ДМИТРИЙ ВДОВИН: Не люблю, когда разрушают воздушные замки

Дмитрий МОРОЗОВ

Профессия педагога по вокалу не принадлежит к числу публичных и особенно благодарных. Даже самых успешных ее представителей знают лишь в узких кругах, а слава, овации, весьма внушительные подчас гонорары, внимание прессы - все это достается ученикам. Но если среди молодых российских певцов, побеждающих на международных состязаниях и выступающих на самых престижных сценах, едва ли не каждый второй оказывается учеником одного и того же педагога, имя этого последнего рано или поздно должно сделаться популярным. Что объединяет между собой, к примеру, трех теноров, представленных на фотографии, - Дмитрия Корчака, Максима Миронова и Сергея Романовского, баритонов Василия Ладюка и Родиона Погосова, баса Николая Диденко и некоторых других певцов, делающих сегодня весьма успешную карьеру? Имя их педагога, профессора Академии хорового искусства, одного из основателей и руководителей Международной школы вокального мастерства Дмитрия ВДОВИНА. Наша беседа о секретах профессии и нынешнем состоянии дел на рынке оперного вокала состоялась незадолго до январского концерта в КЗЧ (читайте о нем на 10-й стр.) Корчака, Ладюка и, как первоначально было заявлено, Екатерины Сюриной, тоже учившейся у него.

Д. Вдовин (третий слева) и его "Три тенора": С. Романовский, М. Миронов, Д. Корчак

- Этот концерт трех восходящих звезд, все активнее заявляющих о себе на мировой арене, вполне можно было бы назвать вашим бенефисом .

- Ну, если честно, я их пока звездами не считаю. Звезды - это Нетребко, Флеминг, Бартоли, Гулегина, Георгиу, Аланья, Вильясон, Кауфман... А эти все же еще достаточно молоды для того, чтобы говорить о них как о звездах. Но, несомненно, у них есть такая перспектива. И, кстати, я должен сказать, что Катя Сюрина - не совсем моя студентка. Она окончила ГИТИС у Эммы Саркисян и пришла ко мне в аспирантуру уже готовой певицей. Но, наверное, у нее были какие-то проблемы, которые она с моей помощью хотела бы решить, и надеюсь, что я ей в этом помог.

- По какому принципу вы вообще отбираете себе учеников? А то среди ваших коллег бытует такая легенда: конечно, он берет себе самые лучшие голоса ...

- Как говорится, первую половину жизни человек работает на имя, а потом уже имя работает на него. Сейчас ко мне приходит много людей, и я имею возможность выбрать. Но когда я начинал, то первым студентом, которого мне дали, был человек, вообще не певший до Гнесинского училища, где я работал. Он пришел по дополнительному набору, не поступив до этого в актерские вузы. И именно он впоследствии стал первым российским певцом, принятым в молодежную программу Метрополитен Опера, а теперь поет на ее сцене. Это был Родион Погосов. Тогда мне никто не создавал каких-то особых условий, может быть, даже с выбором студентов у меня дело обстояло хуже, чем у моих коллег. Ну а сейчас - извините: действительно, хочется работать с талантливыми.

- Мне рассказывал Георгий Агеев, как он долго уговаривал вас взять Корчака, а вы не хотели ...

- Это не совсем так. Там был непростой этический момент. Корчак сотрудничал с Владимиром Спиваковым и Георгием Агеевым еще до того, как начал заниматься со мной. Действительно, он человек талантливый, и они просили меня ему помочь. Он учился у другого педагога, и я начал с того, что позвонил этому педагогу и попытался объяснить ситуацию. Я послушал Корчака на концерте с хором академии в БЗК, и его голос - пусть Дима сейчас не обижается - меня не впечатлил. Тем не менее, относясь с большим уважением к людям, которые меня об этом просили, я начал с ним работать, и мы год занимались, до того как он стал моим официальным учеником. Он был на четвертом курсе академии, я с ним занимался, пока он был на пятом, и три года в аспирантуре. Были ужасные скандалы. Виктор Сергеевич Попов, которому очень не нравилось, что его любимый студент стал заниматься вне стен академии, рвал и метал. Но вот что удивительно: потом, когда случилась беда в Академии хорового искусства, и ушла из жизни заведующая кафедрой вокала, первый, кому он позвонил с предложением прийти туда, был я. А Дима оказался человеком фантастически одаренным, и за него скоро взялись театры. Хотя были год или два какого-то странного затишья, когда он уже достиг очень высокого уровня - и это видел не только я, но и все те люди, которые его поддерживали, - а карьера как-то не двигалась. Видимо, что-то такое накапливалось. И вдруг - какой-то взрыв.

