ОЛЕГ КУДРЯШОВ: Надо, чтобы молодой человек сам проложил себе дорогу

Беседу вел Павел ПОДКЛАДОВ
Фото ИТАР-ТАСС

О.Кудряшов

Одна замечательная молодая актриса как-то раз в беседе со мной сказала: “Если мне хочется чем-то похвастаться перед людьми, то я говорю, что училась в РАТИ у Олега Львовича КУДРЯШОВА. Он необыкновенный человек: интеллигентнейший, обладающий потрясающим вкусом, чувством меры”. Думаю, что под этими словами подписались бы все без исключения ученики заслуженного деятеля искусств РФ, профессора Олега Кудряшова, которых он выпестовал за свою жизнь. В молодости он окончил историко-филологический факультет Калининского государственного университета, в этом же городе четыре года руководил любительской театральной студией. Потом поступил на режиссерский факультет ГИТИСа (мастером его курса была М.О.Кнебель), после окончания которого началась его педагогическая деятельность. Работал он и в Институте культуры, и в Гнесинском училище, где выпустил несколько курсов актеров музыкального театра. В ГИТИСе его первый набор на факультете музыкального театра состоялся в середине 90-х годов. Потом он стал руководителем курса на режиссерском факультете и сейчас работает уже с третьим призывом своих питомцев. Нельзя не сказать и о том, что Олег Кудряшов – великолепный театральный режиссер, в его послужном списке немало замечательных спектаклей, в том числе поставленных в последние годы на курсе в РАТИ и в Театре Елены Камбуровой. Хотя следует признать печальный факт, что педагог Кудряшов не дает в полной мере развернуться режиссеру Кудряшову. Думаю, причина в том, что Олега Львовича всегда гораздо больше волновала его патерналистская функция и судьба питомцев, которым театральный народ по праву присвоил почетное звание “кудряшей”. Не будет преувеличением сказать, что они его не просто любят, а обожают. Хотя похвалы, судя по всему, Олега Львовича трогают мало и порой даже изрядно смущают. Надо было видеть, как он совершенно искренне сердился, краснел и досадливо морщился, слушая восторженные слова своих учеников, которые наперебой звонили в прямой эфир радиопередачи с его участием. А при подготовке текста этого интервью волновался, не покажется ли он читателю излишне самоуверенным.

– Олег Львович, до ГИТИСа вы окончили историко-филологический факультет Калининского госуниверситета. Связано ли это ваше первое образование с нынешней деятельностью?

– Безусловно, ведь ничего не проходит даром. К счастью, первое образование очень помогло: вкус к литературе, который мне привили в университете, является сейчас главным помощником в моей работе. Я очень люблю хорошую литературу и драматургию, в основном русскую, и считаю, что театральное образование, в частности у нас в РАТИ, должно базироваться на классике. В этом смысле оно должно быть чуточку консервативно – нельзя, задрав штаны, бежать за современностью. Конечно, многие ребята стремятся писать, ставить и играть современные пьесы, но я им всегда говорю: в основе вы должны иметь большую, прекрасную литературу. Из этой корневой системы потом можно растить все остальное, пробовать, проводить самые смелые эксперименты.

– Все ли педагоги в РАТИ поддерживают эту вашу точку зрения?

– Не все. У нас на факультете достаточно свободная жизнь, каждый выбирает ту дорогу, которую считает верной. Но, с другой стороны, все определяют те люди, которых мы набираем на курс. К концу первого года учебы начинает проявляться лицо этого курса, которое и диктует дальнейшее движение и способ взаимоотношений со студентами. Иногда намеренно стараешься не видеть этого, не прислушиваешься, делаешь что-то поперек, но тогда все кончается скверно. Услышать ту жизнь, которая возникает в этом рождающемся на твоих глазах организме, довольно сложно, но чрезвычайно интересно, потому что обнаруживаешь массу противоречий, антагонизмов, столкновений, конфликтов, споров. Но, в конце концов, выстраивается какая-то доминанта, к которой ты прислушиваешься. И она начинает вести. Ты все время пристраиваешься и ищешь, что “ляжет” на этих ребят.

– Это какая-то наука или интуиция?

