Кричащая кожа
“Комнаты” Ирины Наховой в ММСИ на Гоголевском
Ирина КУЛИК
Фото Валерия ЛЕДЕНЕВА
|
| И.Нахова |
“Комнаты”, первая музейная ретроспектива Ирины Наховой, художницы круга московского концептуализма, в 1992-м уехавшей в США и сейчас живущей и работающей “на два дома” – между Москвой и Нью-Джерси, – названа по одному из самых знаковых проектов не только этого автора, но и всего отечественного современного искусства. “Комнаты”, которые Ирина Нахова создавала у себя в квартире – в доме Горкома графиков на Малой Грузинской с 1982-го по 1987 год, были первой в нашем искусстве инсталляцией, появившейся еще до того, как в русский язык вошел этот интернациональный термин. Проект этот был во многом уникальным – в том числе и потому, что художнице удалось осуществить эту требующую масштабных выставочных площадок художественную форму в домашних условиях, урезая во имя искусства собственное жилое, приватное пространство, отдавая под инсталляцию одну из двух комнат собственной квартиры. Для выставки в ММСИ художница воспроизвела вторую из своих “Комнат” – совершенно пустую, с белыми стенами, полом и потолком, испещренными черно-серыми пятнами, напоминающими дыры и заставляющими зрителя почувствовать себя внутри мира, который словно бы распадается на его глазах. Одна из первых русских инсталляций сделана средствами живописной обманки. В отличие от западных изобретателей этого вида искусства, Ирина Нахова обращается к пространственным, трехмерным формам не для того, чтобы разрушить картину, но затем, чтобы расширить ее, позволить зрителю войти в нее – не сквозь нее, не в изображенное на ней пространство, а словно бы в саму поверхность полотна, вдруг ставшую растяжимой. Живопись, которой Ирина Нахова никогда не изменяла, фотография, да и вообще любое изображение для художницы становится чем-то вроде эластичной кожи, которую можно натягивать на любые объемы, выворачивать наизнанку, растягивать, но только не разрывать. Работы Ирины Наховой – это игра с обратимостью основы и поверхности, лица и изнанки, внешнего и внутреннего. Обнаженные торсы античных статуй написаны на коробящихся старых пальто (инсталляция 1994 года “Друзья и соседи”). Но стоит притронуться к ним – и обнаруживаешь, что у этой верхней одежды есть внутренний голос, что и она стремится вывернуть душу наизнанку, и лучше бы она этого не делала: крайне неполиткорректная брань, несущаяся из спрятанных в пальто динамиков, – именно то, о чем в приличном обществе нельзя не только говорить вслух, но и думать про себя. Впрочем, живописная “кожа”, видимо, очень чувствительна и на любое прикосновение реагирует крайне раздражительно. Эту гиперчувствительность изображения почти физически ощущаешь, рассматривая “Гладильные доски” 2001 года, на которые нанесены фотографии людей, повернувшихся к зрителю обнаженными спинами – с судорожной покорностью узников в ожидании наказания или пытки. К доскам прилагаются утюги, на подошве которых, словно лоскуты содранной кожи, повторяются фрагменты фотографий с досок. Вполне логично, что выставка заканчивается почти самопародийным проектом “Кожи” – напечатанными на листах полупрозрачного пластика фотографиями татуированных торсов, снабженных макабрически-гротескными, в духе Владимира Сорокина, историями про тех или иных носителей татуировок, трагически погибших и освежеванных, дабы их шкуры стали достоянием музеев. Впрочем, для Ирины Наховой этот проект, пожалуй, слишком лобовой. Свои истории про “кричащую кожу” (если вспомнить гениальное название песни группы “Blondie”) художница рассказывает, и не прибегая к очевидной нарративности. Ей бывает достаточно и просто живописи – полотен, которые расслаиваются под взглядом зрителя, как, например, серия 2008 года “Упражнения в цвете”, являющая почти непереносимое смешение физиологически-отталкивающего и отвлеченно-прекрасного – изображения голов тел из моргов – и абстрактные мотивы тут соединяются в своего рода визуальную ленту Мебиуса, два зрительных ряда, два несовместимых ощущения, представляющих, однако, единую, одну и ту же поверхность. Не менее пронзительными, вызывающими буквально содрогание могут быть и инсталляции (например, замечательная работа 2010 года “Оживление”), в которых словно бы обретает самостоятельную жизнь та самая пленка ощутимости, которую сам наш акт восприятия натягивает на мир, пленка, которую Нахова изучает в своем искусстве. Здесь она превращается в полиэтилен и парашютный шелк, надувающийся двумя еще не вполне сформированными, квазиантропоморфными гигантскими фигурами, обретающими жизнь раньше, чем окончательный облик, – по надувающимся в прозрачной материи жилам явственно пульсирует кровь. Этой пленке, предохраняющей нас от мира и мир от нас, липнущей к пальцам, порой отвратительной, но все же позволяющей реальности сохранить свою хотя бы видимую цельность, Ирина Нахова дает разорваться только один раз – в самой трагичной из представленных на выставке работ – “Probably Would” 2005 года, посвященной трагедии 11 сентября 2001 года. Это тоже своего рода “комната”, затянутая “фотообоями”, где образы Нью-Йорка разъедаются то ли пеплом, то ли снегопадом, то ли мерцанием телевизионных помех и словно бы осыпаются со стен. Так осыпаются при вторжении света и воздуха старинные фрески, сохранявшиеся в наглухо замкнутых помещениях, – или разрушается картинка на испорченном файле. Желание вырваться за пределы реальности, например, за затхлый, запечатанный железным занавесом мир советского застоя, некогда заставило художницу выстраивать в своей квартире “комнаты” как своего рода разрывы в ткани мира, “порталы”, ведущие в другие измерения. Но эти разрывы могут быть и губительны – и тогда единственным выходом кажется заклеить, затянуть их защитной изоляционной пленкой образов.
