Пикуль в анимэ

Сильви Гиллем, Рассел Малифант и Робер Лепаж на Берлинском фестивале "Spielzeit' Еuropa" показали спектакль "Эоннагата"

Ольга ГЕРДТ
Фото Эрика ЛАББЕ
Берлин

Р.Лепаж в сцене из спектакля

История знаменитого шпиона и авантюриста XVIII века шевалье д'Эона, который притворялся женщиной, а на самом деле был мужчиной (или наоборот - сюжет двоится, свидетели путаются), рассказана канадским режиссером-кудесником Робером Лепажем, первой балериной мира француженкой Сильви Гиллем и английским хореографом и танцовщиком contemporary dance Расселом Малифантом. Ожидания от копродукции фестивалей "Spielzeit' Еuropa" и монреальского "TransAmeric", понятное дело, были завышенные: когда три таких талантища сходятся вместе (что случается реже, чем планеты выстраиваются в ряд) - тут жди или прорыва, или провала.

Ни большой беды, ни революции из "Эоннагаты", впрочем, не вышло. Эффектное шоу, в котором гремят японские барабаны, молнии исходят от мечей, а Сильви Гиллем, хоть и танцует мало, но в костюмах от Александра МакКуина чудо как хороша - раздражает не меньше, чем восхищает. Каждая сцена вроде и врезается в сознание как эксклюзивный дизайнерский объект, но тут же, как непрочная цирковая иллюзия, улетучивается, оставляя ощущение дежавю и обмана. Даже волшебный свет Майкла Халса, заливающий это пространство жанровых и гендерных метаморфоз (герой, как известно, - то ли мальчик, то ли девочка), кажется особо изысканной, но все же светомаскировкой. Как будто от тебя что-то прячут, как будто дурят, извините, нашего брата. А главное, что чудо, которого так долго ждешь, наблюдая за Гиллем, Лепажем и Малифантом, так и не происходит. Это как в цирке - барабаны бьют, зрители в ознобе, а... факир вытаскивает из шляпы даже не кролика, а его тряпичное чучело.

Ослепительную Гиллем все время боишься потерять из виду. Ждешь ее появления, как влюбленный гимназист, волнуешься и, едва успеваешь ухватить ее тень, как раз - на ее месте уже мсье Лепаж, рыжий, толстенький, милый, но да сколько же можно? Утешает, правда, что единственная полноценная сцена, которая у нее есть, - шевалье д'Эон пишет письмо, орудуя пером как шпагой и наоборот, - все-таки чистый шедевр.

Рассела Малифанта, этого гения тишайших танцевальных медитаций, тоже не ухватить. То он прячется в кимоно гигантской куклы театра Кабуки, и, едва выйдя из него, тут же исчезает. То таится за спиной Сильви Гиллем, когда на манер "черного человека" поддерживает ее за талию, чтобы казалось, что это она сама подскакивает, подпрыгивает и размахивает неживыми ручками. И у него тоже ровно одна внятная сольная сцена - лысый мужчина в кринолине мягко и женственно обволакивает гипнотизирующим и соблазняющим танцем царственную особу - то ли Людовика ХV, то ли императрицу Елизавету. Впрочем, д'Эон имел дело с обеими.

Чем дальше смотришь, тем больше проникаешься ощущением, что перед тобой спектакль-загадка, какая-то театральная химера. Все есть - и никого нет. Свято место пусто. Одна только ловкость рук мсье Лепажа, тасующего составляющие мифа хамелеона-шевалье в одному ему понятных пропорциях. Все, или почти все, удалось ему засунуть в постановку - и саму историю, вполне себе театральную, провоцирующую на всякие фокусы да метаморфозы с переодеваниями. И ее интерпретации и профанации, позволяющие играть с ушедшими в народ да масскульт отражениями - от пикулевского романа "Пером и шпагой" до японского мультика анимэ, из которого словно и вышел персонаж Гиллем: рыжая летящая шевелюра, фигура подростка, лицо ангела, взгляд убийцы. Что-то вписалось, а от чего-то остались рожки да ножки, вроде апелляции к особой технике театра Кабуки (оннагата), отразившейся в названии спектакля, да в единственной сцене с куклой в кимоно. Мысль постановщиков, похоже, ушла в сторону, а сцена, как комната, в которой что-то примеряли, да забыли прибрать, осталась.

