Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 5 (7765) 10 - 16 февраля 2011г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Одна неделяПоэт и Русалка – как пара
Балетная сказка для взрослых в Музыкальном театре имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко СОБЫТИЕЕлена ФЕДОРЕНКО
Балет “Русалочка”, что появился в Театре на Большой Дмитровке, знаменитый Джон Ноймайер ставит не впервые. В 2005 году, объявленном ЮНЕСКО Годом Андерсена, создатель своего авторского театра в Гамбурге получил “датский” заказ: сочинить к юбилею сказочника “Русалочку” в Датском Королевском балете. Версия в Москве – третья по счету, между ней и премьерой в Копенгагене был спектакль в родной для автора гамбургской труппе. Джон Ноймайер – мастер рассказывать внятные и трогательные истории, что, несомненно, роднит его с Владимиром Бурмейстером, чьи балеты, поставленные в середине прошлого века, на десятилетия вперед обозначили эстетику и стиль Музтеатра. Театр и сегодня в лучших своих спектаклях живет верой в “предлагаемые обстоятельства”. Хореограф-мануальщик Ноймайер нашел в этой труппе людей одной с ним группы крови, хотя, конечно, его неспешные эмоциональные воспоминания в основе имеют другое. Главное, что “правда на сцене” с ускользающими психологическими подробностями (увлечение Станиславским хореограф считает для себя рубежным) близка не только Ноймайеру, но генетически понятна молодой поросли Музтеатра. Ганс Христиан Андерсен был грустным человеком, считал себя неудачником и часто впадал в депрессии. Из сумрака настроений он и черпал свои печальные сюжеты. Одна из сказок заканчивалась так: “Пивовар умер, умерла и его тетушка, умер и студент, а искорки его таланта угодили в бочку, превратились в мусор. Все превращается в мусор”. И если переводчики добавляли оптимизма в андерсеновские истории, то эрудит, филолог, книгочей Ноймайер (можете быть уверены, что он прочитал все о сумрачном датском философе) не мог не почувствовать страданий поэта и уж тем паче – допустить хеппи-энда диснеевского толка.
Ноймайер никогда не искажает сути авторской мысли (“мой главный источник вдохновения – слово”), хотя может перенести действие в другие эпохи и пространства, дать героям иные профессии, добавить что-то из биографии автора. Так случилось и на этот раз. Реальный Андерсен, представлявший себя и “гадким утенком” (быть изгоем – мучение), и Русалочкой (любить мир – все равно что ходить больными ногами по острым ножам), в спектакле превратился в Поэта и стал одним из главных героев. На наших глазах он сочиняет сказку, переживая боль, посетившую его на свадьбе любимого и близкого друга: друг оставил его ради невесты. Но кто сказал, что любовь – это радость? Одинокий Андерсен так не считал, судьба испытывала его любовью-страданием. Когда страдают художники, появляются великие истории. Русалочка (и сама сказка, и героиня) – отзвук боли Поэта, отражение его чувств, и Ноймайер делает ее альтер эго Поэта. Героиня Анны Хамзиной – существо нежное и простодушное. Она доверчиво и наивно готова перенести все страдания, ее не тревожит, что, избавившись от русалочьего хвоста, она утратила возможность танцевать (в сказке становится немой). Страшно другое: мир, о котором она мечтала, оказывается лишенным полета, ее жертвенная любовь здесь никому не понятна и ни кем не замечена. (Как не вспомнить Снегурочку – балетную героиню Бурмейстера, для которой путешествие в мир людей обернулось гибелью.) Но и в той подводной бездне, где омуты были родной стихией, где можно было безмятежно плескаться в танце, тоже не было идиллии – потому и манили Русалочку солнечный берег и белоснежный корабль. Под водой жили недобрые существа – Морской колдун с лицом-маской (Дмитрий Хамзин) и его черные тени, туда погружались утопленники, зато все было привычным и знакомым. Сценическое подводное царство изумительно красиво, как и весь спектакль. Декорации, костюмы и грим – произведения искусства и придуманы самим Ноймайером: от неоновых волн до слепящей белизны каюты, от трепещущей морской синевы до жаркого марева побережья.