– Нет, никакой особой науки здесь нет. Каждый новый курс ставит свои особые задачи. Я не знаю, что здесь работает больше: интуиция, знание, наблюдение за студентами, разговоры, дискуссии.

– Нравится ли вам нынешняя театральная молодежь? Похожа ли она на ту, что была в ваше время?

– Я учился, когда мы были скованы различными запретами, табу. А эти ребята мне очень нравятся! Они внимательно нас слушают, но всегда имеют и отстаивают свою точку зрения. Спорят уважительно и достойно и вовсе не спешат отказываться от своих убеждений. Ты их иногда предупреждаешь: ребята, этот путь тупиковый! Но они все же пробуют и порой разбивают голову. Тогда ты им предлагаешь искать новую дорогу. Часто слышу, что мы – педагоги – учимся у студентов так же, как они у нас. Это банальная истина, но это факт. Каждое поколение приносит что-то свое, следующее, не похожее на предыдущее. Пять лет – это уже серьезная поколенческая разница. Она чувствуется и в мировоззрении, и во вкусах. Сегодняшние ребята из режиссерской группы смелее, активнее, острее. Я в основном занимаюсь режиссерской группой. Она определяет лицо курса.

– Я до сих пор с ностальгической радостью вспоминаю ваши собственные режиссерские работы на прежних курсах, прежде всего “Блажен, кто верует…” по “Евгению Онегину”, “Ромео и Джульетту”, “Девочек”... Однако из ваших слов следует, что для вас важнее педагогическая работа. Не ущемляете ли вы себя тем самым как театрального режиссера?

– Нет, я иногда с удовольствием работаю и с актерами. Хотя, наверное, это для меня сейчас не самое главное. Важнее соблюсти какую-то границу между собой и учеником-режиссером, помочь ему и при этом не вступать на его территорию, не подменять, не дублировать его. Надо, чтобы он сам проложил себе дорогу, несколько раз ошибся, а потом победил. У меня недавно был печальный и одновременно положительный опыт, когда очень способный молодой человек начал делать интересную работу, но не учел многих важных обстоятельств, и она постепенно стала умирать. Я осторожно предупредил его. Не слышит, продолжает. В результате он дошел до печального финала. Но зато чему-то научился! Мне казалось, что жестко и директивно влезать в его работу нельзя, нужно было, чтобы он испытал все на своей шкуре. Считаю, что в любой работе необходимо оставлять те лакуны, которые предусматривали бы право на ошибки, падения.

– Вспомню, в свою очередь, другую банальную фразу: нельзя научить, можно только научиться. Оправданна ли она применительно к вашему опыту?

– Да. И мы должны это учитывать при наборе на курс, однако ошибаемся, принимая желаемое за действительное. И в результате видим потом много “мусора”, который в процессе работы отсеивается. Но те люди, которые приходят к нам, обладая какими-то способностями, действительно учатся сами. А мы, педагоги, и я в частности, должны определить лишь дорогу, по которой они пойдут. Ну и наметить какие-то “красные флажки”, зайдя за которые, они могут расшибить лоб.

– Кстати, насчет этих флажков. Существуют ли какие-то сугубо профессиональные ограничения, которые вы определяете для учеников и которые, собственно, формируют такое понятие, как “Школа Олега Кудряшова”?

– Никаких технологических, режиссерских запретов не существует. Есть лишь нравственные, этические и эстетические ограничения. Но с точки зрения практики, я против запретов. Ученики могут предлагать самые сумасшедшие, невероятные варианты. Они должны все попробовать сами. Другое дело, что я им предлагаю материал, над которым они будут работать. А дальше делай все что хочешь!

– А что для вас важнее и интереснее: когда ученики продолжают вашу творческую линию или когда перешагивают через нее и делают что-то совершенно иное?

– Я определил для себя нашу “идеологию” – музыкально-драматическая мастерская. Мы много внимания уделяем музыке, вокалу, танцевальным дисциплинам. У нас есть ряд музыкальных заданий, которые студенты прекрасно выполняют. И я все время их прошу очень аккуратно с этим работать, понимать, что такое музыкальная драматургия. Но это вовсе не значит, что ученики должны заниматься только этим, они могут повернуть в любую другую сторону.