Понятно, что Лепаж не из тех, кто делает театр по правилам. И в его режиссерской неряшливости есть своя прелесть. Как и в нарциссизме. Ну захотелось помахать самому мечом, как будто он Том Круз в фильме "Последний самурай", - помахал, почему нет? В этом, правда, случае, можно было и наступить на горло собственной песне, и заметить, что дрыгать ногами рядом с Гиллем - это уже верх простодушия. Можно, конечно, никто не против, но ведь бессмысленно! Как руками махать рядом с птичками. Хотя, возможно, он и не нарочно. Вышло так. Коллеги - слишком талантливы и великодушны, а самому Лепажу, по большому счету, в театре никто не нужен: он сам себе режиссер, сам себе актер, а мужское - женское для него вопрос ремесла. Надо - сыграет бабочку. И этот спектакль хоть и сочинялся на троих, но Лепаж все равно смело может сказать: "Эоннагата" - это я". Потому что у Гиллем с Малифантом здесь индивидуальности не больше, чем у марионеток, наделенных кукловодом душой и движением. Отчего, собственно, и пострадали их супервозможности. Заставить Гиллем произносить тексты, Малифанта петь, а самого себя плясать - маловато будет, чтобы заявить всех троих в новом качестве. Тогда уж нужно было бы запретить Гиллем и Малифанту танцевать вообще, а самому себе режиссировать и играть.

По большому счету хватило бы одного только камео - появления в двойной роли Елизаветы-Людовика, чтобы оценить изобретательность, юмор и лицедейский талант Лепажа. Но нет, он играет все, всех и до полной гибели д'Эона - нудный финал, где Лепаж сначала долго изображает шевалье отвратительной старухой, а потом долго лежит в гробу, да на столе у патологоанатома, так неуместно натуралистичен, так диссонирует с пластическими, отточенными, как формула, эпизодами спектакля, что хочется все это просто отрезать. И это добрых минут двадцать зрелища! У этого спектакля был режиссер, или он все это время учился танцевать и махать мечом?

Баланс - вот то, чего алхимику Лепажу точно не хватило. Если, конечно, он не отказался от него сознательно, чтобы доказать, что люди танцующие и играющие не равны друг другу (и, правда, давайте уже это признаем). Более того, он даже демонстрирует это тонкое наблюдение, когда показывает одну и ту же сцену дважды. Диалог д'Эона с Бомарше проигрывается сначала как драматический диалог, затем как пластический. Видите разницу? - как бы говорит Лепаж. Видите, как по-разному транслируют информацию одни и другие?

Видим, мсье Лепаж, видим. Но лучше бы вы оставили свои театроведческие наблюдения в репетиционном зале. Они утяжеляют конструкцию, ломают ритм, и вообще, не жалко на такие штучки время терять, когда тут профессионалы простаивают?

Хотя, возможно, все намного проще. И случилось то, что случается часто, когда балетные соединяются с драматическими и так увлекаются процессом, что забывают о результате. Балетные свято верят, что драматические умнее, а драматическим кажется, что все, что делают танцовщики, априори совершенно и не нуждается в редактуре. В итоге - любовь была, а фокус не удался.

КРАСКИ МИРА

• Пикуль в анимэ
  Сильви Гиллем, Рассел Малифант и Робер Лепаж на Берлинском фестивале "Spielzeit' Еuropa" показали спектакль "Эоннагата"
• "Анна Каренина" или "Любовь-морковь"?
  Русское кино на Гудзоне
• Между двух миров
  75-летие Альфреда Шнитке с размахом отпраздновали в Лондоне
• Чеховские мотивы
  Итоги Кинофестиваля "Спутник над Польшей"

ВСЕ ОБО ВСЕМ

• Ярусски и одиннадцатый Бах
• Вернер Херцог во главе Берлинале