- И уже нет практически ни одной крупной сцены, где его нет ...

- Да, поразительная карьера. Но он очень умный певец.

- Не менее поразительна карьера Максима Миронова. Помнится, года четыре назад, когда он на одном из концертов школы пел арию Россини, я вам сказал: "Прямо хоть сейчас на фестиваль в Пезаро". А вы ответили: "Лет через пять..". Но прошло всего года два, и он там спел !

- Со стороны может сложиться впечатление, что я своих студентов пытаюсь, скажем так, продвигать. Конечно, если меня спрашивают, я отвечаю, что вот тот или иной из них мог бы участвовать в этом проекте. Но на самом деле пение моих студентов мне чаще всего не нравится. Меня многое раздражает: вот это не сделано и это не так. Иногда даже не прихожу на какие-то выступления, чтобы их не травмировать, да и себя тоже. Может быть, из-за этого я подчас упускаю момент, когда человек уже готов. Но, мне кажется, лучше уж недооценить эту готовность, чем ее переоценить, когда человек еще физически не сложился и технически не вооружен в должной мере. В иных ситуациях, когда они явные глупости делают, приходится и кулаком по столу стукнуть. И иногда это приводит к разрывам. Вот недавно я подверг критике своего студента, уже бывшего, и он очень обиделся. Может быть, и я был в чем-то неправ. Но, понимаете, своей работы ведь тоже жалко. Это же годы и, самое главное, надежды. Ты чувствуешь, что человек талантлив, все получается, и сразу начинаешь строить такие воздушные замки. И когда они остаются недостроенными или подвергаются разрушению - это очень неприятно. Ты пытаешься что-то сказать или сделать, и люди обижаются: они уже привыкли к успеху, делают карьеру, о них пишут, приглашают - а тут какой-то дядя Дима, вечно недовольный, со своими замечаниями...

Может быть, с ними надо быть более деликатным. У певца ведь очень сложная жизнь. Это же какую надо нервную систему иметь! Мне представить трудно, как можно выйти на сцену Ла Скала - если говорить о Корчаке или о Романовском, - в столь юном возрасте и петь. Когда Сережа должен был петь прослушивание, агенты мне рассказывали, что многие хорошие певцы, зная, что они выходят на сцену Ла Скала, просто не могут там издать ни одного звука... А сейчас я волнуюсь за Василия Ладюка, потому что ему предстоит дебютировать в Ла Фениче в "Травиате", и это театр крайне сложный.

- Как раз после Хворостовского, который пел Жермона на открытии возрожденного из руин театра .

- Поэтому сравнения неизбежны, и требовательность будет самая высокая. Если не ошибаюсь, это его дебют в Италии, дело очень непростое. Вот сейчас два моих ученика дебютировали в "Путешествии в Реймс" в Тревизо и в Йези - небольшие города, но достаточно большие театры. И это было нелегко, потому что в Италии и публика, и специалисты предпочитают видеть и слышать в итальянском репертуаре своих соотечественников.

- И вместе с тем мы с вами оба помним телетрансляцию "Дон Карлоса" из Ла Скала в 1978 году: Нестеренко, Образцова и примкнувший к ним славянин Гяуров открывали там сезон в итальянской опере, и это было триумфально !

- Ну еще бы, такие певцы! Дай бог кому-либо из нынешних дотянуться до них! И потом, в те годы это был некий эксклюзив - советские певцы, потому что почти никого не выпускали, ездили пять-шесть человек, но зато каких! И в этом был свой позитив. Ведь что там говорить: упал в целом уровень гастролирующих на Западе русских певцов.