– Музыка в ваших спектаклях определяет если не все, то очень многое. В свое время вы десять лет проработали в Гнесинске. Однако в ваших биографических данных нет упоминания о музыкальном образовании. Может быть, вы тайком окончили музыкальное училище или консерваторию?

– Я родился до войны. А когда дорос до того возраста, в котором дети начинают учиться музыке, было не до этого. Тогда нечего было есть, дорожили каждым куском хлеба. Желание заниматься музыкой пришло ко мне опытным путем. У меня всегда была потребность в музыке, чувствовалась к этому охота. А охота, как вы знаете, пуще неволи. Что касается ребят, то стараюсь, чтобы все было поставлено на профессиональный уровень. У нас работают хорошие педагоги: и музыканты, и вокалисты, которые очень серьезно занимаются со студентами. К сожалению, программа обучения настолько насыщенна, что катастрофически не хватает времени, и дать им настоящее музыкальное образование не удается. Но я считаю, что на каждом курсе должен быть обязательный предмет: музыкальный ансамбль. Это первый элемент не только музыкального, но и драматического образования. Он приучает ухо не только слышать партнера, но и рождает способность выразить вместе какую-то общую мысль, тему. Такие занятия приучают молодых людей существовать на сцене совместно. Это очень трудоемкий предмет, забирающий массу времени, но он того стоит. Вы можете услышать прекрасную программу ансамблевого пения в исполнении наших актеров и режиссеров. Я этому рад, потому что понятие ансамбля в русском театре – одно из основополагающих.

– Позволю себе немного отвлечься от профессии. Все без исключения ваши ученики говорят о вас с восторгом, называя чуть ли не вторым отцом. Как у вас хватает душевных сил на всех?

– Да не хватает! Я ведь живой человек, и быть ровным, объективным ко всем сразу довольно трудно. Хотя я всячески стараюсь не выявлять какого-то субъективного отношения к тому или иному нашему “ребенку”. Но, конечно, они требуют значительно большего времени, большей заботы и внимания. Мне кажется, что у нас очень хороший состав педагогов, которые восполняют недостаток моего внимания.

– Одна из ваших учениц – замечательная актриса Юлия Пересильд – сказала, что, впервые встретившись с вами, тотчас поняла, что вы – “ее человек”. Важно ли для вас, чтобы те из ребят, которых вы выбираете, были “вашими”?

– Конечно. И это становится понятно достаточно скоро. У многих из тех, кто приходит поступать, глаза бегающие, им все равно, куда и к кому идти учиться. А есть такие, у которых глаза становятся спокойными, они начинают тебя внимательно слушать, и в них возникает какое-то ответное чувство. Но здесь возможны ошибки, потому что вступительные экзамены – это сумасшедший дом. Молодые люди напряжены, жутко нервны. Поэтому надо быть очень внимательными к ним.

– Но одно дело – ваш или не ваш человек. Другое – выйдет ли из него что-то толковое. Бывает ли так, что потом, в ходе учебы, вы чувствуете: это хороший человек, но из него ничего не получится в профессиональном смысле?

– Редко, но бывает. Никто не застрахован от ошибок, обмана или самообмана. Бывает, что человек производит на тебя чарующее впечатление, а впоследствии оказывается, что он пустышка. Ведь поначалу очень мало времени, чтобы толком побеседовать с человеком и понять, что он такое. Хотя мне хочется думать, что процент таких ошибок у нас небольшой.

– Случается ли, что ваши талантливые ученики вдруг сбиваются с определенного вами пути и уходят в “попсу” – сериалы, ситкомы и так далее?

– А что значит сбиваются? Они просто выбирают свой путь. Хотя некоторых мне становится жалко. Например, когда я работал на музыкальном факультете, у нас училась прекрасная девочка. Мне она казалась очень одаренной, у нее был отличный голос. Но она ушла в сериалы – выбрала свою дорогу, на которой ее, видимо, все устраивает со всех точек зрения. Но я горд тем, что в основном все мои ребята как-то соотносят себя с настоящим театром. Не все работают в стационарных коллективах, но, пребывая в свободном плавании, выбирают интересное для себя дело. Например, студенты с прошлого курса (того, где училась Юля Пересильд), хотя и работают в разных местах, но не теряют друг друга из вида, не расходятся, а периодически собираются для совместной работы. Причем они не подлаживаются под кого-то, а стараются быть самостоятельными в смысле темы, авторов, названий.

