее все этапы жизни связаны со ВГИКом. Не парадокс?

- Да нет. Мне посчастливилось работать с выдающимися театральными режиссерами - Генриеттой Яновской, Камой Гинкасом, Валерием Фокиным, Декланом Доннелланом. Это тот багаж, который обязательно надо отдавать. Вот почему я вернулся во ВГИК преподавать. Очень важно быть играющим тренером! Важно, когда студенты получают опыт из первых рук. Тогда - качество другое. Я ведь занимаюсь с ними не арифметикой, а высшей математикой. Вот ставим "Женитьбу", а Гоголя играть очень трудно, непросто докопаться до того, что есть суть. Скажем, у Островского более человеческий материал. А у Гоголя много мистики и даже абсурда. Извините за сумбур... Я, видите ли, крайне отрицательно отношусь ко всем этим "Фабрикам звезд", "Народным артистам"... Сейчас вот - танцы на льду. Как некий курьез одноразового употребления на празднике - это можно посмотреть и посмеяться. Но когда из этого делают шоу и приличные артисты, отклячив зад, пытаются что-то изобразить, мне становится стыдно. Понимаете, и у нас профессия, и у фигуристов профессия. Но при нынешнем раскладе выясняется, что, оказывается, ничего страшного - можно просто взять и сделать дело, которому ты не учился, в котором профан. Нормально? Да ненормально!

Наша профессия занимается взаимоотношением с миром, и тогда в ней интересно находиться. Если же она сводится к тому, чтобы просто выучить текст и с выражением сказать, это надоедает через полгода. Знаменитый английский актер Энтони Хопкинс как-то рассказал, как работает над ролью: "Просто я читаю ее 200 раз". Я его понимаю. Это значит, что наступает момент, когда ты можешь снять второй, третий слой и увидеть, что стоит за привычными словами твоего героя.

    

- Думаете, это актуально для роли в сериале? В эти тексты и в эти, скажем так, образы стоит вдумываться?

- Может быть, вдумываться и не стал. Но можно обогатить их собственным содержанием. Да и продюссеры вынуждены будут прийти к качеству. Вот, помните, во время перестройки решили, что можно отказаться от наших картин и покупать западные. Началось. А чтобы вышло подешевле, не озвучивали, пускали голос за кадром. Прошло время, и зритель сказал: не хочу я этого "закадра". И стали дублировать.

Знаете, для чего еще я пришел во ВГИК? Для того чтобы научить ребят, работая с хорошим режиссером, уметь выполнить то, что он просит. А работая с режиссером никаким, уметь самостоятельно извлечь смысл и выстроить роль. Все равно выигрывают те, кто дает качество. Я оптимизма не теряю. Хотя то, что происходит сейчас в мире, большого оптимизма не вызывает. И что у нас происходит, я не очень понимаю

    

- Вы имеете в виду вообще или в искусстве?

- Одно вытекает из другого. В советские времена воспитывали, воспитывали, и вот что мы теперь имеем. Уверен, "ноги растут" оттуда.

    

- Опять вечные вопросы: зачем свобода, куда она ведет? Вы играете в МТЮЗе Великого инквизитора. А самому-то не страшно?

- Ой, я об этом даже не думаю. По одной простой причине чисто профессионального характера. Как только я дам ясный ответ на проклятые вопросы Достоевского, я это и стану играть. А у меня нет ответа. Да и не наше дело давать ответы. Наше дело задавать вопросы. Хотя вопросы, конечно, приходят в голову, как и всякому человеку. Я не политик, когда люди нашей профессии начинают заниматься политикой, это тут же отражается на... не будем говорить - на творчестве, - на деле, так скажем. И все же. Сейчас мы выстраиваем вертикаль власти, но почему порядка нет? Зачем тогда выстраивать?

    

- Чтобы легче управлять, например.

- И все? Я вот жду уже три года, когда я смогу начать косметический ремонт в квартире, которую я купил. И три года я продолжаю платить арендную плату за ту квартиру, в. которой живу, так как новая до сих пор не сдана в эксплуатацию. Почему не соблюдаются сроки и обязательства? Мой друг, приехавший из Англии, удивляется: почему я там плачу деньги, и мне выполняют работу, а здесь я тоже плачу деньги, но работу не выполняют? А когда только начинались преобразования, казалось, все поменялось. И можно чего-то добиться. Но сейчас что-то непостижимое. И ответственности перед людьми никакой нет. Вот я и хочу подготовить людей, которые хотя бы в своей профессии несут ответственность. Может быть, что-то изменится.

    

- В кино вы, как правило, играете так называемые типажные роли: чудаков, иностранцев и т.п. В вашем инквизиторе, сыгранном в театре, тоже есть некое внешнее сходство с хрестоматийными образами, скажем, иезуитов-католиков. Но главное в этой роли - внутренние качества вашего героя. И вообще, создается впечатление, что театр не эксплуатирует ваши внешние данные, а кино идет по "первому ходу".