- Мне-то кажется, что упал, особенно по сравнению с тем временем, уровень не только русских певцов, гастролирующих на Западе, но уровень певцов вообще, в том числе и западных. Хотя средний уровень при этом повысился, но вот верхушка ...

- Тут я совершенно с вами согласен. На самом деле - и это не только мое наблюдение - все или почти все стали петь достаточно ровно. Вот говорят: школа падает, школа потеряна! А я считаю - ничего подобного. Наоборот, школа, как понятие техническое, даже выросла и не могла не вырасти: благодаря средствам звукозаписи, Интернету, YouTube, ты можешь нажать кнопку и услышать вчерашнее выступление любого из лучших певцов мира. Теперь многое стало проще, доступнее, но... Стали пропадать индивидуальности, а вместе с ними - индивидуальные тембры голосов. И это уже беда. В Америке такая ситуация особенно сильна: средний уровень певцов очень высок, они техничны, но закрываешь глаза, и невозможно отличить одного от другого. В России ситуация немного другая. Голоса, как всегда, у нас лучше, но общая техническая и стилистическая подготовка певцов гораздо ниже. Хотя средний уровень все равно выше, чем 20 - 30 лет назад. А индивидуальностей точно так же не хватает, как и на Западе.

- Актуально ли, по-вашему, сегодня такое понятие, как национальная вокальная школа ?

- Думаю, что да. Вроде бы опера - искусство абсолютно интернациональное, глобализация коснулась ее в полной мере. Идеалы во многом смешиваются: итальянка может иметь в качестве идеала, например, Рене Флеминг, а американка, скажем, Барбару Фриттоли или Нетребко. Вроде бы все перемешано, все не так, как раньше. Но тем не менее антропологию, физиологию и фонетику никто изменить не в силах. Поэтому национальные школы по-прежнему существуют. Однако различаются они между собой не столько за счет технологии, сколько за счет традиций и тех специфических особенностей, которые обусловлены национальным репертуаром.

И кстати, как раз русский репертуар ставит такие колоссальные технические задачи, которые только мы, русские, по большому счету, и можем в полной мере осилить. Я считаю, что русский оперный репертуар для человеческого голоса - один из самых сложных, какие только существуют. Он требует огромной выносливости, не меньшей, чем, скажем, оперы Вагнера или Рихарда Штрауса. И он требует зрелости - физической и человеческой. Музыка Россини или Моцарта, в чем-то, может быть, технически более трудная, виртуозная, рассчитана на молодых. Молодые люди абсолютно вписываются в рамки россиниевского и моцартовского репертуара - так же как, предположим, и генделевского. К русскому же репертуару в значительной его части люди должны приходить, когда им за тридцать, если не больше. Поэтому я стараюсь очень осторожно разрешать своим студентам - насколько они вообще ко мне прислушиваются в таком возрасте - прикасаться к крепкому русскому репертуару. Надо дать им созреть. А на русских сценах, как вы знаете, сейчас самая большая проблема - исполнение русских опер. Невозможно найти Германа, Февронию, Мазепу...

- Это касается не только русской оперы. Дело, мне кажется, еще и в том, что исчезают как таковые драматические голоса. Кстати, и среди ваших учеников я их пока не встречал .

- Были у меня крепкие голоса, но полного комплекса данных у них не было, и большой карьеры они не сделали. Но кумиром моей молодости был Атлантов, и я мечтаю о голосе, который мог бы в какой-то степени наследовать ему. И кажется, голос такого плана у меня сейчас есть. На самом деле, драматические

голоса в 25 лет не появляются. Сейчас вокал помолодел, и если раньше поступали в консерваторию под 30, а то и за 30, то сейчас это, скорее, исключение. Сейчас не только в консерватории поступают, но некоторые певицы уже и карьеру свою начинают в 17 - 18 - 19 лет, что, на мой взгляд, есть перебор в другую сторону, но такова тенденция. И моим студентам, которые оканчивают Академию хорового искусства, года 22 - 23, максимум 24. Раньше в этом возрасте и о поступлении еще не думали. Происходит очень серьезный ментальный и даже, я бы сказал, физиологический перелом в подготовке оперных певцов и в жизни оперного театра, потому что публика требует молодости, красоты, физической формы. А это не всегда сочетается с вокальными возможностями и вокальной зрелостью.

