"Свое-иное" России

Русско-немецкий выпуск журнала "Пинакотека"

Сергей ХАЧАТУРОВ

Р.Хаусманн. "Татлин у себя дома". 1920 г. Коллаж

Взаимосвязь культур - тема благодатная и опасная. Здесь легко ограничиться расхожими клише вроде "диалог", "влияние", "единый исторический контекст". Намного труднее выбрать такой ракурс, когда "чужое" помогает понять "свое", а "свое" задает содержательную перспективу "чужому". Подобный угол зрения на ландшафт немецко-русских связей был выбран редакцией журнала "Пинакотека". Исключительный по качеству полиграфии и дизайна, впечатляющий по объему (260 страниц), уникальный по профессиональному уровню статей русских и немецких историков искусства номер издан при поддержке Посольства Германии в России и Немецкого культурного центра имени Гете. Журнал выпущен в двух вариантах - на русском и немецком языках.

Главный редактор журнала Наталия Сиповская в кратком вступлении определила верный принцип, помогающий "свое" увидеть "иным", а "иное" - "своим". Это принцип пространственный. Пожалуй, нигде, кроме России и Германии, не умеют так самозабвенно создавать жизнестроительные утопии. Утопии, выраженные в пространственных, архитектурных образах. В журнале рассказывается о главных исторических вехах утопического "обуздания" пространства: от поисков Шинкеля, Кленце, Витберга и Тона до авангардных экспериментов Баухауза и ВХУТЕМАСа и далее до зловещих призраков архитектуры Шпеера и Иофана.

Удивительно, сами понятия "призрак", "призрачность" становятся ключевыми в данной системе пространственных координат. Во всяком случае, материалы номера убеждают именно в этом. Когда ищешь след реального присутствия немецкой культуры в реальном художественном пространстве России, мысль, по словам небезызвестного архивариуса Линдгорста из гофмановской новеллы, неизбежно ударяется о стекло. То есть о сверкающий лед иллюзий. Модно говорить о культуртрегерской миссии Германии по отношению к России. Почему-то сразу вспоминается Белинский, считавший себя гегельянцем и не знавший по-немецки ни слова. Еще более призрачны изобразительные аллюзии. Бумажные проекты, крепости для фейерверков, стеклянные фантастические чертоги, выращивание футуристического гомункулюса в лабораториях конструктивизма - вот круг сюжетов русско-немецкой пространственной саги. Один из первых немецких "культуртрегеров" в России XVIII века Якоб Штелин, как известно, делал проекты фейерверков и иллюминаций по заказу русского императорского двора. Наталия Сиповская в своей статье "Пространство историзма" великолепно отразила суть данной "культуртрегерской" мифологемы: от декорации пространства к пространству декораций.

В самом деле, если "свое-иное" французской культуры в России - это гедонистически щедрая, воплощающая всю полноту бытия, совершенная и завершенная художественная форма, то "свое-иное" немецкой культуры в России - проектные чертежи гигантской Вавилонской башни, эскизы декораций к оперным спектаклям, бутафорский реквизит, оставленный после совместного торжества. Кстати, такой акцент непроизвольно возникает и в названиях статей журнала. Номер начинается материалом "Мечта о храме" С. Михайловского об утопических проектах грандиозных мемориальных сооружений, от монумента Фридриху Великому Жилли (1797) до Дворца Советов Иофана (1933). Другие статьи тоже имеют "говорящие" названия: "Триумф как архитектурная программа" Н. Евсиной, "Утопия прозрачности" Е. Вязовой, "Замки Людвига Баварского", "Русские избы" эпохи романтизма в Германии и России" Е. Борисовой... Известно, что утопия артикулирует себя в бесконечно больших и бесконечно малых проектах. Внушительная часть материалов русско-немецкого номера "Пинакотеки" посвящена декоративно-прикладному искусству и интерьерам (статьи Б. Гереса о мебели Давида Рентгена, Т. Кудрявцевой и Н. Гусевой о русском фарфоре по эскизам Ивана Гальнбека, М. Бубчиковой о "русской теме" в немецком фарфоре, Г. Стернина о русско-немецких традициях интерьерной живописи и т.д.). В этих жанрах грандиозный мир утопии был неотличим от дизайна уютных домашних покоев, а Россия и Германия становились добрыми помещиками-соседями, запросто наведывающимися друг к другу в гости на чашечку чая.

Удачно, что русско-немецкий номер "Пинакотеки" открывается статьями, посвященными эпохе историзма. Мне думается, этот период в какой-то степени символизирует идею русско-немецких связей. Во второй половине XIX века художественная практика повсеместно в Европе перестала быть синонимом пространственной чуткости. Окончательно пожелав стать демиургом, увлеченный утопическим прожектерством художник из создателя форм превратился в оформителя. "Сумрачный германский гений" в аранжировке взятых напрокат пространственных образов очень преуспел. Благодаря Шинкелю, Кленце, Тону, художественная форма стала мемориалом самой себе. Ее присутствие уже не сопровождалось искренним, ликующим чувством сопричастности тайне творчества. Проблема художественного качества уступила место идеологии (в широком и узком смыслах). Пространство - бумажный лист, форма - написанный на нем текст. Художественное произведение - литературный комментарий. Можно сказать, историзм стал первой эпохой концептуализма в мировом искусстве.

Это логоцентричное пространство идеологических утопий, художественных комментариев к истории мирового искусства и стало "своим-иным" России и Германии. Вспомним, что тот же "культуртрегер" XVIII века Якоб Штелин, помимо проектирования фейерверков, написал первую историю русского искусства. В пространстве исторических утопий и комментариев иногда невесело находиться, но интересно изучать. Его трудно почувствовать эмоционально, но можно понять рационально. Что блестяще удалось создателям нового номера одного из лучших европейских журналов по искусству - "Пинакотеки".

ПАЛИТРА

• "Свое-иное" России
  Русско-немецкий выпуск журнала "Пинакотека"
• Что считать шедеврами?
  Снова об "Искусстве ХХ века"
• Роспись на китайское дело
  Лаковая живопись в Историческом музее
• Вязала старуха чулок
  Даира Лебедева. "Иван Хруцкий". Издательство "Изобразительное искусство". 2000 г.