Сон в Летнем саду

В Ростовском музыкальном театре поставили "Пиковую даму"

Дмитрий МОРОЗОВ
Ростов-на-Дону - Москва

Сцена из спектакля

"Пиковая дама", гласит эпиграф к пушкинской повести, означает тайное недоброжелательство. Театры, что сегодня отваживаются обращаться к одноименной опере Чайковского, чаще всего обрекают себя недоброжелательству явному: едва ли не каждый второй в зале убежден, что знает, как надо ставить это произведение, у каждого на памяти ряд великих имен, коими он, как тузами, "побивает" сегодняшних интерпретаторов. Ростовскому музыкальному театру, где "Пиковая дама" поставлена впервые, в этом смысле легче. К тому же, когда за такую глыбу берется театр молодой, ему обычно как бы делают некую возрастную скидку. Ростовчане, впрочем, ни в каких скидках не нуждаются и никаких сравнений не боятся.

Что уж точно выдержит любые сравнения, так это дирижерская работа Александра Анисимова, с первых тактов интродукции и вплоть до самого финала задающая тон всему спектаклю. Оркестр театра, стараниями маэстро ставший не только одним из лучших в провинции, но и вполне конкурентоспособным по отношению к столичным собратьям, и здесь оказался на должной высоте. А такого уровня музыкальной интерпретации оперы Чайковского московская сцена (в отличие от петербургской) не знала уже много лет.

Сценическое прочтение (режиссер-постановщик Константин Балакин, сценограф Степан Зограбян) с музыкальным в целом не конфликтует, хотя и говорить об их взаимопроникновении я бы в данном случае не стал. Важно, однако, что постановщики остаются на почве партитуры Чайковского даже в наиболее смелых и небесспорных своих ходах.

Поначалу, когда открывшийся занавес являет взору Летний сад с его боскетами, статуями и скамейками, кажется, что нам предлагают вполне традиционную версию оперы. Это и так и не так. Постановщики не меняют времени действия, однако в интерьерах XVIII века, за мизансценами, подчас повторяющими классические спектакли Большого и Мариинского (в режиссерской версии Темирканова), скрывается далеко не столь традиционная "начинка".

Начать хотя бы с того, что действие практически всех последующих картин тем или иным образом вписано в интерьер Летнего сада: боскеты поворачиваются, из зеленых становясь черными, и прямо в них "врезаются" двери и окна.

Пространственным метаморфозам соответствуют неожиданные режиссерские ходы. Вот под звуки интродукции к статуе-сфинксу Венеры Московской, то бишь Графини, присутствовавшей на сцене на протяжении едва ли не всего спектакля, приближается Герман, да не в военном мундире, как принято в большинстве постановок, а в скромном костюме "инженера" (по Пушкину). Он пьян и с недопитой еще бутылкой в руках вступает в некую фамильярную беседу со статуей, отвешивая шутовские реверансы и даже пытаясь плеснуть вином ей в лицо. Кураж, однако, быстро проходит, и, с возникновением в оркестре темы любви, он замирает на скамейке, где его с недоумением обнаружит появляющаяся вскоре аристократическая публика. Действие начинается, и все вроде бы входит во вполне традиционное русло.

Отношения главных героев развиваются, правда, не совсем традиционно. В финале второй картины мизансцена недвусмысленно намекает зрителям, что сейчас совершится, а уже в следующей картине, на балу, у героини наблюдаются признаки беременности. И шестая картина, происходящая отнюдь не на Зимней канавке, а в той же самой комнате Лизы, доводит эту линию до логического завершения. У Лизы здесь уже почти начинаются схватки, а когда Герман, устремившись в игорный дом, оттолкнет ее и она упадет, то это убьет нерожденного ребенка. Именно к нему, а вовсе не к Герману относится в данном контексте ее последняя фраза: "Погиб он, а вместе с ним и я!"

Положим, картину эту часто и не без основания упрекали в дурновкусии, адресуя упреки не только либреттисту, но до некоторой степени и самому композитору (касательно ультрамелодраматических выкриков Лизы "Так это правда..." с ними трудно не согласиться). Попытавшись снять героиню с ходулей, режиссер это дурновкусие в итоге еще более усугубил. Подобный натурализм был бы, наверное, чрезмерным даже для веристских опер.

К лучшим моментам спектакля следует отнести, прежде всего, четвертую картину, Спальню Графини (и отчасти пятую, Казарму). Собственно, спальни как таковой нет. Доминантой сценического пространства становится здесь огромная карета-катафалк, где и происходит большая часть объяснения Германа с Графиней и где последняя умирает.

В финале застрелившийся и отпетый Герман оказывается... все на той же скамейке Летнего сада и под последние аккорды оперы бессильно наблюдает, как Лиза проходит мимо, опираясь на руку Елецкого и, похоже, даже не ведая о его существовании. Все, что мы видели до того, оказалось лишь сном Германа или плодом его горячечного воображения...

В целом эту новую постановку "Пиковой дамы" можно считать удачной - при всех ее противоречиях и издержках. К числу последних следует прежде всего отнести описанное чуть выше решение шестой картины, явно нуждающееся если не в пересмотре, то уж, по крайней мере, в корректировке.

Собственно говоря, такую корректировку отчасти и сделала актерскими средствами выступившая в роли Лизы на генеральной репетиции прима театра Ирина Крикунова. Однако режиссер, видимо, предпочел более лобовой вариант, и в первом представлении в этой роли вышла совсем еще молодая Елена Разгуляева, напротив, всячески педалировавшая сомнительные моменты. Пела она, впрочем, совсем неплохо, легко преодолевая высокую тесситуру партии, однако личностной ауры, исполнительской глубины и тембровых красок Крикуновой премьере очень недоставало.

Специально приглашенный из Москвы на роль Германа Вадим Заплечный был в целом убедителен в предложенном режиссером рисунке, на освоение которого у него было всего несколько дней. Однако экстремальный режим работы (несколько прогонов, генеральная и премьера) временами давал себя знать в звучании голоса.

По своему хороши обе Графини - опытная Надежда Карапетьян и юная Элина Однороманенко. Хуже обстояло дело с Томскими и Елецкими. Драматический баритон Петр Макаров, которому по всему надо бы петь Томского, выступил в партии Елецкого, прозвучав в ней слишком уж тяжеловесно. А Андрей Пужалин, исполнявший Томского, был куда убедительнее в плане сценического движения, нежели вокально.

Хорошее впечатление оставил хор Ростовского театра (главный хормейстер - Елена Клиничева), как раз в преддверии этой работы ощутимо пополнивший свою мужскую группу.

МУЗЫКА

• Сон в Летнем саду
  В Ростовском музыкальном театре поставили "Пиковую даму"
• "Икра" и "Le Jazz" - вещи несовместные
• Как нам дороги подмосковные вечера!
  Концерт в честь юбилея советского композитора
• Экзерсисы XX века
  Москва увидела знаменитый балет Леонида Якобсона
• Сплетенья судеб

ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

• Три кита Ди Донато

ЗАПИСИ

• Джаз поможет