Атмосферным и метафоричным становится сам танец прежде всего заглавной героини: пластикой достигается иллюзия скольжения в воде, когда руки плещутся тонкими нитями водорослей. Красота подводного мира передается через элементы традиционного японского театра, где разрисованы лица и понятны жесты, – в каждом заложена ясная эмоциональная программа. Костюм Русалочки – привет от первой морской нимфы Ноймайера Ундины: длинные шаровары, которые шлейфом хвоста вибрируют в акварельных волнах. Ясному подводному миру противостоит мир людей – безжалостный, рациональный, манерный. Почти по Берковскому – конфликт души (внутреннее, сокровенное) и характера (то, что сформировалось под влиянием социума). Не конфликт миров, а мучение души среди характеров передает Анна Хамзина с простодушием и наивностью, открытыми не штудиями в репетиционном зале, а скорее – врожденными данными, определенными природой как черты актерской индивидуальности. Темная фигура Поэта (Дмитрий Романенко) – тоже из времен пылкого немецкого романтизма. Оба ждут и оба понимают, что их ожидания напрасны: Принц не откликнется, а каюта лайнера обернется для Русалочки фобией замкнутого пространства. Ей станет мешать нога, только-только научившаяся подниматься на кончики пальцев, а вскинутые руки неизменно будут упираться в стены, сомкнувшиеся вокруг нее тюремной камерой. Ноймайер – автор простых и глубоких метафор: Принц (Семен Чудин) и Принцесса (Наталья Сомова) – два сапога пара, два голубка с птичьим интеллектом. Правда, иногда кажется (в трио с Русалочкой и Поэтом или в сцене, где Русалочка протянет любимому свою детскую игрушку – морскую раковину), что в Принце вдруг просыпается чувство, но нет – и он, конечно, из той же вещественной и прагматичной субстанции. Да и окружает их общество хоть и яркое, но гротескно ничтожное. Удивительно, что сцены свадебного торжества и тягучие танцы-переливы подводных обитателей для кордебалета оказались гораздо органичнее, чем разбитной матросский перепляс. Любопытно расшифровывать образы классика мировой хореографии: бодрый танец монахинь-воспитательниц намекает, например, на то, что еще в годы учебы из воспитанниц выбивается все человеческое, или поникшая фигурка Русалочки в инвалидном кресле – это все, что она получит на земле, или странное появление на свадьбе Колдуна с ножом в руках – призыв к мести остается неуслышанным.
Спектакль Ноймайера – роман, отдельные главы которого грешат растянутостью и подробностями, а первое действие хочется сфокусировать, сократив пластическое многословие. Но если бы было не так, как есть, Ноймайер не был бы Ноймайером, тем более в русалочьей теме, любимой и даже программной для символизма Серебряного века. А этот этап русской культуры – давнее увлечение хореографа. Музыка балета сочинена Лерой Ау эрбах – американкой русского происхождения, рожденной в Челябинске. Балет для Ноймайера она писала специально, то есть была соблюдена классическая и самая продуктивная модель сотворчества, как у Петипа и Чайковского в “Спящей красавице”. Впервые я услышала имя Ауэрбах несколько лет назад от Гидона Кремера – он восторженно рассказывал о ее “Диалогах о Stabat Mater”, которые были выстроены на перекличке с Перголези. В “Русалочке” тоже много узнаваемых мелодий, но фразы предшественников мистически переработаны. Микст заимствованных тем (от одесского “Цыпленка жареного” до венских классиков) окрашен чувственностью и романтическим мировосприятием, что особо подчеркивает дирижер Феликс Коробов. Думаю, что российский дебют нашей бывшей соотечественницы стоит отнести к несомненным удачам. инал балета, честно говоря, сколь прекрасен, столь и неожидан. В спектакле, где с того самого момента, когда еще не умеющую ходить Русалочку усаживают в кресло и она, по-птичьи вытянув шею, смотрит вперед, зрителей охватывает жалость, не отпускающая до конца, до ожидаемой трагической развязки. Концовка же сглаживает трагический эффект. Появляется еще один иллюзорный мир – бесконечная звездная вселенная, Поэт и Русалочка отправляются ввысь, в небо, в Вечность. Так, обессмертив героев, сделав их историю мифом, Ноймайер решает тревожащий его вопрос о диалоге Творца и его Творения. Он отвечал на него в “Смерти в Венеции”, “Нижинском”, “Чайке”, которую в репертуаре Музтеатра теперь сменила “Русалочка”. Эта замена – достойна и замечательно вписывается в традицию Музыкального театра, а если добавить, что подготовлено несколько составов исполнителей, то можно смело утверждать, что “ноймайеризация” труппы состоялась и пошла ей на пользу. Также в рубрике:
|