- Знаете, я в театре почти не пользуюсь гримом. Разве что в "Трех сестрах", где у Чебутыкина должна быть борода. Но я играю и Кулигина в "Грозе", и Шабельского в "Иванове", и Черного монаха, и Ротшильда. И не пользуюсь гримом. Не знаю, насколько это видно зрителю, но мне кажется, что один мой персонаж не похож на другого. А происходит это благодаря внутренней работе. Сейчас все увлечены религией и часто вспоминают, что актерство противно Богу. А я-то думаю: как раз ничего богопротивного в этом нет. Дело ведь не в том, что ты лицедействуешь, а в том, что ты пытаешься понять суть человека. Ее интересно исследовать. Мне самому интересно понять, что же это такое Кулигин с его внутренним косноязычием и желанием выговориться. Или Шабельский. На репетициях "Иванова" Генриетта Наумовна разбирала со мной один эпизод: "...жена в Париже похоронена", просила сделать определенные жесты. А я не очень понимал их смысл, хотя привык выполнять. И вот прошло много лет, однажды по радио я услышал запись голоса Бунина. Он читал, и я вдруг понял смысл моих жестов. Все сошлось.

    

- Вы производите впечатление артиста, остро чувствующего форму. К тому же занимались пантомимой. А говорите все время только о сути. С чего же у вас начинается ощущение роли? Рассказывают, что иногда какой-нибудь платок или шляпа могут подсказать актеру характер и даже смысл. А у вас как?

- День на день, как говорится, не приходится. Вот хороший пример - финальная цена с Шабельским. Он обращается к Лебедеву: "Паша, дай мне веник". Чего-то нам в этой сцене не хватало. А Кама Миронович, бывший на репетиции, подошел и подсказал очень простую вещь: вцепись Лебедеву в рукав. В этом жесте столько отчаяния, что играть уже ничего не надо. Это физическое движение все поставило на свои места. И все же суть есть главная цель нашей работы. Ну как можно сыграть ту же Агафью Тихоновну в "Женитьбе", если не ответить на вопрос: о чем она мечтает, почему ей так надо замуж? Или почему Подколесин не может совершить этого последнего шага к браку? Этот его поступок с выпрыгиванием в окно - ведь предтеча Обломова! Наша профессия опасна тем, что, когда текста много, начинаешь его как бы рассказывать. Кама Гинкас всегда говорит: не декламируй, не рассказывай - действуй! Но надо понять мотив действия Агафьи Тихоновны, Кочкарева, Подколесина.

    

- Скажите, а Гинкас и Яновская работают по-разному? Кто-то больше объясняет, кто-то меньше? У кого больше свободы на репетициях?

- Я как-то об этом не задумывался. И один, и другая работают по сути. Все равно идет поиск, что-то попробуем, от чего-то отказываемся.

    

- А Доннеланн как работает?

- Он довольно много предоставляет свободы, мы долго разговариваем. На "Трех сестрах" даже резюме приносили на своих героев, как бы составляли их биографию. Это оказалось полезным делом. Я однажды подумал: мой доктор Чебутыкин ведь мог участвовать в Севастопольской кампании, мог бы, как хирург Пирогов, что-то новое придумать

    

- Из Чебутыкина мог выйти Шопенгауэр, Достоевский?

- Так ведь и он начинал, полный надежд. Тогда ведь еще и наркоза не было, рану прижигали смолой, и люди умирали от болевого шока. Мог ведь совершить открытие. А кончилось "тарарабумбией".

    

- Игорь Николаевич, как вам удается сохранять такую потрясающую форму? Зарядку делаете?

- Ничего не делаю. Смолоду так сложилось. Режим у нас в пантомиме был такой: утром тренаж, танцы, упражнения по биомеханике, потом репетиция, а вечером спектакль. Первые гастроли длились два месяца, мы объездили порядка 60 городов. Уезжали студентами, а в Москву вернулись профессиональными артистами. Еще тогда я понял, что такое репертуарная форма театра. У нас в ТЮЗе Генриетта Наумовна постоянно следит за спектаклями, даже идущими по многу лет. Она собирает так называемые пятиминутки, где мы вспоминаем важные вещи, о которых говорили на репетициях. Кама Миронович тоже следит постоянно. Это важно для того, чтобы наше дело не превращалось в рутину или халтуру.

Я являюсь горячим сторонником репертуарного театра. Наверное, какие-то реформы нужны, но очень деликатные. Наш брат, конечно, тоже способствует укреплению мнения о том, что ряд театров надо закрыть. Есть у нас и геростраты, которые искренне верят, что радикальная реформа принесет пользу. Но нельзя мыслить так узко и безответственно. Только репертуарный театр дает возможность для лабораторной работы. И сниматься в кино берут актеров из репертуарных театров - за качество. Если мы лишимся этого института, даже со всеми его пороками, то мы получим американский вариант. Там, считайте, драматического театра нет вообще. За такой исход дела, что ли, ратуем?

ТЕАТР

• ИГОРЬ ЯСУЛОВИЧ: "Наше дело - задавать вопросы"
• Старый фокус с "Ревизором"
  Московский гастрольный сезон открыли артисты из Казахстана
• Мелодия, как дождь случайный
  Сергей Арцибашев справлял юбилей
• Родом из Мелихова

ЗАНАВЕС

• Московские и петербургские театры открывают сезон