Вообще, сейчас достаточно сложно сделать карьеру: огромное число певцов, рынок перегружен. И те, у кого что-то складывается, нередко теряют здравый смысл и начинают принимать все предложения, петь подряд сразу уйму спектаклей, к которым они физически неспособны и к которым их голос еще не готов. Последствия бывают весьма плачевны.

- Возвращаясь к вопросам школы, технологии и конкретно вашей практики. Бывали ли случаи, когда вам удавалось вытягивать людей, казалось бы, безнадежных ?

- Бывали, хотя и не то чтобы много. Я не хочу сейчас никого обижать, называя конкретные имена, но у меня был студент, к которому, когда он ко мне поступал, у многих было крайне скептическое отношение: дескать, нет у него особых данных для вокальной профессии. А он сделал успешную карьеру, и вы сами очень лестно отзывались о нем и его голосе.

- То есть получается, что сделать можно не только технику, но и сам голос, да так, чтобы он звучал, как будто от природы данный ?

- Ну, может быть, не сделать, а открыть, помочь ему появиться на свет. Возвращаюсь к Атлантову, которого хотели исключать из Ленинградской консерватории. Он сам мне рассказывал, что пришел туда практически безголосым человеком, что усугубилось еще после занятий с первыми его педагогами. И потом какой-то фанатической верой и трудом он смог переломить себя и стал учиться по книжке - это вообще уникальный случай. И родился вот такой голос!

- Кого бы вы могли назвать из ваших нынешних студентов, чьи имена пока неизвестны, но кто в ближайшие несколько лет имеет шанс громко заявить о себе? Как, например, произошло с Романовским, совершившим в нынешнем сезоне такой прорыв, что о нем говорили, пожалуй, даже слишком много. А кто идет следом ?

- Если говорить о тенорах, то есть еще Паша Колгатин, который только что засветился на "Декабрьских вечерах". Может быть, это была моя ошибка, что я допустил его до такой сцены - он еще только на втором курсе, ему 21 год, это такая молодость...

- Ну Миронов дебютировал Петром Первым в "Геликоне", если не ошибаюсь, в 19 лет ?

- Нет, по-моему, в 20. Вот Погосов, действительно, в 19 лет спел Папагено в Новой Опере. Это был мой личный рекорд, которым по идее не надо было бы гордиться. Он хорошо, кстати, пел, но в таком юном возрасте это очень тяжело и опасно...

Возвращаясь к вашему вопросу. Я сейчас активно занят молодым баритоном Евгением Кунгуровым, который работает в Новой Опере. Он пока поет маленькие партии, и хорошо, что в этом театре у певцов есть возможность входить в репертуар постепенно, не торопя событий. Есть еще тенор Сергей Писарев. Есть бас-баритон Дмитрий Орлов, который на недавнем концерте школы, несмотря на свою молодость, пел дуэт с Брунгильдой и Прощание Вотана из "Валькирии". И им сразу же заинтересовалась Эва Вагнер, она думает со временем пригласить его в Байройт. И еще у меня сейчас появилось несколько потрясающих природных голосов, но они слишком молоды, посмотрим, как будут работать. Есть и более зрелые люди, чьи голоса меня просто поразили. При этом они еще и достаточно образованные люди, с высшим музыкальным образованием и от природы одаренные полным сценическим комплексом. Я очень на них надеюсь. И, конечно, надеюсь на двух своих выпускников, которые сейчас в Болонье, в молодежной программе. Это Алексей Якимов и Анна Крайникова. Думаю, что у них тоже будет хорошая карьера. Все они талантливые люди, но очень молодые. Надо еще вызреть.