– Не жалко их вам? Не возникало мысли, если не создать свой театр, то хотя бы собрать своих выпускников где-то в одном месте под эгидой какой-нибудь толковой творческой организации?

– Конечно, жалко и ребят и те спектакли, которые мы с ними сделали. Причем такие работы были на каждом нашем курсе. Но создать театр сейчас невероятно трудно, почти невозможно без серьезного подспорья, без денег. Здесь нужны либо героические усилия, либо случай, либо наличие какого-то удивительного мецената, как это произошло с Сергеем Женовачом и его студией.

– Помнится, в 1986 году вы основали свой театр под названием “Третье направление”. Что это за история?

– Все началось со знакомства с Юлием Кимом. Его песни, теплый и мягкий юмор, умение разговаривать со зрительным залом произвели на меня чарующее впечатление. И еще в Гнесинском училище я попробовал сделать спектакль по его песням. Причем там не было ни одного прозаического слова, только песни. Беру на себя смелость сказать, что спектакль получился. Мы его назвали “Не покидай меня, весна”, он пользовался огромной популярностью, студенты играли его довольно долго. После выпуска курса мне захотелось “продлить удовольствие”. Создал маленькую самодеятельную студию, потом она обросла профессиональными актерами. Мы получили официальный статус при Союзе композиторов и стали заниматься тем, что называется “третьим направлением”: не классической музыкой, не попсой, а серьезными музыкальными произведениями, которые поддавались бы инсценировке. Мы сделали еще один спектакль по песням Кима, потом – Визбора и совершенно сумасшедший спектакль по Галичу – “Когда я вернусь”. Это было непросто: помню, к нам даже привязывался КГБ, нас пытались не выпустить. Когда в те годы я с другим спектаклем попал в Париж, то первое, что сделал, – пошел на русское кладбище Сен-Женевьев де Буа, положил цветок на могилу Галича и попросил его благословения. Видимо, он нас благословил. Спектакль игрался очень долго и успешно. С нами продолжал работать Юлик Ким, он делал для нас переработки Чехова. В этот же театр я перенес своего гитисовского “Клопа” Дашкевича и Кима, созданного по мотивам пьесы Маяковского. С этим спектаклем мы очень много ездили почти по всей Европе. Словом, это было интересное направление, которое можно было продлить. Но все сломалось из-за отсутствия денег, помещения и т.д.

– Мне кажется, что ваши мысли по созданию музыкально-драматического спектакля были успешно реализованы и позднее, в частности, в замечательной постановке с удивительным названием “7 тетрадей учителя русской словесности Юлия Кима, им заполненных собственноручно...” с Еленой Камбуровой в главной роли?

– Да, это так. Мы ведь связаны с Леной очень давно. Она стояла у истоков Театра “Третье направление”, была одним из наших больших союзников. Еще тогда мы с ней много говорили о совместной работе. И уже гораздо позже родились “Семь тетрадей”. А потом мы с Леной пошли еще на один эксперимент: поставили “Антигону” Софокла, где она сыграла почти всех персонажей, впервые попробовав себя в чисто драматической роли. Я всегда очень серьезно относился к Лене и считал, что она должна увеличивать диапазон своего актерского дарования. Поэтому мы тогда остановились на суровой и мощной драматургии Софокла. Меня покоряет в Лене ее постоянство, целенаправленность. И в то же время в ней нет никакой настырности, агрессии. Она очень мягка и трепетна. Мне показалось, что это очень совпадает с Антигоной. Спектакль по сию пору жив, она играет его с большим успехом и, как мне кажется, удовольствием. Музыкальное дарование Елены Антоновны настолько велико, что она и драматическое произведение строит как музыкальное. Она его очень хорошо слышит, великолепно работает интонационно, распределяя всех персонажей по своей внутренней музыкальной шкале. Особенно мне нравится ее последний монолог на древнегреческом языке. У меня даже мурашки по телу бегут, когда я его слушаю. Мы все время ведем с ней разговоры о возможном продолжении сотрудничества именно в драматическом театре.