Знаете, что самое трудное в нашей профессии? Отпустить человека, выпустить из класса. Я помню, когда я первый раз отправил своего ученика в поездку, на стажировку - это мне далось крайне тяжело, как будто действительно от сердца отрывали. И понимаете, это происходит тогда, когда начинает что-то получаться, вот что самое обидное! Только раскатаешь губы: вот сейчас этим репертуаром будем заниматься, этим, который уже стал доступен, и тут он получает работу, и я снова возвращаюсь к вокализам и старинным ариям.

- Кстати, по поводу старинных арий. Сейчас, в связи с бумом аутентичного исполнительства, появилось много специалистов по барочному репертуару, поющих без вибрации. Вы с этой техникой не работаете ?

- Пытаюсь, и на самом деле меня это очень интересует. Но тут есть еще жесткие условия рынка. В нашей стране все это только сейчас стало потихоньку развиваться. Кстати, следующую нашу Школу мы хотим посвятить исполнению Генделя. Я надеюсь, у нас будут больше исполнять Генделя, и не только с приглашенными, но и с нашими певцами. А что касается аутентизма, то мне это представляется своего рода играми взрослых. Порой непоследовательными. Инструменты настраиваются, как те, которые звучали в то время, но концертные залы-то, театры - совершенно другие. Извините, дирижер теперь стоит с другой стороны. Как можно аутентично исполнять музыку Генделя в большом театре? Это же нонсенс. Театры были маленькие, оркестры были маленькие (нынешние "аутентичные", как правило, гораздо больше), и совершенно была другая подача звука. И вообще, надо тогда еще заставить людей есть те продукты, которые ели в XVIII веке, пить то же вино или пиво, чтобы у них физиология голоса была соответствующая...

- И, если уж доводить все до абсурда, должны быть не контратеноры, а натуральные кастраты .

- Надеюсь, до этого не дойдет! Но тогда были не только кастраты, но и фальцетисты тоже. Вообще, это довольно сложная история. Конечно, я сейчас уже не могу позволить ученикам исполнять Генделя с романтических позиций. И в то же время, я не согласен с теми, кто перечеркивает достижения певцов 60 - 70-х годов, например, Беверли Силлз или Сазерленд. Да, они вибрировали, да, они делали портаменто и какие-то еще себе позволяли вольности. Но у них Гендель звучит, как один из самых высоких гениев. И не надо у нас отбирать право пользоваться, помимо прочего, и их исполнительской традицией. Я считаю, главное - чтобы было талантливо.

- А с контратенорами, кстати, вы работать не пробовали ?

- Пробовал. Мне не доставило это удовольствия. Во-первых, опыт у меня по этой части маленький. Во-вторых, это настолько другая планета, что как-то становится страшно: а буду ли я соответствовать, не напорчу ли? Все-таки есть здесь какая-то специфическая тонкость, которой владеют, предположим, англичане, голландцы, американцы, немцы и которая нам пока еще не очень открыта. А в принципе, я люблю со всеми голосами работать. И когда какой-то тип голоса долго отсутствует в классе, начинаю скучать по нему.

- За те годы, что вы в педагогике, менялась ли и насколько существенно, ваша методология ?

- Конечно, менялась и меняется. Вот, например, вместе со мной в академии работает Светлана Григорьевна Нестеренко, у которой тоже много замечательных студентов. Не знаю, как она, а я просто наслаждаюсь интригующей ситуацией, когда сначала мой студент победил на "Operalia" у Доминго, потом спустя два года - ее студентка. Помню, когда она только к нам приехала из другого города и привезла своих первых студенток, я просто обалдел от того, как они пели. Например, Марина Зятькова, которая потом победила на конкурсах в Марселе и в Страсбурге. Я тогда буквально в депрессию впал: я так не могу! И знаете, как это меня подхлестнуло! Когда я впервые приехал работать в Хьюстон и услышал спектакль молодежной программы Оперы, я тоже два дня в тяжелых раздумьях находился, так пели потрясающе. Сейчас я немного поспокойнее стал. Какие-то двери мне удалось открыть в нашем деле и кое-что понять. А какие-то пока не удалось. Это большая работа для ушей и для мозга.

ПОД ЗАНАВЕС

• ДМИТРИЙ ВДОВИН: Не люблю, когда разрушают воздушные замки
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 29 января по 4 февраля