– Вы ко всему прочему являетесь членом Международной ассоциации любительских театров. Зачем вам это надо, мало нагрузок?

– Работая в 60-х в Калинине, я четыре года руководил самодеятельным театром. Поэтому для меня художественная самодеятельность, любительский театр – это не пустые слова. Я в 70-х и 80-х годах много ездил от ВТО по всяким любительским фестивалям и видел, насколько это было нужно людям. Несмотря на то, что такие коллективы порой вызывают со стороны профессионалов снисходительное отношение и даже насмешки, я уверен, что хорошие любительские театральные организмы, имеющие свою историю, добиваются чрезвычайно серьезных результатов. Я помню, например, Театр поэзии Любови Ермолаевой в Омске, который гремел на всю страну. Мне кажется, что сейчас разрушен какой-то серьезный кусок жизни таких людей. И любительское искусство, которое в свое время много значило для развития культуры, исчезает. Я веду лабораторию при СТД, куда со всей России приезжают люди, связанные с любительским театром, и мы в течение четырех-пяти дней проводим семинары. Вы себе даже не представляете, с какой жадностью они слушают, с каким интересом учатся, занимаются разбором пьес! Как же это им нужно! Но все же система любительских театров разваливается. И я еще раз с горечью заявляю, что у людей украли важный кусок их жизни!

– А по какому пути должен, на ваш взгляд, идти любительский театр: “подгребать” ближе к профессиональному или отстаивать свою особую стезю?

– Думаю, что здесь два пути. Первый – это когда хорошие любительские коллективы со временем становятся профессиональными. И мы знаем много примеров возникновения таких театров, которые называются муниципальными. Но мне все же кажется, что у любительского театра есть своя линия, которая не сливается с профессиональной. У него свои цели, задачи и свой способ мышления. Мне кажется, что это очень важно особенно в наше время, когда в стране катастрофически и стремительно падает культурный уровень. А в прежние годы этот уровень в какой-то степени поддерживало движение любительских театров.

– Но мне кажется, что сейчас любительские коллективы привлекают все меньше и меньше зрителей, и они не выдерживают конкуренции с профессиональными театрами.

– Сегодня средний уровень профессионального театра столь низок, что выдержать конкуренцию с ним не так уж сложно.

– Вы, пожалуй, единственный представитель цеха театральных педагогов и режиссеров, кого можно встретить буквально на каждой премьере в Москве. Вы театральный наркоман?

– Нет, не могу себя так назвать. Просто мне это нужно. Я ведь потом прихожу в аудиторию и разговариваю с ребятами. Они должны знать, что происходит в мире, в стране в области театрального искусства. Я и их заставляю ходить на спектакли, на выставки, на концерты. А потом мы обмениваемся впечатлениями, мыслями. И это поддерживает их ощущение движения театрального процесса. Они не должны быть серыми людьми.

– И, наверное, поэтому ваши студенты становятся впоследствии не просто хорошими актерами и режиссерами, но и значительными личностями?

– Я в этом абсолютно убежден! Мы в начале беседы говорили с вами о диалоге с ними, о том, что они имеют собственное мнение по тем или иным проблемам. И я счастлив, что они – серьезные люди, которые способны самостоятельно мыслить.

– Часто ли вы видитесь с бывшими студентами, следите ли за их работой?

– Обязательно! И они порой звонят, просят встретиться, поговорить. Режиссеры всегда приглашают на свои премьеры. Они ведь делают первые шаги, и им нужна помощь. Кому-то помогаю, если могу. Мы никогда не обрубаем наши связи. И если я их ругаю за что-то, никто не обижается, они ведь нормальные люди и все прекрасно слышат.

– Олег Львович, у вас столько дел в жизни. Где черпаете физические силы для поддержки формы?

– Хожу всегда пеком.

ПОД ЗАНАВЕС

• ОЛЕГ КУДРЯШОВ: Надо, чтобы молодой человек сам проложил себе дорогу
• Фандорин жил, жив и будет жить
  “Две столицы – два знаменитых сыщика”
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 3 по 16 марта
• Человек родился